Мастер Баллантрэ - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 38

• Предыдущая
• 38/87
• Следующая

Но она этого не желала, и это меня крайне удивляло. Далее, меня крайне удивляло, что милорд, который был человек отнюдь не глупый и крайне сметливый, мог до такой степени попасть под влияние своего старшего сына, что совсем не замечал его интриг. Я могу объяснить себе это только тем, что мастер Баллантрэ был удивительный актер и мастер своего дела, и что поэтому его очень трудно было уличить в обмане. Что касается миссис Генри, то ее обмануть было чрезвычайно легко, и не было ничего легче, как очернить в ее глазах ее мужа, так как, насколько я мог заметить, нет людей, которые относились бы друг к другу до такой степени несочувственно, как муж и жена, охладевшие друг к другу. Далее, неудивительно было, что и милорд, и миссис Генри были слепы: это происходило по той причине, что в них укоренилось совершенно фальшивое предубеждение против мистера Генри и пристрастие к мастеру Баллантрэ. И этим пристрастием мастер Баллантрэ умел отлично пользоваться, и, кроме того, пользовался одним средством, которое обезоруживало не только отца и миссис Генри, а также и мистера Генри: он постоянно толковал о том, что если в Шотландии посторонние лица узнают, что он жив, ему может грозить опасность, и страх за жизнь их любимца до такой степени действовал на лорда и на его невестку, что они не позволяли себе даже критиковать его поступки, а дрожали только над его драгоценной жизнью.

В то время, как я наблюдал за тем, что изо дня в день происходило, я волей-неволей сравнивал наружность обоих братьев; я лично чрезвычайно терялся в присутствии мастера Баллантрэ, но это было вполне естественно, так как я не обладал выдающейся наружностью, но что мистер Генри, который во всяком случае имел вид джентльмена, совершенно стушевывался в присутствии старшего брата, меня удивляло. Но все-таки отрицать этого я не могу. Когда мистер Генри воодушевлялся каким-нибудь серьезным государственным вопросом, он говорил чрезвычайно умно и держал себя при этом с большим достоинством, и по мере того, как лицо его воодушевлялось, оно казалось красивее, но когда он молчал и углублялся в свои мысли, он казался крайне неинтересным, тогда как мастер Баллантрэ, говорил ли он, молчал ли он, всегда был одинаково красив. Он был, кроме того, изящнее своего брата, и все его движения были крайне грациозны, тогда как движения мистера Генри были угловаты. И чем больше мистер Генри старался походить в этом отношении на брата, тем менее это ему удавалось и тем менее грациозны делались его движения, а чем больше мастер Баллантрэ убеждался в том, что брат его старается ему подражать, тем больше он следил за каждым своим жестом и радовался, что все старания мистера Генри не приводят ни к чему. Он отлично понимал, что брат его не может соперничать с ним в этом отношении, и радовался этому.

Я говорил уже о том, что Баллантрэ ужасно любил пугать своих близких тем, что ему может грозить гибель.

Он говорил об этом таким легким, отнюдь не серьезным тоном, как будто ему доставляло особенное удовольствие упоминать об этом. Мистера Генри он постоянно поддразнивал тем, что жизнь его висит на волоске, и, толкуя о своей гибели, старался всячески оскорбить брата.

Я помню, например, такой случай: как-то он, мистер Генри и я случайно остались в зале втроем. Мастер Баллантрэ подошел к окну из разноцветных стекол и, указывая на видневшийся посреди его ромб, сказал:

— Вот окно, через которое в сад пролетела гинея, принесшая тебе столько счастья, Иаков.

Мистер Генри ничего не ответил и только с укором взглянул на брата.

Убедившись в том, что ответа не последует, мастер Баллантрэ продолжал свою коварную речь:

— Не смотри на меня таким недовольным взглядом, — сказал он. — Если ты желаешь, то ты легко можешь избавиться от меня. Тебе стоит только донести о том, что я тут скрываюсь. Пожалуйста, не стесняйся. С каких пор ты сделался таким щепетильным? Быть может, ты не решаешься донести о том, что я здесь, так как боишься, что на меня это сильно подействует? О, не беспокойся, я привык к сильным ощущениям.

