Рико, Оскар и тени темнее темного - Штайнхефель Андреас - Страница 13

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая

Через несколько часов, когда мама встала, я все еще сидел в размышлительном кресле. За это время я уже сто раз вскакивал, подбегал к окну и смотрел вниз на Диффе. Один раз я увидел Маррака, как он вышел из дома и, как всегда, направился к своей машине, припаркованной где-то поблизости. А больше ничего не произошло.

Ни вдали, ни вблизи не было видно никакого мотоциклетного шлема. Ничего маленького, ярко-синего цвета.

Никакого Оскара.

Я поплелся к маме на кухню, чувствуя себя тяжелым и печальным, как слон, — так много плохого настроения во мне было. Слоны уходят умирать в джунгли. Они идут к месту, где до них уже умерли другие слоны, а перед теми — еще другие слоны, которые непременно хотели умереть рядом с другими мертвыми слонами. Это огромное кладбище.

Наша кухня не была кладбищем, но куда-нибудь мне нужно было пойти. Я сел за стол и пожаловался на свою беду. Мама налила себе кофе и села напротив меня.

— Да, перевелись настоящие друзья…

Я не был уверен, что понимаю, что это значит. Куда перевелись?

В школе меня перевели в следующий класс без всяких, как положено. Но Оскар-то со мной не учится! Значит, у этих слов было другое значение. Я ничего не сказал, только быстро кивнул. Иногда мне неловко перед мамой, что я так туго соображаю.

— Что ж, похоже на то, что день у нас обоих начался не очень хорошо, — продолжала мама. — Я должна уехать на два, может быть, на три дня.

И больше ни звука. У мамы под глазами лежали темные тени. Наверно, она плохо спала. Я выжидательно рассматривал ее. Мама выжидательно рассматривала меня. И потихоньку отпивала свой кофе. Наконец она вздохнула.

— Ты понимаешь, солнышко? Я еду уже сегодня во второй половине дня. Это значит, что наше бинго вечером отменяется.

Значит… что?!

— Мне очень жаль, Рико! Я знаю, как ты ждал этого.

Ну вот, теперь еще и это! Мама, небось, захотела посетить с Ириной все парикмахерские города, чтобы сделать новый налет на волосах. Да пожалуйста — я ведь привык оставаться один и привык, что на меня всегда переводят стрелки! Вот придет мама однажды домой, а тут у нас лопнула водопроводная труба или еще что-то такое, а я лежу в прихожей весь из себя утонувший, и рядом письмо, в котором написано, что я остался на второй год. Так ей будет и надо!

— А куда тебе надо ехать? — спросил я мрачно.

— Ты помнишь дядю Кристиана?

Очень смутно, да его и вспоминать неохота. Дядя Кристиан — это мамин старший брат, он живет где-то в Германии в самом низу слева. Несколько лет назад, когда мы еще жили в другом районе Берлина, в Нойкельне, он однажды приехал к нам в гости. Они с мамой тогда так поссорились, что мне пришлось спрятаться в своей комнате под кроватью. В тот же самый день он снова уехал. Я уж и забыл, как он выглядит или как звучит его голос.

— Этого противного? — сказал я. — А что с ним?

— Ему нехорошо. Мне надо к нему поехать.

— Почему? Что с ним?

— Рак.

Каждый знает, что такое рак, даже Форрест Гамп. Когда мама говорит плохое слово так, будто ничего особенного в нем нет, значит, ей нехорошо. Она произнесла «рак» так же весело, как фрау Далинг за мясной стойкой спрашивает: «Что еще желаете?».

— Он умрет? — спросил я нерешительно.

— Да. Наверно.

Кто знает, сколько времени надо будет ехать на поезде. Дядя Кристиан может уже давно умереть, пока мама до него доедет, и тогда мы совершенно зря отменим бинго.

— Прямо сегодня? — сказал я.

— Да господи боже мой! — совершенно неожиданно прикрикнула на меня мама. — Можешь ты ну хоть раз в жизни отключить свой проклятый эгоизм?

Мама долила себе кофе, отвернувшись от меня. Сделала глоток из чашки. И начала всхлипывать. Это было как будто к нам на кухню втиснулась дождевая туча. Я вообще не выношу, когда мама плачет. Мир тогда темнеет так, будто Господь Бог выключил свет.

