Армадэль. Том 2 - Коллинз Уильям Уилки - Страница 56
- Предыдущая
- 56/95
- Следующая
— Довольно ясно, Джемми, для людей умных, но я стар и туп. Я не понимаю одного: чья же это была дочь?
— Весьма умный вопрос! С сожалением должен сообщить вам, что на него никто не может ответить, включая и мисс Гуильт. Бумаги, с которыми я работаю, основаны, разумеется, на её собственных показаниях, полученных её адвокатом. Она могла только припомнить, когда её спросили, что её била и морила голодом где-то в деревне женщина, бравшая на воспитание детей. У этой женщины была бумага, в которой было сказано, что девочку звали Лидией Гуильт, и она получала годовую плату (от нотариуса) до восьмилетнего возраста девочки. После достижения этого возраста плата прекратилась. Нотариус не мог дать никаких объяснений. Никто не приезжал навещать девочку, никто ей не писал. Ольдершо увидели её и подумали, что она может служить им вместо рекламы. Женщина отдала её за безделицу Ольдершо, а Ольдершо оставили её навсегда Блэнчардам. Вот история её происхождения, родства и воспитания. Она может быть дочерью герцога и лавочника. Обстоятельства могут быть романтические в высшей степени или самые пошлые. Представьте себе, что захотите, — никто не опровергнет вас. Когда вы закончите предаваться вашей фантазии, скажите, я переверну листок и буду продолжать.
— Пожалуйста, продолжай, Джемми! Пожалуйста, продолжай!
— Потом начинается какая-то семейная тайна, — продолжал Бэшуд-младший, перевернув бумаги. — Брошенной девочке наконец посчастливилось. Она понравилась милой девице, у которой был богатый отец. Её баловали в большом доме и много занимались ею как новой игрушкой мисс Блэнчард. Вскоре мистер Блэнчард и дочь его уехали за границу и взяли девочку с собой как горничную мисс Блэнчард. Когда они вернулись, дочь была уже вдова, а хорошенькая горничная, вместо того чтобы вернуться с ними в Торп-Эмброз, вдруг очутилась одна-одинехонька в одной школе во Франции. Лидия Гуильт была отдана в это первоклассное заведение, где её содержание и воспитание были обеспечены до тех пор, пока она не выйдет замуж и не устроит свою жизнь, с условием, чтобы она никогда не возвращалась в Англию. Это все подробности, которые удалось от неё получить стряпчему, писавшему эти бумаги. Она не захотела рассказать, что случилось за границей, не захотела даже после стольких лет сказать замужнее имя своей госпожи. Разумеется, совершенно ясно, что она знала какую-то семейную тайну и что Блэнчарды платили за школу на континенте для того, чтобы удалить её. Совершенно ясно, что она никогда не сохранила бы эту тайну, если бы не видела способа воспользоваться ею для собственных выгод когда-нибудь в будущем. Чертовски умная женщина, которая недаром таскалась по свету и видела все превратности жизни за границей и дома у себя!
— Да-да, Джемми, совершенно справедливо. Скажи, пожалуйста, как долго оставалась она во французской школе?
Бзшуд-младший посмотрел в бумаги.
— Она оставалась в школе, — отвечал он, — до семнадцати лет. В это время в школе случилось кое-что, кратко описанное в этих бумагах как «нечто неприятное», а дело было просто в том, что учитель музыки влюбился в мисс Гуильт. Это был господин средних лет, имевший жену и семейство, и видя, что обстоятельства не оставляют ему никакой надежды, он взял пистолет и, вообразив, что у него в голове есть мозг, размозжил его. Доктора спасли его жизнь, но не рассудок. Он кончил там, где ему было бы лучше начать, — в доме сумасшедших. Так как красота мисс Гуильт была причиной этого скандала, то, разумеется, было невозможно — хотя оказалось, что она была совершенно невинна в этом деле, — чтобы она оставалась в школе после того, что случилось. Уведомили её «друзей» (Блэнчардов). Друзья перевели её в другую школу — в Брюссель на этот раз… О чём вы вздыхаете? В чём теперь затруднение?
— Я не могу не пожалеть о бедном учителе музыки, Джемми. Продолжай!
— Судя по её собственному рассказу, и мисс Гуильт о нём жалела. Она была серьёзно потрясена и «обращена» (как они это называют) к религии одною дамой, у которой она жила перед отъездом в Брюссель. Патер в бельгийской школе, кажется, был человек разумный и видел, что душевное состояние девушки принимает весьма опасное направление. Прежде чем святой отец успел её успокоить, он сам занемог, и его сменил другой патер, который был фанатиком. Вы поймёте, какое участие он принял в этой девушке и каким образом он действовал на её чувства, когда я вам скажу, что через два года после пребывания в школе она объявила о своём намерении закончить жизнь в монастыре! Можете вытаращить глаза: мисс Гуильт как затворница есть женский феномен, который не часто приходится видеть. Женщины престранные существа!