Мистер Генри все еще молчал и, несмотря на то, что он попеременно то краснел, то бледнел, не отвечал ни слова, но когда мастер Баллантрэ засмеялся каким-то злым смехом и, как бы в шутку, ударив брата по плечу, назвал его сердитым псом, тот отскочил от него, но при этом сделал такое энергичное движение рукой и взглянул на него таким свирепым взглядом, что мне сделалось даже страшно. По всей вероятности, мастер Баллантрэ был одного мнения со мной, потому что, сколько мне помнится, он никогда не дотрагивался до мистера Генри рукой.

Но, несмотря на то, что мастер Баллантрэ только и толковал о том, что его жизнь в опасности и что за его голову назначена цена, он преспокойно ездил по деревне и, по-видимому, нисколько не думал даже о том, что его могут взять или на него могут донести, так что не мудрено, что мне приходило в голову, что шотландское правительство заснуло и нисколько не заботится о том, что происходит в государстве.

Я признаюсь откровенно, что много раз испытывал желание донести о том, что враг мистера Генри скрывается в доме своего отца, но меня удерживали две вещи: во-первых, я был уверен, что если мастера Баллантрэ казнят, отец его и миссис Генри будут чтить память его, как память святого, а во-вторых, я боялся что мистера Генри заподозрят в том, что он сделал донос, и ему трудно будет очистить себя от этого подозрения.

Между тем мастер Баллантрэ, нисколько не остерегаясь, ездил себе по имению, и хотя весть о том, что он вернулся, разнеслась уже по всему поместью, совершенно спокойно показывался повсюду. И, несмотря на то, что всякий, кто узнавал о том, что мастер Баллантрэ вернулся, спешил шепнуть об этом своему соседу, решительно никто не причинял ему ни неприятности, ни вреда. Напротив, его встречали более радушно, чем мистера Генри, а что касалось свободных торговцев, то он был с ними положительно в дружбе, и мне приходилось бояться их гораздо более, чем ему.

Но хотя мастер Баллантрэ ни в чем не терпел неудачи и обыкновенно чрезвычайно ловко избавлялся от всего, что было ему неприятно, от одной личности, доставлявшей ему массу хлопот и неприятных минут, он никак не мог отделаться. Эти неприятные минуты доставляла ему Джесси Броун, и я тотчас расскажу об одном случае, происшедшем между ею и мастером Баллантрэ, так как случай этот привел к весьма серьезным последствиям.

Читатель, наверное, помнит, что я упоминал уже о Джесси Броун. За последние годы она необыкновенно сдружилась с контрабандистами; капитан Крэль, и тот был одним из самых ярых ее поклонников.

Как только она узнала о том, что мастер Баллантрэ вернулся в Деррисдер, она начала преследовать его своими любезностями. Куда бы он ни являлся, она всюду поджидала его. Я отлично знаю, что она не питала к нему ровно никакого чувства привязанности, а между тем она постоянно толковала о своей любви к нему. Она делала это, так как это входило в ее планы.

Увидев мастера Баллантрэ издали, она тотчас принималась кричать: «Мой дорогой барич!» и, как мне передавали, всякий раз пыталась броситься к нему на шею. При этом она была обыкновенно чрезвычайно грязно одета и по большей части пьяна, так что обниматься с ней отнюдь не могло доставлять удовольствия щегольски одетому мастеру Баллантрэ.

Меня, как человека постороннего и не расположенного к мастеру Баллантрэ, занимали рассказы об испытаниях, которые ему приходилось терпеть, но мастера Баллантрэ, толковавшего так много о терпении, это отнюдь не занимало, а, напротив, приводило в ярость. Были люди, которые рассказывали мне, будто мастер Баллантрэ, отбиваясь от Джесси, так сильно бил ее своей тростью, что она без чувств падала на землю. Насколько это верно, не знаю; мне достоверно известно только то, что мастер Баллантрэ обратился, наконец, к капитану Крэлю и попросил его избавить его от Джесси и «сплавить» ее куда-нибудь, и что капитан Крэль, резко ответив ему на его просьбу, наотрез отказался это сделать.

И в конце концов Джесси все-таки одержала победу. В ее пользу была собрана большая сумма денег, и мастера Баллантрэ заставили прийти к ней на свидание, в продолжение которого он обязан был терпеливо выносить все ее любезности и терпеть, как она его целует, в то время как ее окружали какие-то неизвестные ему лица весьма подозрительного поведения, составлявшие, по-видимому, ее свиту.

• Предыдущая
• 38/87
• Следующая