Армадэль. Том 2 - Коллинз Уильям Уилки - Страница 33

• Предыдущая
• 33/95
• Следующая

Тени напоминают мне о Мидуинтере, а если не тени, то что-нибудь другое. Я должна ещё раз взглянуть на его письмо, а потом непременно лягу в постель.

Я кончу тем, что полюблю его. Если останусь далее в этом одиночестве, в этом неизвестном положении, в такой нерешительности, столь несовместимой с моим характером, то кончу тем, что полюблю Мидуинтера. Какое безумство! Как будто я могу опять полюбить мужчину!

Что если вдруг решусь и выйду за него замуж? Как он ни беден, он даст мне имя и положение, если я стану его женой. Посмотрим, каково будет это имя — его настоящее имя, если я соглашусь принять его.

Миссис Армадэль! Прекрасно!

Миссис Аллэн Армадэль! Ещё лучше!

Мои нервы, должно быть, расстроены. Теперь меня испугал мой собственный почерк! Как это странно! Всякий мог бы испугаться: сходство обоих имён никогда не поражало меня прежде. За кого бы из них я ни вышла, моё имя было бы одинаково. Я была бы миссис Армадэль, если бы вышла за белокурого Армадэля, живущего в большом доме. И я могу всё-таки быть миссис Армадэль, если выйду за черноволосого Аллэна в Лондоне. Писать это, чувствовать, что из этого могло что-нибудь выйти, и видеть, что не выходит ничего, почти сводит меня с ума.

Как может что-нибудь выйти из этого? Если я поеду в Лондон и обвенчаюсь с ним под его настоящим именем (как, разумеется, я должна венчаться), позволит ли он мне носить это имя? Скрывая своё настоящее имя, он будет настаивать — нет, он слишком меня любит, чтобы настаивать, — он станет умолять меня носить имя, принятое им. Миссис Мидуинтер — отвратительно! Озайяз — тоже. Когда я захочу назвать его просто по имени, как следует жене, — хуже чем отвратительно!

А между тем есть причина исполнить его желание, если бы он попросил меня. Положим, что дурак из большого дома уедет отсюда холостым, и положим, что в его отсутствие кто-нибудь из знавших его услышит о миссис Аллэн Армадэль, — они сейчас примут даму за его жену. Если бы они даже увидели меня, если бы я приехала сюда под этим именем и если хозяина тут не будет, чтобы опровергнуть это, его слуги первые скажут: «Мы знали, что он женится на ней!» А мои покровительницы, которые теперь, после того как мы поссорились, будут рады поверить всему обо мне, присоединятся к хору sotto voce[7]. «Только подумайте, милая моя, слухи, так оскорбившие нас, оказались справедливы!» Нет, если я выйду за Мидуинтера, я постоянно буду ставить моего мужа и себя в ложное положение, или я должна отказаться от его настоящего имени, его хорошенького, романтического имени у дверей церкви.

Мой муж! Как будто я действительно выйду за него! Я не выйду за него — и делу конец!

Половина одиннадцатого. О Боже! О Боже! Как кровь стучит в висках и как болят мои усталые глаза! На меня смотрит луна в окно. Как быстро маленькие облачка пробегают от ветра! То они скрывают луну, то открывают её. Какие странные формы принимают жёлтые пятна и опять изменяют их в одно мгновение! Нет для меня спокойствия и тишины, куда бы я ни оглянулась. Свечка мерцает, и само небо имеет какой-то беспокойный вид!

В постель! В постель! Как говорила леди Макбет. Кстати, желала бы я знать, что сделала бы леди Макбет в моём положении? Она убила бы кого-нибудь, как только начались её неприятности, — вероятно, Армадэля.

Пятница, утро. Ночь прошла спокойно опять по милости моих капель. Я пила утром чай в лучшем расположении духа и получила утреннее приветствие в виде письма от миссис Ольдершо.

Моё молчание произвело своё действие на матушку Иезавель. Она приписывает его подлинной причине и наконец показывает свои когти. Если я не в состоянии заплатить ей тридцать фунтов, взятые под расписку, срок которой истекает в следующий вторник, она даст знать своему поверенному, чтобы он «поступил надлежащим образом».

