Приговор Лаки - Коллинз Джеки - Страница 39

• Предыдущая
• 39/71
• Следующая

И Бриджит действительно хотелось умереть. Когда-то она читала о муках, которые испытывают наркоманы, не получая привычных таблеток или уколов, но она и представить себе не могла, что они будут настолько сильными. Бриджит готова была зубами перегрызть себе вены на запястьях, и только мысль о ребенке останавливала ее. Ради ребенка она должна была выжить.

Как прошел третий день – Бриджит не помнила.

На четвертый день судороги сделались такими сильными, а она так ослабела, что у нее открылось кровотечение. Несколько часов спустя Бриджит потеряла ребенка.

Эта новая боль была пустяком по сравнению с тем, через что она уже прошла.

То теряя сознание, то снова приходя в себя, Бриджит лежала на полу в луже собственной крови и не в силах была пошевелить ни рукой, ни ногой. Страшная жажда мучила ее. Бриджит чувствовала, что умирает, и приветствовала смерть как долгожданную избавительницу.

Несколько часов спустя она, однако, ухитрилась хоть как-то привести себя в порядок и доползти до кухни. Там Бриджит схватила бутылку с водой и сделала несколько жадных глотков. Вода несколько подбодрила ее, и, сев на полу возле кухонного стола, Бриджит поклялась себе, что будет жить. Жить вопреки всему.

Именно после этого к ней начали постепенно возвращаться силы и разум.

Ребенок оказался мальчиком. Бриджит похоронила его в саду под деревом и прочла над могилой коротенькую молитву.

Ни горя, ни мук совести, ни жалости к себе она не испытывала. Больше всего Бриджит интересовало, сколько еще дней или, может быть, недель есть у нее в запасе до возвращения Карло. Она надеялась, что много. Очевидно, прописав ей подобное «лечение», Карло рассчитывал добиться полного выздоровления, и, следовательно, ожидать его в ближайшие дни не стоило. Навещать ее он наверняка тоже не собирался.

«Подонок, – подумала Бриджит о своем муже. – Как он смел пойти на такую низость? А если бы я умерла? Неужели я для него ничего не значу?»

Конечно же, нет, честно ответила она себе. Для Карло лишь одно имело значение: Бриджит – его официальная жена, и, следовательно, в случае ее смерти Карло наследовал все ее состояние.

Подумав об этом, Бриджит сгоряча решила, что он, похоже, и вовсе не собирался возвращаться, но вскоре отказалась от этой мысли. Карло был не настолько глуп и понимал, что, если его заподозрят в убийстве, наследства ему не видать как своих ушей.

Очевидно, в его намерения входило лишь максимально ускорить ее естественную кончину.

«Графиня была женщиной настолько слабого здоровья, что любой самый легкий сквозняк мог без труда погасить эту свечу», – припомнила она фразу из какого-то полузабытого дамского романа. Это могло быть сказано о ней, если бы Карло удался его план.

Впрочем, каким именно путем он добьется своего, Бриджит не особенно занимало. Теперь она знала одно: Карло способен на все, а это означало, что ей нужно бежать от него.

И как можно скорее.

Яркие вспышки репортерских блицев на мгновение ослепили Лаки, ступившую на лестницу здания суда, и она с неудовольствием подумала, что может снова стать героиней репортажей бульварной прессы.

Журналисты и без того тщательно просеяли ее биографию и извлекли на свет немало историй из прошлого, а теперь – в качестве гарнира – им нужны были ее фотографии. Желательно голышом или в объятиях какого-нибудь мужчины, но, если бы она набросилась с кулаками на кого-то из обнаглевших папарацци, это тоже сгодилось бы. «Нет, этого вы от меня не дождетесь», – подумала Лаки, решительно сжав губы.

На самом деле раздражение Лаки объяснялось главным образом тем, что, как она считала, газеты старательно делали из мухи слона. Лаки всегда старалась жить честно, и скрывать ей было совершенно нечего. Другое дело, что она не стремилась предавать гласности все обстоятельства собственной жизни, среди которых, в частности, был брак с Крейвеном Ричмондом, сыном сенатора Питера Ричмонда, за которого она вышла по настоянию отца, едва только ей исполнилось шестнадцать. Похоже, Крейвена, который сам был теперь сенатором в Вашингтоне, ждал не очень приятный сюрприз, но Лаки было его ни капельки не жаль. Крейвена она никогда не любила.

