Синдикат - Коллинз Макс Аллан - Страница 52

• Предыдущая
• 52/82
• Следующая

Мой провожатый, заметив, как я, замедлив шаги, с явным интересом разглядываю девушек в коридоре, сказал:

– Сейчас здесь школа обучения медсестер. Репортерам есть на что поглядеть.

– Держу пари – это так.

Между группками медсестер виднелись раскрытые в больничные палаты двери; пациенты выглядывали со своих кроватей, иногда даже изгибаясь, чтобы бросить на меня взгляд. Или, скорее, на того, кого они надеялись вместо меня увидеть.

– Между прочим, когда вы ожидаете Рузвельта? – спросил я.

Человек из Секретной службы нахмурился так, будто я только что выдал большой секрет.

– Он может прибыть в любую минуту. Как на всяком хорошем параде, на этом были хорошенькие девушки и цветы, гирляндами из которых украсили стены коридоров, где группками толпились какие-то люди; среди них олдермэн Баулер, еще люди из Секретной службы, пара детективов из Майами и несколько врачей в белых халатах. Были тут и Лэнг с Миллером, стоявшие по одну сторону двери ближайшей палаты.

– Доктор, – сказал человек из Секретной службы. – Это мистер Геллер. Тот джентльмен, о котором спрашивал мэр Сермэк.

Заслышав слово «джентльмен», Лэнг и Миллер обменялись ухмылками.

Белоголовый Баулер устало улыбнулся мне и протянул руку. Я пожал ее, а Баулер сказал:

– Прошлой ночью вы доказали, чего стоите, молодой человек! Благодарю вас за все.

– Я не заслужил таких добрых слов, – ответил я. – Как себя чувствует мэр?

Один из врачей, мужчина среднего возраста, преждевременно, как и Баулер, поседевший, заметил:

– Мы надеемся на лучшее.

Другой доктор, помоложе, в очках и с кофейным загаром, объяснил:

– У нас нет привычки обманывать самих себя. Жизнь мэра в опасности. Пуля, которую еще не вынули сидящая над правой почкой, пробила правое легкое, и он кашляет кровью. Это большая нагрузка на сердце. И всегда остается опасность развития пневмонии или инфекции.

Первый врач бросил на молодого коллегу испепеляющий взгляд, который тот, по-видимому, не заметил или, во всяком случае, проигнорировал.

– Я полагаю, – сказал доктор постарше, – у моего коллеги есть основание говорить все это вам, чтобы вы проявили необходимую в данном случае осторожность.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что мэр настаивает на свидании с вами, а он человек упрямый, и спор по этому поводу мог бы вызвать у него перевозбуждение, которого мы стараемся избежать. Так что мы пошли навстречу его желаниям в отношении вас.

– Я постараюсь его не волновать, док. А как другие раненые?

– Серьезно ранена только миссис Гил, – ответил тот, что помоложе. – Она в критическом состоянии. У остальных четырех ранения совсем небольшие.

Его коллега постарше заметил:

– Что же вы не заходите?

Взявшись за ручку двери, чтобы ее открыть, но еще не сделав шага, я сказал Миллеру, как будто только сейчас заметил его:

– О-о! Вы все еще здесь работаете?

Сермэк полусидел на постели в подушках – рядом находилась пожилая медсестра – и, завидя меня, криво улыбнулся. Кожа у него была серая, глаза полузакрыты, губы бескровные. Руки сложены на животе. Всюду в комнате и в примыкающем солярии, где сидели два других телохранителя, были цветы.

– Последний раз я видел такое количество цветов, когда убили Дайона О'Бэньона, – заметил я.

Сермэк коротко рассмеялся, а медсестра надулась и на меня, и на него.

– Как вы себя чувствуете, мэр? – спросил я, подойдя к его постели.

Он поморщился:

– Я бы не купил себя, если бы меня продавали, – сказал он с одышкой. – Нам нужно поговорить.

– Слушаю.

Он повернул голову к медсестре; для этого потребовалось определенное усилие, но он его совершил.

– Выйдите, – приказал он.

Сестра знала, что с Его Честью спорить бесполезно, и беспрекословно вышла из палаты.

– Закрой дверь в солярий. Геллер, – попросил Сермэк.

Я закрыл.

– И окно, – добавил он.

Я закрыл и его. Два копа в форме, стоявшие снаружи на первом этаже, повернулись и посмотрели на меня, когда я опускал раму.

