Армадэль. Том 1 - Коллинз Уильям Уилки - Страница 74

• Предыдущая
• 74/82
• Следующая

Он вышел из кустарника с письмом Брока в руке на дорогу, которая вела в коттедж майора. Ни малейшего воспоминания не было в его уме о разговоре, дошедшем до его ушей в эту ночь. Единственная причина, побудившая его видеть эту женщину, было поручение ректора. Единственное воспоминание, ведущее его к тому месту, где она жила, было воспоминание о восклицании Аллэна, по которому он узнал гувернантку в фигуре на берегу озера.

Дойдя до калитки коттеджа, Мидуинтер остановился. Его поразила мысль, что он может не достигнуть своей цели, если будет смотреть на приметы ректора в присутствии этой женщины. Во-первых, ее подозрения, по всей вероятности, будут возбуждены, если он попросит позволения видеть ее (он решился попросить как-нибудь, с предлогом или без него), а письмо в его руке может подтвердить эти подозрения. Она, пожалуй, тут же уйдет из комнаты. Решившись прежде твердо запомнить описание примет, а потом уже встретиться с нею, Мидуинтер развернул письмо, медленно отойдя от дома. Он прочел семь примет, будучи заранее в полной уверенности, что лицо этой женщины будет согласовываться с ними.

В утренней тишине парка разносился легкий шум. Этот шум отвлек внимание Мидуинтера от письма.

Он поднял глаза и увидел себя на краю высокого травянистого рва. С одной стороны простирался парк, а с другой была высокая лавровая изгородь. Забор, очевидно, окружал заднюю часть сада коттеджа, а ров защищал от коров, пасущихся в парке. Осторожно прислушавшись к слабому шуму, который отвлек его внимание от письма, Мидуинтер узнал, что это был шелест женского платья. Через несколько шагов от него через ров был перекинут мостик, запертый калиткой и соединявший сад с парком. Мидуинтер прошел в эту калитку через мост и, отворив дверь на другом конце, очутился в беседке, густо покрытой ползучими растениями, откуда открывался вид на весь сад от одного конца до другого.

Он посмотрел и увидел двух женщин, которые медленно удалялись от него к коттеджу. Та, которая была ниже ростом, ни на минуту не привлекла его внимания — он ни на минуту не остановился на мысли: дочь это майора или кто другая. Глаза его были прикованы к другой женщине, которая шла по дорожке сада в длинном легком платье с непринужденной обольстительной грацией. Прямо перед ним находилась опять женщина, которую он уже видел спиной к нему, женщина на берегу озера.

Можно было надеяться, что они, прогуливаясь по дорожке, повернутся к беседке. Этого-то и ждал Мидуинтер. Сознание того, что он вошел в чужие владения, не остановило его при входе в беседку и не беспокоило его даже теперь. Тонкая чувствительность его натуры, изнемогавшей от жестоких страданий прошлой ночи, притупились. Упорная решимость сделать то, зачем он сюда пришел, было единственным побуждением, одушевлявшим его. Он действовал, он даже смотрел, как самый твердый человек на свете мог бы действовать и смотреть на его месте. Он имел настолько самообладания, прежде чем гувернантка и ее ученица дошли до конца дорожки, чтобы раскрыть письмо Брока и подкрепить свою память последним взглядом на абзац, описывавший ее лицо. Он был еще погружен в это описание, когда услыхал шелест платьев, опять направлявшихся к нему женщин. Стоя в тени беседки, он ждал, пока уменьшилось расстояние между ними. С ее портретом, живо запечатленным в его воображении, при помощи светлого утреннего света глаза его допрашивали ее, когда она подходила, и вот какие ответы дало ему ее лицо.

