Орел взмывает ввысь - Злотников Роман Валерьевич - Страница 42
- Предыдущая
- 42/79
- Следующая
Но, несмотря на мою браваду, до кабинета я добрался с трудом. То есть под самый конец вроде как было и ничего, нога разошлась, но сначала держался только на характере… ну и на том, что Машку надобно было убедить, что со мной все нормально. Так что из столовой, в которой мы с моей любимой вместе завтракали, я вышел едва не строевым шагом, хотя коленку крутило так, что хоть на стенку лезь! Ну да я знал, что рассчитывать на здешний уровень медицины — бесполезно. Токмо терпеть. И так мои дохтура совершили просто великий прорыв, токмо-токмо закончив опыты с прививками, долженствующими обезопасить страну от одной из страшнейших болезней нынешнего мира — оспы. Китайцы помогли да англичане. У китайцев давно существовала практика прививок жидкостью из пузырьков людей, уже переболевших оспой, а у англичан существовала примета, что доярки, переболевшие коровьей оспой, болезнью, коя для человека не опасней обычной простуды, уже никогда не болеют оспой человеческой. Вот мои дохтура и совместили два знания в одно умение…
В приемной зале перед кабинетом уже толпилось довольно много народу. Я аж слегка застонал. Эх, блин, ну где ж мои царские привилегии-то? И поболеть по-человечески невозможно! Но потом вздохнул и, напялив на лицо суровую маску, прошествовал в кабинет. Царь — не президент, у него срока полномочий не существует, так что либо сдохни на посту, либо уходи в сторону сразу как поймешь, что не тянешь. А не когда срок закончится. Тем более наследник уже вполне себе в силе. Эвон как развернулся в новых западных губерниях. Все-таки его стажировка в Приамурье пошла ему очень на пользу…
Рабочее утро началось необычно. То есть сначала Аникей, как это и было заведено уже десятки лет назад, принес мне составленный на сегодня график, поставил стакан с взваром зверобоя. Но вот потом не ушел, а замер, смущенно потупив взгляд.
— Ну что еще? — сварливым из-за ноющей ноги голосом пробурчал я.
— Прости, государь, — тихо ответил Аникей, — не могу я более тебе помощником быть.
Я даже опешил:
— Это почему это?
— Стар стал, — повинился Аникей, — глаза совсем ослабли. Уже и энти очки не шибко помогают. Да и забывать стал многое. Как ни записываю, а все одно чего-нито да упускаю. И руки дрожат… — В его голосе слышалась тяжкая мука, как будто он сбегал с поля боя.
Весь мой артрит напрочь выветрился у меня из головы. Да-а, дела… Аникей всегда олицетворял для меня абсолютную надежность и неизменность. Другие могли меняться, я и сам их менял, но Аникей был чем-то вроде… руки. Причем правой. Пока она есть и в порядке — ты ее не замечаешь. А когда вдруг с ней начинаются какие-то проблемы… Я встал с кресла, куда рухнул, едва добравшись до кабинета, и подошел к Аникею. Он стоял, опустив седую голову. Я обнял его за плечи.
— Нет, друг мой, ты так просто от меня не отделаешься… во-первых, постажируешь еще замену. Не верю, что никого не подобрал.
— Да, государь, — несколько растерянно отозвался Аникей, — есть кое-кто на примете. Вот я… — засуетился он, извлекая из своей неизменной папки, в коей он всегда приносил мне в кабинет документы, листки с данными кандидатов.
Но я прервал его, вскинув руку:
— После посмотрю. Не главное сие. А во-вторых, скажи мне, где ты жить собираешься?
— Так это, государь, — все так же растерянно продолжил Аникей, — поместье у меня под Рязанью. От батюшки еще перешло.
— И ты туда поедешь? — удивился я.
Всю свою жизнь Аникей прожил здесь, в Кремле. Рядом со мной. И лишь на время стройки в Кремле так же вместе со мной перебрался в Александрову слободу. Поэтому я как-то слабо представлял, как он будет доживать в одиночку в глухом медвежьем углу, в приживалах у своей внучатой племянницы. Собственной семьей Аникей так и не обзавелся, так что в его поместье хозяйствовала она…
— Так а куда ж мне?
Я набычился.
