Возвращение - Фирсанова Юлия Алексеевна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/98
• Следующая

Спустя две трети часа несколько листков блокнота были заполнены самодельными картами: общими контурами материка размером примерно с одну из Америк и несколько более мелкими планами нашего бывшего и предполагаемого маршрутов на небольшом клочке этого участка суши.

Лакс и Кейр, не будь дураками, довольно быстро уяснили принцип составления карт и теперь удивлялись только одному: почему же никто до сих пор у них до такого не додумался.

– Так всегда с новыми идеями получается, – тоном записного знатока подбодрила друзей. – Пока никто ничего не знает, кажется невозможным это изобрести, а как только идея воплощается в жизнь, народ поражается: «Как же я сам до такого не допер, ведь так просто!» Впрочем, это даже хорошо, что вы у меня такие нормальные. Относительно, конечно, нормальные, иначе бы не связались со мной. Люди, у которых мозги устроены иначе и горазды сочинять новое, с ума сходят куда легче обычных трудяг, словно сжигают себя, да и вообще они плохо приспособлены к жизни.

– Если бы Кейр занимался идеями, а не нашей едой, было бы плохо, – глубокомысленно согласился Фаль, разряжая обстановку, и не понял, чего это мы хохочем над его мудрой сентенцией.

Так или иначе, завтрак закончился, карты были нарисованы, припасы готовы, вещи собраны, лошади оседланы, слова прощания с балаганщиками, преисполненными двойного благоговения по поводу визита в мои грезы Темного Менестреля, произнесены. Мы покинули только-только наполнившуюся первыми утренними посетителями и торговцами ярмарку у стен Мидана.

Путь наш для начала лежал по Мидарену, оттуда к северо-западному краю Ланца и далее (тут кончалась точная карта, «срисованная» из памяти Гиза!) через Карниалесские дебри к предгорьям Недранга. Там-то и находилось озеро с цветами-сердечками по берегам, где в черной воде, полной яда беспросветных отчаяния и тоски по любимой, даже в самый ясный летний день отражались лишь ночь и звезды.

Дэлькор весело гарцевал по дороге, то и дело оглядываясь, будто проверял, не исчезла ли я куда-нибудь снова в неизвестных далях, кинув бедного коня одного-одинешенька. Впрочем, несмотря на свой задор, конь шел мягко, даже мои филеи, успевшие за три недели отвыкнуть от прелестей верховой езды, ничуть не протестовали. Широкий тракт, тот, которого мы избегали в прошлый раз, дабы не привлекать к себе лишнего внимания враждебно настроенных элементов, предоставлял свободу для маневров энергичному коню, застоявшемуся в стойле. Поскольку все меры предосторожности, предпринятые прежде, ничуть не помогли, теперь я решительно воспротивилась всяким попыткам скрытного продвижения. Хватит уже партизанить! Я желала видеть мир, подаренный мне судьбой, и, что немаловажно, получать максимум удовольствия от каждой секундочки жизни. Вкусив прелести ночлегов на постоялых дворах и в лесу у костра, я хоть и признавала бесспорную романтичность последних, обеими руками и всем – увы! – довольно изнеженным телом голосовала за мягкую постель и вкусную горячую пищу, более полезную для обладателя легкого гастрита (а у кого из студентов его нет?), чем самые лучшие холодные бутерброды. Новый маршрут учитывал мою невинную тягу к комфорту, впрочем, стойкие мужчины, кажется, сдались перед напором дамы не без тайного удовлетворения, им, вечным бродягам, полевая кухня и плащ вместо кровати обрыдли поболее моего.

Утреннюю, острую, пронзительно-чистую свежесть середины лета мало-помалу сменял теплый денек. Я дышала полной грудью, подставляла лицо ветерку и улыбалась от уха до уха. Некоторое время мы молчали. Это было спокойное, умиротворенно-довольное молчание людей, объединенных общей целью и вполне расположенных друг к другу, людей, которым приятно не только беседовать, но и просто слушать. Слушать просыпающийся за нашими спинами город, случайную болтовню проезжего и прохожего люда, птиц, насекомых, дыхание ветра. Когда народа, стремящегося до жары успеть в Мидан и сладить с делами, стало поменьше, я вдруг спросила, позвав едущего впереди мужчину:

– Эй, а Гиз – это твое имя или прозвище?

– Почему это тебя так интересует, магева?