Но еще больше Лаки возмущал Ленни, который поселился со своей сицилийской шлюхой в «Шато Мормон» и, кажется, был вполне доволен своим новым положением. Так, во всяком случае, доложили ей «доброжелатели» из числа дальних и близких знакомых, и Лаки это очень не нравилось. О чем он только думает, спрашивала она себя. Неужели Ленни не собирается возвращаться к ней? Кроме того, – что бы ни произошло между ним и Клаудией пять лет назад, – за все это время он ни разу не вспомнил о своей спасительнице или, по крайней мере, не попытался навести справки о ее судьбе. Почему же, стоило только Клаудии появиться в Америке, Ленни стал жить с ней, словно они уже давно были одной семьей?

На вновь вспыхнувшее чувство это было не похоже, и Лаки терялась в догадках. Уж не виновата ли она сама в том, что Ленни ведет себя именно так, порой закрадывалась ей в голову предательская мысль, но Лаки гнала ее от себя. Если кто и виноват в том, что случилось, то только Ленни, Ленни и еще раз Ленни.

Лживый, похотливый козел!

В том, что он спит с Клаудией, Лаки не сомневалась. Это было только логично, к тому же Ленни наверняка был не прочь как следует насолить ей за то, что она его вышвырнула. Правда, он продолжал звонить Лаки чуть ли не каждый день, утверждая, что ничего так не хочет, как снова быть с нею, но она не верила ни одному его слову. Если Ленни действительно хотел помириться с ней, он должен был первым делом избавиться от Клаудии и ребенка. Скажем, дать им денег, купить билеты до Рима, посадить в самолет – и привет! Но он этого не сделал, и Лаки снова и снова спрашивала себя: чем его так приворожила эта итальянская красотка?

Было и еще одно обстоятельство, которое Ленни упорно отказывался принимать в расчет, хотя Лаки сделала все, чтобы довести до его сведения известные ей факты. Факты же эти состояли в том, что, как удалось выяснить нанятым Лаки детективам, Клаудия приходилась племянницей Донателле Боннатти и, следовательно, принадлежала к клану заклятых врагов семьи Сантанджело. Ленни не мог не знать, что это означает для Лаки, но до сих пор он никак не отреагировал, и ей оставалось только скрипеть зубами от бессильной злобы.

Сын Ленни тоже был наполовину Боннатти, но Лаки старалась об этом не думать.

Тем временем их собственные дети ужасно скучали по папе. Они спрашивали о нем чуть ли не ежедневно, и Лаки приходилось лгать им, придумывая все новые и новые подробности командировки, в которую Ленни якобы отправился для производства сложных натурных съемок. В конце концов ей удалось-таки приучить Марию и Джино-младшего к мысли, что папа вернется домой очень не скоро, но что она будет делать дальше. Лаки просто не представляла.

Вернее, не представляла, что она скажет детям.

Что же касалось отношений с Ленни, то Лаки твердо решила с ним развестись. О том, чтобы вернуться к прошлому, не могло быть и речи – поступок Ленни слишком сильно ранил ее, слишком глубоко оскорбил.

Еще одну проблему представлял собой Алекс. Он чуть не ежедневно напоминал Лаки о том, как они однажды переспали друг с другом. Но Алекс не мог не понимать, что Лаки пошла на близость с ним в полной уверенности, что Ленни мертв. Кроме того, в тот вечер она слишком много выпила и почти не отдавала себе отчета в своих действиях, но об этом Алекс предпочитал не вспоминать.

Другой стороной связанной с Алексом проблемы были его довольно своеобразные взгляды на то, что значит «вместе работать над фильмом». Ни о каком «вместе» не было и помина: с самого начала Алекс принялся безжалостно помыкать Лаки, словно она была не главным продюсером, а сопливой девчонкой из техперсонала. Если он так ведет себя на съемках, не раз думала Лаки, то вовсе не удивительно, что за ним закрепилась репутация тирана и самодура, но ничего с этим поделать она не могла. Пока не могла, но в перспективе Алекса, несомненно, ждал крупный скандал, хотя многие и считали его гением. Его режиссерские закидоны с ней не пройдут – это Лаки решила твердо.

• Предыдущая
• 39/71
• Следующая