Потом я вернулся к его постели. На тумбочке рядом с кроватью лежала пачка телеграмм толщиной с книгу. Та, что сверху, была от мэра Праги.

– Знаешь, Геллер, – проговорил он, – я не сразу понял, что ранен. Почувствовал лишь, как что-то оглушило меня, словно током ударило. Выстрелов из-за шума толпы я не услышал. Потом почувствовал, как в груди разгорелся огонь.

– А он ведь ушел, Ваша Честь.

– Мне сказали, что его взяли.

– Я говорю о блондине.

– Вот как.

– Наемные убийцы работают обычно командой. Один из них стреляет, а другой – просто прикрытие. Блондин и был этим прикрытием. Возможно, если бы убийца в вас не попал, начал бы стрелять он и, скорее всего, ушел бы, пока внимание толпы было приковано к человечку, разряжающему пистолет в автомобиль президента. У блондина, вероятно, была пушка с глушителем, или же он планировал в суматохе выдать себя за копа или представителя Секретной службы. Так или иначе, а я ошибся, решив, что если в прошлый раз он нажал курок, значит, и сейчас стрелять будет он. Ошибся.

– Ты сделал все, что мог. Если бы другие люди работавшие на меня, сделали все возможное, как и ты. Ладно. Они ведь не сделали, верно?

– По этому поводу от меня высказываний не ждите

– Я окончательно решил, что виноват сам. Мне было что сказать, но я не стал этого делать и просто спросил:

– Вы видели газеты?

– Они мне их не показывают, – ответил Сермэк. – Рассказали основное. Зангара? Это его фамилия?

– Да, фамилия.

– Говорят, он итальянец.

– Верно.

– Что пишут газеты?

– Что этот Зангара пытался застрелить Рузвельта.

Он слегка улыбнулся:

– Хорошо.

– Я подумал, что, может быть, и вы сочтете, что так будет лучше. Это одна из причин, по которой я держу язык за зубами.

– О чем?

– Помните того садовника, которого я подозревал? Я еще хотел, чтобы вы спросили у зятя, нанимал ли он его?

Сермэк кивнул.

– Так вот, я не проверил все тщательно до конца. Это еще одна моя ошибка. Без сомнения, ваш зять нанимал садовника, но человек, которого я видел за стрижкой изгороди около дома, выдавал себя за другого. Это был Зангара. Проверял, видно, обстановку.

Сермэк молчал.

– Я прошлой ночью побывал в тюрьме. Слышал историю Зангары. Не так уж много он и говорит, но, вероятно, будет настаивать на своем. Я понял это по его глазам.

– Считаешь – его послал Нитти?

– Да, и вы думаете так же.

Сермэк медленно и тяжело дышал.

– Меня наняли, чтобы этого не произошло, – продолжал я. – Но я не справился. Но одна из причин, по которой меня наняли воспрепятствовать покушению вашу жизнь, была избежать плохой прессы. Если станет широко известно, что вас ранила пуля, выпущенная Синдикатом, это не послужит интересам бизнеса моего клиента.

Сермэк заметил:

– Мне это тоже ни к чему.

Я пожал плечами.

– Ну что ж. Тогда я держу в глубоком секрете личность вашего садовника, а вы для всех станете героем, несмотря на то, что половина очевидцев-свидетелей показала, что Зангара стрелял прямо в вас. Между прочим, вы на самом деле такое сказали президенту?

Он посмотрел озадаченно.

– Что сказал?

– Газеты пестрят вашей фразой: «Я рад, что вместо вас оказался я».

Сермэк засмеялся.

– Полная чушь.

– Однако для вашего общественного имиджа неплохо.

Он подумал и сказал:

– Меня выбрали отмыть репутацию Чикаго, Геллер. Выбрали, чтобы я был мэром на время этой чертовой Всемирной выставки. И я им непременно буду.

– Успокойтесь, Ваша Честь.

– Потребуется нечто большее, чем одна дерьмовая пуля, чтобы свалить меня – толстокожего старого пьяницу. Возвращайся и скажи там всем в Чикаго, что я выкарабкаюсь.

– Но только это и ничего больше, – отрезал я.

– Правильно, – согласился он. Дверь открылась, и появился Баулер.

– Президент у подъезда; мистер Геллер, не возражаете...

• Предыдущая
• 52/82
• Следующая