– Отвечать вопросом на вопрос невежливо. – Я показала киллеру язык. – А вообще-то Лакс, Кейр и Фаль – это ведь, сам знаешь, сокращения от имен полных, вот я и любопытствую, ты такой же длинносочиненный или как?

– Или как, – хмыкнул он. – Мое имя осталось за порогом служения. Гиз – прозвище. Я не могу перевести его точно, в местном языке нет такого определения. Это узкий, тонкий трехгранный клинок, не длиннее среднего кинжала, способный пройти сквозь кольчугу или отверстие в броне.

– Его еще и ядом небось мажут, – подсказала я.

– Мажут. – Намек на холодную улыбку тронул губы чуть удивленного моей догадливостью Гиза.

– Знаю, я читала о таком оружии, у нас оно считается разновидностью стилета, – продолжила, довольная собой (не зря папин справочник временами полистывала!). – Тебя красиво и, по-моему, метко прозвали, мне нравится. Интересно, только за профессиональные навыки или за телосложение и манеру речи?

– Думаю, за все сразу, – пожал плечами мужчина, но, кажется, я ему польстила.

– А в нашем мире Гизы когда-то были герцогами, родней короля одной весьма интересной страны, – поделилась своей ассоциацией. – Ты, кстати, не из дворян?

– Мое прошлое позади, не стоит его ворошить, магева, – замкнулся в себе Гиз, отвернулся и, похоже, собрался послать коня вперед, подальше от болтливой и любопытной девчонки.

– Ладно, ладно, не сердись, уважаю право на частную жизнь! Свобода одного человека кончается там, где начинается свобода другого. – Я примиряюще подняла руки ладонями вверх.

– Это как? – поинтересовался новым правилом Кейр.

– Ну вот, к примеру, коль ты захочешь добавлять в нашу кашу столько соли, сколько заблагорассудится, сыпь, но только до тех пор, пока это не покажется слишком соленым другим. А уж коли покажется, придется общий котел солить умеренно, а себе добавлять по вкусу позднее. Сам понимаешь, дело касается не только соли, но и всех прочих аспектов жизни. А конфликты возникают на границах личных свобод и нашего понятия об этих границах.

– Ты такая умная, Оса, – зазвенел над ухом Фаль, преисполнившись благоговения.

– Аж череп жмет, – насмешливо отцитировалась я, а наша компания надолго задумалась над подкинутой сентенцией о свободе.

Мы ехали в молчании довольно долго, пока Кейр не пробормотал тихо:

– Странно, магева, я столько с рождения не передумал, сколько за то время, которое с тобой провел, и дни-то по пальцам перечесть можно, а словно еще одну жизнь прожил.

– Это плохо? – задумчиво отозвалась, перебирая в пальцах гриву Дэлькора, красиво заплетенную Фалем в косички.

– Нет, я же сказал, просто странно, непривычно, что ли, – промолвил мужчина, встряхнувшись, и поправил без того идеально сидящую перевязь с мечами. – Ты меня словно наизнанку вывернула.

– Я рада, что ты нашел голове еще одно применение, кроме «я в нее ем», – улыбнулась и рассказала друзьям бородатый анекдот про боксера, переделав неизвестное название профессии на общедоступное «кулачный боец».

Заканчивать анекдот пришлось уже на повышенных тонах, потому как за изгибом дороги шумел как растревоженный улей народ. При приближении оказалось, что гомонят не несколько десятков, а всего каких-то семь потных, красных от жары и возмущения крепких мужиков явно крестьянского вида. Побросав свои возы, нагруженные товаром с ярмарки, они столпились у обочины и орали друг на друга так, что чуть не лопались от натуги. Ну точно, митинг!

– Что за шум, а драки нет? – весело, с командными интонациями вопросила разгоряченную компанию, хотя и без допроса успела выхватить из общего сыр-бора несколько фраз, по которым смутно распознавалась первопричина конфликта.

Обрывки возмущенных воплей неоднозначно подсказывали: чего-то ценное (скорее всего, деньги или ювелирные изделия!) пропало, и теперь все подозревали всех, кроме себя: «Не ты, скажешь? А чего такими завидущими глазами на мою мошну зыркал да ухмылялся?» – «Уж и своим довериться нельзя! Во времена тяжкие настали!» – «Да что тут думать, перетряхнуть его вещи, и вся недолга!» – «Кто больше всех горланит, тот и виноват!» – «Да Ситепа это, кто ж еще, Паканор с него пять монет за Наждину ввечеру требовал!»

• Предыдущая
• 19/98
• Следующая