Гипнотизер - Кеплер Ларс - Страница 67

Я остановил велосипед возле отделения неврологии, немного постоял и послушал, как шумят птицы на ветвях, посмотрел, как переливаются светлые весенние краски в листве молодых деревьев. Вспомнил, как совсем недавно проснулся рядом с Симоне и глядел в ее зеленые глаза.

В кабинете все было так, как я вчера оставил. Стул, на котором сидела задававшая мне вопросы Майя Свартлинг, все еще был отодвинут, а настольная лампа горела. Всего половина девятого, у меня достаточно времени, чтобы просмотреть записи, сделанные после вчерашнего неудачного гипноза Шарлотте. Почему он оказался таким, каким оказался, понять было просто: я форсировал события с единственным желанием достичь цели. Классическая ошибка, мне следовало помнить об этом. Все-таки я слишком опытен, чтобы допускать подобные просчеты. Бесполезно пытаться заставить пациента увидеть то, чего он не хочет видеть. Шарлотте вошла в комнату, но не захотела поднять взгляд. Комнаты с нее было бы достаточно, Шарлотте и так вела себя мужественно.

Я переоделся в медицинский халат, продезинфицировал руки и задумался о своих пациентах. Мне не слишком нравилась роль Пьера в группе, она была несколько неясной. Пьер увивался за Сибель или Лидией, балагурил, много шутил, но под гипнозом вел себя очень пассивно. Парикмахер, по слухам — гомосексуалист, мечтает стать актером. Внешне Пьер жил вполне полноценной жизнью — за исключением одной повторяющейся детали. Каждую Пасху он вместе со своей матерью покупал билеты на чартерный рейс и отправлялся в путешествие. В гостинице они запирались в номере, напивались и предавались соитию. И мамаша знать не знала, что по возвращении Пьер каждый раз пытался покончить с собой.

Я не хотел торопить своих пациентов; я хотел, чтобы они сами решили рассказать о себе.

В дверь постучали. Не успел я ответить «войдите», как дверь приоткрылась и в кабинет проскользнула Эва Блау. Она скорчила странную гримасу, словно пыталась улыбнуться, не напрягая мышц лица.

— Нет, спасибо, — вдруг сказала она. — Не нужно приглашать меня на торжественный ужин, я уже поела. Шарлотте прекрасный человек, она готовит мне еду на целую неделю, я кладу порции в холодильник.

— Очень мило с ее стороны.

— Она покупает мое молчание, — с таинственным видом пояснила Эва и встала за стулом, на котором накануне сидела Майя.

— Эва, не хотите рассказать, зачем вы пришли сюда?

— Уж не для того, чтобы хер тебе сосать, чтоб ты знал.

— Вам не обязательно посещать группу гипноза, — спокойно сказал я.

Она опустила глаза и промямлила:

— Я так и знала, что вы меня ненавидите.

— Нет, Эва, я просто говорю, что вам не обязательно ходить в эту группу. Некоторые люди не желают, чтобы их гипнотизировали, некоторые плохо поддаются гипнозу, хотя на самом деле хотят погрузиться в транс, некоторые…

— Вы меня ненавидите, — перебила она.

— Я только говорю, что не могу принять вас в группу, потому что вы не хотите, чтобы вас гипнотизировали.

— Я не хотела вас обидеть, — сказала Эва. — Но у тебя не выйдет сунуть хер мне в рот.

— Прекратите.

— Извините, — прошептала Эва и вынула что-то из сумочки. — Вот. Это вам от меня.

Я взял то, что она протягивала. Фотография. Фотография Беньямина, когда его крестили.

— Хорошенький, правда? — гордо сказала Эва.

Я почувствовал, как заколотилось сердце — быстро и тяжело.

— Где вы взяли эту фотографию? — спросил я.

— Это моя маленькая тайна.

— Отвечайте, Эва, как она у вас…

Она задиристо оборвала меня:

— На других насрешь — жизнь неплохо проживешь.

Я опять посмотрел на карточку. Взята из фотоальбома Беньямина — я ее прекрасно узнал. На обороте даже остались следы клея, которым мы ее приклеили. Сделав над собой усилие, я заговорил спокойно, хотя пульс грохотал в висках:

— Рассказывайте, как у вас оказалась фотография.

Эва села на диван, деловито расстегнула блузку и продемонстрировала мне грудь.

