Орел взмывает ввысь - Злотников Роман Валерьевич - Страница 49

• Предыдущая
• 49/79
• Следующая

Комендатуру он опознал по стоящему у входа стрельцу с ружьем с воткнутым в ствол по новым правилам байонетом. Коменданта на месте не было, но его дежурный помощник — однорукий капитан, коему Циммерман уважительно отдал честь (ветеран, сразу видно), выслушал доклад Циммермана и, достав из стола с выдвижными ящиками (говорят, сам царь такой придумал) толстый том, ловко раскрыл его одной рукой и сделал в нем какую-то отметку.

— Как там у вас в Приамурье, капрал? — поинтересовался капитан, закрывая том.

— Да по-разному, господин капитан, — признался Циммерман. — Большой войны, как у вас была, нет, а так — всякое бывает. И хунхузы пошаливают. Но с ими по большей части драгуны да казаки ратятся, а мы — ежели уж когда те совсем расшалятся и противу них большой поход учинят. Да вот еще на Эдзо плавали. «Ся-муря» замирять…

— Казаки? — удивился капитан. — Не слышал, что у вас там казаки объявились.

— Объявились, — кивнул Отто, — со всей Сибири к нам сбегаются. В сибирских-то городках только служилое казачество есть, а на землю им по уложению садиться запрещено. Токмо на украинах. А у нас как раз самая украина и есть. Вот перебегают к нам те, кто на землице осесть желает. Царевич Данила, что ныне у нас наместник, их по реке Хвостатой, кою журжени Нэньцзян именовали, Муданьцзян и верховьям Сунгари расселяет.

Капитан понимающе кивнул.

— А к нам надолго?

Циммерман задумался. А действительно, на сколько он приехал в город своей юности, о котором вспоминал в своих снах и который оказался совсем не таким, каким он ему помнился? Что ему тут делать?

— Да нет, господин капитан, — решительно мотнул головой капрал Циммерман. — На несколько дней, может, на седмицу. А потом — домой!

Карету заметно трясло. Я, морщась, сидел, откинувшись на мягких подушках, укрытый легким пледом. На ногах, явно не по сезону, были валенки с кожаными калошами. И все равно я мерз. И страдал от тряски. Охохонюшки, в старости многие вещи, которые юность просто не замечает, становят причиной для страданий. Вот та же булыжная мостовая. Слава богу, в розмысловой избе торговых и военных возов и повозок разработали систему кожаных рессор, изрядно уменьшивших просто дикую тряску экипажей на булыжных мостовых. А то бы я вряд ли решился на столь дальнюю поездку. По местным меркам, конечно. В оставленном мною времени я до Сергиева Посада долетал за полчаса, ну когда выбирался из московских пробок…

Терентий Шамшурин, мой новый государев розмысл, хотя и не обладал талантами Акима в области технического и технологического чутья, но администратором показал себя куда лучшим, чем покойный Аким. И быстро привел всю систему государевых розмысловых изб в куда более эффективное состояние. Так, например, в литейной уже шли эксперименты с переплавкой чугуна в выложенной огнеупором ванне без дополнительного топлива с помощью нагнетаемого водоприводными мехами воздуха. Да еще с его предварительным подогревом с использованием тепла, получаемого в процессе плавки. Если я правильно помню главу из учебника физики, нечто подобное называлось конвертором. И ведь без какой-то подсказки с моей стороны догадались, стервецы… А в той же розмысловой избе торговых и военных возов и повозок придумали вот эти кожаные ременные рессоры. Причем потом уже, когда мне показали первый вариант, я вспомнил, что видел нечто подобное. То ли в Оружейной палате, то ли в Вене, рядом с Хофбургом, где торчат упряжки лошадей, катающие туристов. Но вот вспомнил тогда, когда все было уже сделано…

Однако массовое производство подобных экипажей пока возможно, пожалуй, только в России. Ибо только здесь вследствие массового производства говяжьей, а теперь уже и свиной тушенки резко упали цены на кожу. Что, скажем, позволило мне обуть всю армию в кожаные сапоги, а для стрельцов и драгун наладить производство кожаных полукирас, способных остановить ружейную пулю, выпущенную на дистанции тридцати шагов, а пистолетную даже при выстреле в упор. Это, по рассказам моего сына, снизило потери при атаке пехоты драгунами почти на треть, а потери стрельцов в перестрелке — и вообще наполовину. Впрочем, дело было не только в кожаных кирасах. Просто мини-пушка под названием мушкет, обладавшая пушечным калибром 20–22 мм, разработанная для пробивания рыцарских лат, но страшно громоздкая, неуклюжая и малоскорострельная, постепенно уходила в прошлое во всех армиях мира, уступая место более легкому и скорострельному оружию с калибром 17–18 мм и гораздо более легкой пулей.