Если я не в состоянии заплатить… Когда я расплачусь со своей хозяйкой сегодня, у меня не останется и пяти фунтов! Нет и тени надежды, чтоб я получила деньги до вторника; а здесь у меня нет ни одного близкого знакомого, который ссудил бы мне шесть пенсов. Затруднениям, окружавшим меня, недоставало только одного для довершения их, и это одно наступило.

Мидуинтер, разумеется, помог бы мне, если бы я смогла решиться попросить у него помощи, но это будет значить, что я намерена выйти за него замуж. Неужели моё отчаяние и беспомощность до того велики, что я кончу так плохо? Нет ещё.

Голова моя тяжела; я должна выйти на свежий воздух и подумать об этом.

Два часа. Мне кажется, я заразилась суеверием Мидуинтера. Я начинаю думать, что события насильно влекут меня к какой-то цели, которую я ещё не вижу, но которая, по моему убеждению, уже недалека.

Я была оскорблена, умышленно оскорблена при свидетелях мисс Мильрой.

Прохаживаясь по обыкновению в самых немноголюдных местах и стараясь, не очень успешно, придумать, что предпринять, я вспомнила, что нужны перья и почтовая бумага, и пошла в город. Было бы благоразумнее послать в лавку за тем, что было мне нужно. Но мне надоели и я сама, и мои уединённые комнатки, и я пошла сама по той простой причине, что всё-таки это было какое-то дело.

Только я вошла в лавку и спросила, что мне нужно, как появилась ещё покупательница. Мы обе подняли глаза и тотчас узнали друг друга: мисс Мильрой.

За прилавком стояли женщина и мальчик, кроме продавца, который показывал мне вещи. Женщина вежливо обратилась к пришедшей покупательнице:

«Чем мы можем служить вам, мисс?»

Она прямо посмотрела мне в лицо и ответила:

«Ничем теперь. Я приду после, когда ваша лавка будет пуста».

Она ушла. Трое продавцов, находившихся в лавке, молча посмотрели на меня. Я со своей стороны молча заплатила за мои покупки и ушла. Не могу не сознаться, что в моём тревожном и расстроенном состоянии эта девчонка уязвила меня.

В минутной слабости — это было не что иное — я хотела отплатить ей злом за зло и прошла даже всю улицу, направляясь к коттеджу майора, чтоб рассказать ему об утренних прогулках его дочери, но образумилась и тотчас возвратилась домой. Нет, нет, мисс Мильрой! Временная неприятность в коттедже, которая кончится тем, что отец простит вам, а Армадэль воспользуется его снисхождением, не оплатят моего долга вам. Я не забываю, что ваше сердце отдано Армадэлю и что майор, чтобы он ни говорил, всегда до сих пор уступал вам. Может быть, моя голова становится глупее, но разум ещё не совсем изменил мне.

Между тем письмо миссис Ольдершо упорно ждёт ответа, а я ещё не знаю, что мне с ним делать. Отвечать на него или нет? Пока все равно; ещё остаётся несколько часов до ухода почты.

Не попросить ли мне денег взаймы у Армадэля? Мне было бы приятно выманить что-нибудь у него, и я думаю, что в его настоящем положении (относительно мисс Мильрой) он сделает все, чтобы освободиться от меня. Конечно, с моей стороны это было бы очень низко. Фи! Когда мы ненавидим и презираем человека, как я презираю и ненавижу Армадэля, какое нам дело, что он будет считать нас низкими?

Однако моя гордость — или что-нибудь другое, я не знаю что — возмущается от этой мысли.

Половина третьего, только половина третьего! О! Как страшно скучны эти длинные летние дни! Я никак не могу все думать и думать, я должна чем-нибудь облегчить свою Душу. Не сесть ли за фортепьяно? Нет, я не в состоянии.

Работать? Нет, я опять стану думать, если примусь за иголку. Мужчина на моём месте начал бы пьянствовать. Я не мужчина и пьянствовать не могу. Я займусь своими платьями и приведу в порядок свои вещи.

Прошёл ли час? Более часа, а будто не более минуты.

Я не могу пересматривать эти листочки, но знаю, что написала где-то слова: «Я чувствую, что ближе и ближе подвигаюсь к какой-то цели, ещё скрытой для меня». Теперь цель уже не скрыта, облако спало с моего ума, слепота исчезла с глаз — я вижу эту цель! Я вижу эту цель!

• Предыдущая
• 33/95
• Следующая