— Сунь сюда хер, — предложила она. — Тебе понравится.

— Вы были у меня дома.

— Вы были у меня дома, — упрямо ответила она. — Вы заставили меня открыть дверь…

— Эва, я сделал попытку загипнотизировать вас, это не то же самое, что влезть в дом.

— Я не влезала в дом, — бросила она.

— Вы разбили окно…

— Камень разбил окно.

Я начал уставать, почувствовал, что теряю терпение и уже готов сорваться на больного, почти невменяемого человека.

— Зачем вы взяли у меня фотографию?

— Это вы взяли! Вы, вы, вы! Какого черта вы говорите, что я у вас что-то украла? Каково мне, по-вашему?

Эва закрыла лицо руками и сказала, что ненавидит меня, ненавидит, она повторила это раз сто, прежде чем успокоилась.

— Поймите, я рассердилась на вас, — сказала она сосредоточенно. — Вы говорите, что я у вас что-то украла, а я подарила вам прелестную фотографию.

— Так.

Она широко улыбнулась и облизнула губы.

— Вы от меня кое-что получили, — продолжила она. — Теперь я хочу от вас кое-чего.

— Чего же? — спросил я спокойно.

— Не пытайтесь, — сказала она.

— Скажите…

— Я хочу, чтобы вы меня загипнотизировали, — объявила Эва.

— Зачем вы подложили розгу к моей двери?

Она уставилась на меня пустым взглядом.

— Что такое «розга»?

— Розгами наказывают детей, — твердо сказал я.

— Я ничего не подкладывала вам под дверь.

— Вы положили старую…

— Не врите! — закричала она.

Она встала и подошла к двери.

— Эва, если вы не поймете, где проходит граница, я обращусь в полицию. Оставьте меня и мою семью в покое.

— И мою семью, — сказала она.

— Вы меня слышали?

— Фашистская свинья! — выкрикнула Эва и вышла из кабинета.

Мои пациенты полукругом сидели предо мной. В этот раз загипнотизировать их оказалось легко. Мы все вместе медленно погружались в булькающую воду. Я продолжал работать с Шарлотте. Ее лицо было печально-расслабленным, глубокие круги под глазами, на подбородке небольшие складочки.

— Простите, — прошептала Шарлотте.

— С кем вы разговариваете? — спросил я.

На миг все ее лицо сжалось.

— Простите, — повторила она.

Я подождал. Было ясно, что Шарлотте пребывает в глубоком гипнозе. Она дышала тяжело, но тихо.

— Шарлотте, вы знаете, что с нами вы под защитой, — сказал я. — Ничто не может вам навредить, вы хорошо себя чувствуете и ощущаете приятное расслабление.

Она печально кивнула, и я понял, что она слышит меня, следует моим словам, не отличая больше реальности гипноза от действительности. В состоянии гипнотического транса она словно смотрела фильм, в котором сама играла. Шарлотте была и публикой, и актрисой, но не по отдельности, а одновременно.

— Не сердитесь, — прошептала она. — Простите, пожалуйста, простите. Я буду стараться, честное слово, буду стараться.

Я слышал вокруг себя глубокое дыхание своих пациентов и понимал, что мы в «вороньем замке», что мы добрались до страшной комнаты Шарлотте. Я хотел, чтобы она остановилась, чтобы обрела силу посмотреть вверх и что-нибудь увидела, в первый раз взглянула на то, что ее так пугает. Я хотел помочь ей, но в этот раз не собирался торопить события, чтобы не повторять ошибок прошлой недели.

— У дедушки в спортзале холодно, — вдруг сказала Шарлотте.

— Вы что-нибудь видите?

— Длинные доски пола, ведро, провод, — почти беззвучно проговорила она.

— Сделайте шаг назад, — сказал я.

Она покачала головой.

— Шарлотте, сейчас вы сделаете шаг назад и положите пальцы на ручку двери.

Я увидел, как у нее задрожали веки и из-под ресниц выкатилось несколько слезинок. Обнаженные, без украшений руки она всегда складывала на животе, как старушка.

— Вы беретесь за дверную ручку и знаете, что можете покинуть комнату, как только захотите, — сказал я.

— Можно?

— Поворачиваете ручку вниз и выходите.

— Это же лучше всего — если я смогу выйти…