Волосы в описании ректора были светло-каштановые и негустые. Волосы этой женщины, великолепно роскошные, имели непростительно замечательный оттенок, который предубеждение северных наций никогда не прощает, — они были рыжие! Лоб в описании ректора был высок, узок и шел покато к вискам; брови были слабо обозначены, глаза малы и серого или карего цвета. Лоб этой женщины был низок и прям, широк к вискам; брови, резко и нежно обозначенные, были несколько темнее ее волос; глаза большие, блестящие, открытые, чисто голубого цвета, без малейшей примеси серого или зеленоватого, так часто представляемого нашему восторгу в картинах или книгах и так редко встречаемого в живом лице. Нос в описании ректора был орлиный. Нос этой женщины был прямой и нежно очерченный, как у древних статуй и бюстов. Губы в описании ректора были тонки и верхняя длинна; цвет лица тусклый и болезненно бледный, подбородок узкий, и на левой стороне его родимое пятно или шрам. Губы этой женщины были полны, великолепны, чувственны; цвет лица ее был того прелестного оттенка, который сопровождает такие волосы, какие были у нее, — с самым нежным румянцем на щеках, с самой теплой и мягкой белизной на лбу и на шее. Подбородок, круглый и полный, не имел ни малейшего пятнышка. Она подходила ближе и ближе, все прелестнее и прелестнее при блеске утреннего света, самым поразительным противоречием, какое только могли видеть глаза или представить себе воображение, с описанием в письме ректора.

И гувернантка, и ученица подошли к беседке, прежде чем приметили Мидуинтера, стоявшего в ней. Гувернантка первая увидела его.

— Это ваш знакомый, мисс Мильрой? — спросила она спокойно, не вздрогнув, не обнаружив ни малейшего удивления.

Нили тотчас его узнала. Предубежденная против Мидуинтера его поведением, когда его друг представил его в коттедже, она теперь просто ненавидела его, как первую причину ее размолвки с Аллэном на пикнике. Лицо ее вспыхнуло, и она отошла от беседки с выражением беспощадного удивления.

— Он друг мистера Аллэна, — отвечала она резко. — Я не знаю, что ему нужно и зачем он здесь.

— Друг мистера Армадэля?

Лицо гувернантки просияло внезапным интересом, когда она повторила эти слова. Она отвечала на взгляд Мидуинтера, пристально устремленный на нее, таким же пристальным взглядом.

— С моей стороны, — продолжала Нили, — сердясь на нечувствительность Мидуинтера к ее присутствию, — я нахожу, что обращаться с садом папа, как с открытым парком, очень дерзко.

Гувернантка обернулась и сделала короткий выговор.

— Любезная мисс Мильрой, надо обратить внимание на некоторые различия. Этот джентльмен друг мистера Армадэля, а вы говорите с ним, как с совершенно посторонним человеком.

— Я выражаю мое мнение, — возразила Нили, сердясь от насмешливо-снисходительного тона, с которым гувернантка обращалась к ней. — Это дело вкуса, мисс Гуильт, а вкусы бывают разные.

Она сердито отвернулась и пошла одна к коттеджу.

— Она очень молода, — сказала мисс Гуильт, как бы прося с улыбкою снисхождения Мидуинтера. — Как вы должны сами видеть, сэр, она — избалованный ребенок.

Она замолчала и выказала только на одно мгновение удивление от странного молчания Мидуинтера и его странной настойчивости не спускать с нее глаз, потом села с очаровательной грацией и готовностью помочь ему выйти из затруднительного положения, в котором он находился.

— Так как вы зашли в вашей прогулке уже так далеко, — продолжала она, — может быть, вы сделаете мне одолжение и возьметесь передать поручение вашему другу? Мистер Армадэль был так добр, что пригласил меня посмотреть торп-эмброзский сад сегодня утром. Будьте так добры, скажите ему, что майор Мильрой (вместе с мисс Мильрой) позволяет мне принять это приглашение. В двенадцатом часу.

Глаза ее остановились на минуту с возросшим интересом на лице Мидуинтера. Она ждала — все напрасно — хоть слова от него в ответ, улыбнулась, как будто его необыкновенное молчание скорее забавляло, чем сердило ее, и пошла за своей ученицей в коттедж.

Только когда она скрылась из виду, Мидуинтер пришел в себя и постарался осознать хорошенько положение, в котором он находился. Удивление, приковывавшее его к месту до этой минуты, происходило вовсе не от красоты гувернантки. Единственное ясное впечатление, которое она произвела на него, заключалось в изумительном противоречии, которое представляло ее лицо, от одной черты до другой, с описанием в письме Брока. Все, кроме этого, было неопределенно и туманно — остались воспоминания о высокой изящной женщине, о ласковых словах, скромно и любезно сказанных ему, и ничего более.

• Предыдущая
• 74/82
• Следующая