— Это что ж, я своего старого и верного слугу в благодарность за все его добро и службу самоотверженную не могу на свой собственный кошт взять? Плохо ж ты меня, оказывается, знаешь, старина. Так вот знай теперь — и палаты, в коих ты жил, и жалованье, которое получал, все до малой копеечки — до самого последнего дня — твои. А коль что еще понадобится — то тоже твое. Подходи и спрашивай. Прямо ко мне. А коль меня не будет — к старшему дворцовому дьяку… Ну а я к тебе иногда буду захаживать твоего сбитня выпить. Уж больно он у тебя хорош!
Из глаз Аникея полились слезы. Не то чтобы он совершенно не ожидал от меня ничего подобного, да нет, ждал, наверное, что-то. Знал, что я верных слуг всегда жалую. И тех, кто рядом со мной отслужил, кого знал лично, и тех, кого лично не знал. Эвон, в царевы и царицыны школы первым списком принимаются сироты воинов, кои на защите страны и службе государевой свои головы сложили. Причем ноне не токмо служилого сословия, а и тех, кто из крестьян да посадских отечеством, но успел до любого командирского чину дослужиться — хоть сержанта, хоть капрала. Я думал даже и сирот рядовых стрельцов да драгун брать, но мест в царевых школах покамест не хватает. А старых бо увечных воинов, уже без разбору чина, обихаживали в монастырях. Такая вот тягота на церковь возложена была. Воинство, кое небесную битву ведет, своих соратников по битвам земным в свое лоно принимало и облегчение в сих трудах натруженному и изувеченному телу давало. Впрочем, туда попадало не так уж и много бывших воинов. Скорее по желанию и велению сердца, чем от безысходности. С прерывистым сроком службы, полным казенным коштом и солидным денежным довольствием у большинства дома, в тех деревнях и посадах, в кои они уходили на жилое, как правило, уже было хозяйство, обустроенное на их собственные деньги.
Ну а о тех, кто служил рядом со мной годы и десятилетия, — и говорить нечего. Они были все изрядно удоволены. Нет, я, конечно, скуп и так, как там Екатерина II или Анна Иоанновна, тысячами десятин земли и сотнями тысяч рублей своих соратников не жалую… но все ж таки без моей весомой благодарности никто из них не остался. Ну в пределах разумного, конечно. Но ведь людям, особенно в возрасте, ничего такого и не нужно. А вот некое заветное желание есть у каждого. И пока у меня получалось его угадывать. Потому что тех людей, что служили мне десятилетиями, я знал как облупленных. И из личного общения, и по регулярным докладам моей секретной службы…
И ничего в этом зазорного не вижу. Доверие есть доверие, им я людей всегда оделял, но контроля это не отменяет. И вообще, скольким людям осознание сего факта, что государь доверяет, но проверяет, помогло удержаться от очень соблазнительного в данный момент поступка, о котором потом непременно шибко пожалеешь. Очень соблазнительные они вообще почитай все такие… Так что и Митрофан, и Тимофей, барон Конвэй, мой агент в Англии, и многие другие — получили от меня и денег изрядно, и еще иного разного. Трифону Голеватому, долгие годы отслужившему мне во Франции, чье поместье располагалось под Москвой, поблизости от села Подол (оно, похоже, позже станет городом Подольском), я нанял архитектора, чтобы он построил в нем ему и его жене — французской маркизе, большой дом, по существу загородный дворец. А семья моего государева розмысла Акима жила в доме, коий за мой кошт был построен в Китай-городе. После смерти Акима я оставил этот дом за его семьей навечно… Но Аникею всего этого было не надобно. Я знал, что ему более необходима была возможность жить поблизости от меня и время от времени видеться со мной. С возрастом, знаете ли, становишься психологом…
Утренний прием прошел нормально. Все прибывшие на прием докладывали быстро, четко и по существу. Бюрократический аппарат, коий за столько лет изрядно разросся, был вышколен мною и Аникеем настолько хорошо, насколько это было в принципе возможно. Так что к обеду я чувствовал себя неплохо и, закончив прием, полистал резюме на тех, кого Аникей прочил себе в наследники. Все ребята, судя по резюме, были довольно грамотные, толковые и уже имели опыт работы, причем и, так сказать, полевой, и в сфере документооборота.
- Предыдущая
- 42/79
- Следующая