Вообще-то мне должно было гораздо раньше броситься в глаза, что с мамой что-то не так, потому что даже японский халат висел на ней как-то печально. И надписи на нем сегодня наверняка означали «жизнь — это чертов отрывной календарь, и больше ничего!». Но вместо того чтобы подумать о маме, я был занят только собственной бедой. А когда увидел сейчас, как она плачет, то пожалел про свои мысли о лопнувшем водопроводе. Несостоявшаяся встреча и отмененная игра в бинго не так ужасны, как умирающий брат, даже если ты его терпеть не можешь. Мамина беда была больше моей.

Я встал, обошел вокруг стола и обнял маму. Она уткнулась лицом мне в плечо. Ее волосы пахли смесью шампуня и клуба. Она так сильно прижала меня к себе, что я едва мог дышать. Наверно, Молли Первая чувствовала себя так же перед тем, как хрустнуть.

Когда у меня внутри почти совсем не осталось воздуха, мама меня наконец-то отпустила. И вытерла глаза рукой.

— Все будет хорошо, солнышко, я тебе обещаю, — всхлипнула она. — Просто сейчас…

— Ладно, все в порядке.

— Тебе придется несколько дней самому о себе заботиться. Ты ведь у меня уже большой мальчик и справишься, правда?

— Конечно.

— Я тебе оставлю деньги, а если что-то не так, попроси помочь фрау Далинг, хорошо? Я попробую еще позвонить ей в Карштадт, может, она подойдет к телефону.

— Не надо. Я сегодня вечером к ней пойду и сам все скажу.

— Ладно. И еще — ты в любое время можешь звонить мне на мобильник.

Мама взяла меня за плечи, чуточку отодвинула от себя и посмотрела мне в лицо.

— Я тебя люблю больше всего на свете! Ты ведь знаешь это?

Вообще-то я хотел попросить прощения и сказать ей, что я не хотел говорить то, что сказал, но вдруг мне пришло в голову нечто настолько ужасное, что даже лотерейные шарики у меня в голове больше не прыгали. Они только раз коротко ударили и теперь лежали тихо-тихо, как замороженные. Ужасная мысль была такая: если у маминого брата рак, она, наверно, тоже заболеет, потому что им можно…

— Рико?

— М-м-м?

Слезы бежали вниз по щекам, сопли из носа, а носового платка у меня не было.

— Рак не заразен. Ты слышишь?

Я что-то просопел сквозь слезы.

— Ты обо мне не беспокойся.

Я снова засопел, но сразу почувствовал себя лучше. Мама мне никогда не врет. Она подняла руку и вытерла мое лицо рукавом халата. Наконец-то на губах у нее появилась улыбка, пусть и тонюсенькая, как папиросная бумага.

— Кристиан позвонил сегодня очень рано утром, — объяснила мама. — Потом я сначала не могла снова заснуть, потом проспала, а поезд уходит уже в половине третьего. Золотко, я очень бы хотела что-то сделать, чтобы найти твоего маленького мотоциклиста, но мне еще нужно уложить вещи, принять душ, одеться, купить на вокзале билет…

— Надо — значит надо, — сказал я.

Я смотрел, как она неверными шагами вышла из кухни и прошла мимо спальни. Дверь туда была открыта, и мне была видна кровать с элегантным постельным бельем, балдахин над ней и постеры на стенах с дельфинами и китами.

Я потихоньку успокаивался. Мама не заразится раком, в бинго мы пойдем играть в следующий вторник, а Оскар уж когда-нибудь да появится. Я вспомнил, как он сказал, что вообще-то планировал на сегодня что-то важное.

Наверно, это важное было все-таки важнее прогулки у Ландверканала, и он заявится попозже. Но даже если он придет только завтра или послезавтра, в тучах виднелся просвет: вечером фрау Далинг, конечно, сделает для меня ленивчики, и мы вместе будем смотреть телевизор, хотя сегодня и не выходной! Если бы мне удалось ее уговорить на фильм с мисс Марпл, это было бы почти так же здорово, как бинго. Поиграть в само бинго я не смогу ее уговорить. Фрау Далинг считает, что эта игра только для старых хрычей, которые подтягивают брюки до самых подмышек.

• Предыдущая
• 13/29
• Следующая