Карета свернула к Кремлю и въехала в ворота. Дробный грохот копыт коней конвоя сместился с боков кареты назад. Еще минута, и карета остановилась. Я облегченно вздохнул и начал выбираться из-под пледа. Ну наконец-то дома.

Эта поездка на богомолье вытрясла из меня всю душу. Но не совершить ее я не мог. Потому что вследствие то ли накопленной годами жизни мудрости, то ли развивающегося старческого маразма стал много задумываться о том, что там, за пределами. После жизни. В том времени, которое я покинул, об этом говорилось и писалось много. По большей части откровенной околонаучной чуши. Но после стольких лет здесь я начал относиться к науке как таковой очень скептически. Здесь же тоже были ученые, причем гениальные, куда там нашим, уже во многом ставшим приложением ко всяким там синхрофазотронам, электронным микроскопам и адронным коллайдерам. Эти же с помощью самых примитивных приборов и силы собственного разума вычисляли такие глубинные закономерности, что можно было диву даваться. Но я-то знал, что ныне кажущиеся столь стройными и логичными научные воззрения лет через пятьдесят будут опровергнуты и заменены другими, еще через пятьдесят — следующими, а потом еще одними. Причем все они отчего-то в момент своего господства считались абсолютной истиной.

Религия же таких многоколенчатых вывертов за свою историю не допускала. Результаты исканий ведущих богословов, скажем, того же Иоанна Дамаскина, Максима Исповедника, Иоанна Златоуста и других, и сейчас, спустя сотни, а то и тысячи лет с того момента, когда они были озвучены, и даже в покинутом мною будущем все равно являлись частью некой всеобщей христианской истины. А большинство представлений о некой религиозной дремучести являются общественным мифом, использующим в качестве персонажа этакого гротескного попа типа героя пушкинской сказки о попе и его работнике Балде. Впрочем, в жизни таковые, конечно, встречаются. Даже и в покинутом мною времени. Хотя, судя по всему, основное гнездовье таковых все-таки не в православии, а в протестантизме, в коем предпочитают читать и понимать Библию тупо и прямо. Например, в покинутом мною времени я слышал, что в США существовала некая особая организация пилотов из прямолинейных протестантов, члены которой были уверены, что вследствие их прямого и непоколебимо тупого следования всем, даже малейшим предписаниям, изложенным в «инструкции по вознесению на небо», сиречь Библии, они ну точно будут вознесены на небо, причем вживую. Более того, члены этой организации не только были уверены в этом, но и ждали вознесения буквально со дня на день. Поэтому основной целью этой организации был контроль за тем, чтобы два пилота — члена этой организации даже случайно не попали на один рейс. Мол, а вдруг вознесение на небо состоится именно в тот момент, когда они будут в полете? Кто же тогда посадит самолет, коий пилотировали два вознесшихся пилота?..

В православии, как самой древней и много познавшей и пережившей ветви христианства, этих глупостей практически не было. А когда я в беседе с отцом Никифором заикнулся о слишком уж примитивной картине мира, сложившейся в христианстве, он лишь спокойно улыбнулся.

Спросите, почему я завел такой разговор именно с ним, а не, скажем, с патриархом? Просто отец Никифор был настоятелем Заиконоспасского монастыря, считавшегося как бы кузницей кадров для всех монастырей «особливого списка», число коих уже изрядно увеличилось, а наиболее продвинутые богословы были сосредоточены именно в них. Он занял этот пост после кончины отца Григория, о коем я искренне скорбел. Ох и долгонько ж живу. Стольких уже похоронил… Монастыри же «особливого списка» в свою очередь являлись кузницей кадров богословов, проповедников и полемистов для всей православной церкви. Кроме того, и сам отец Никифор считался одним из наиболее выдающихся православных богословов нашего времени. Еще молодым монахом он прошел с нашей с патриархом Игнатием подачи стажировку в греческих монастырях, а затем много беседовал с буддистскими монахами, которые пришли тогда из Китая, и совершил поездку в Западную Европу, в Кельн, Рим, Венецию, Бари и другие религиозные центры. Ну а кроме того, он являлся профессором Московского университета и главой его кафедры богословия, и большинство ученых, работавших в этом университете, относились к нему с огромным уважением. Даже сам Декарт уже через полгода после назначения отца Никифора на этот пост начал почтительно здороваться с ним, отдавая должное уму и отточенной логике этого человека. И, похоже, отец Никифор был одним из очень немногих людей, к кому этот несомненно великий ученый, но человек с совершенно несносным характером (а что вы хотели от создателя метода радикального сомнения) испытывал искреннее уважение. Даже у меня отношения с этим французом не сложились…

• Предыдущая
• 49/79
• Следующая