— Поступила она в монастырь? — спросил Бэшуд. — Ей это позволили, такой молодой и одинокой, и никто не отсоветовал ей?
— Блэнчардов спрашивали так, для формы, — продолжал Бэшуд-младший. — Они не были против того, чтоб она ушла в монастырь, вы можете себе это представить. Самое последнее письмо, какое они получили от неё, — я за это поручусь — было то письмо, в котором она прощалась с ними на этом свете навсегда. Обитатели этого католического монастыря, разумеется, не хотели себя компрометировать. Правила их не позволяли ей постричься, пока она не выдержит годового испытания, и если она вызовет сомнение, то держать испытание ещё год. Она выдержала испытание в первый год и начала сомневаться, выдержала второй год и на этот раз отказалась от пострижения без дальнейших колебаний. Её положение было довольно неловкое, когда она опять очутилась на свободе. Сестры в монастыре больше не принимали к ней участия. Содержательница школы отказалась взять её в учительницы на том основании, что она слишком хороша собой для этого места. Патер считал её во власти дьявола. Ничего не оставалось более, как написать опять Блэнчардам и просить их помочь ей начать жизнь учительницей музыки. Она написала своей госпоже. Её прежняя госпожа, очевидно, сомневалась в искренности намерения девушки постричься в монахини и воспользовалась случаем, представленным ей прощальным письмом, чтобы прервать все дальнейшие отношения со своей бывшей горничной. Письмо мисс Гуильт было возвращено почтовой конторой. Она навела справки и узнала, что мистер Блэнчард умер, а его дочь уехала из Торп-Эмброза в какое-то неизвестное место. Мисс Гуильт написала наследнику, получившему Торп-Эмброзское имение. На письмо ответили нотариусы, которым было поручено призвать на помощь закон при первой же её попытке получить деньги от какого бы то ни было члена торп-эмброзской фамилии. У мисс Гуильт оставалась последняя возможность узнать адрес местопребывания её бывшей госпожи. Фамильные банкиры, которым она написала, ответили, что им не велено давать адреса этой дамы никому, не испросив прежде позволения её самой. Это последнее письмо решило вопрос — мисс Гуильт не могла сделать ничего более. Имея деньги в своём распоряжении, она могла бы поехать в Англию и заставить Блэнчардов два раза подумать, прежде чем вести дело слишком свысока. Не имея ни полпенни, она была бессильна. Так как она не имела ни денег, ни друзей, вы можете удивляться, как она содержала себя, играя на фортепьяно в концертном зале в Брюсселе. Разумеется, мужчины осаждали её со всех сторон, но находили её холодной, бездушной, как камень. Один из этих отверженных джентльменов был иностранец и познакомил её со своей соотечественницей, имя которой не могут произнести английские губы. Будем называть по её титулу — баронессой. Обе женщины понравились друг другу уже при первом свидании, и новая страница открылась в жизни мисс Гуильт. Она стала компаньонкой баронессы. Всё выглядело внешне вполне прилично; всё было преступно на самом деле.
— В каком отношении, Джемми? Пожалуйста, подожди немножко и скажи мне, в каком отношении.
— В каком отношении? Баронесса любила путешествовать, и её всегда окружал избранный круг друзей, которые были одного образа мыслей с нею. Они переезжали из одного города на континенте в другой и казались такими очаровательными людьми, что везде заводили знакомства. Их знакомые приглашались на приёмы к баронессе, и карточные столы составляли неизменную принадлежность мебели салона баронессы. Понимаете ли вы теперь, или я должен вам рассказать, что карты не считались криминалом на этих пиршествах и что в конце месяца счастье неизменно переходило на сторону баронессы и её друзей. Все они были шулеры, и у меня нет ни малейшего сомнения — не знаю, как у вас, — что обходительность и наружность мисс Гуильт служили приманкой, а это делало её драгоценным членом общества. Её собственные показания состоят в том, что она не знала, что происходит, и совсем не разбиралась в карточной игре, что у неё не было ни одного друга на свете, к кому она могла бы обратиться за помощью, что она любила баронессу по той простой причине, что баронесса была её искренним и добрым другом с начала и до конца. Верьте этому или нет, как хотите. Пять лет путешествовала она по континенту с этими шулерами высшего полёта и, может быть, была бы с ними и до сих пор, если бы баронесса не поймала в Неаполе богатого англичанина по имени Уолдрон… Ага! Это имя поразило вас, не так ли? Вы вместе со всеми читали о процессе знаменитой миссис Уолдрон, и вы знаете теперь, кто мисс Гуильт. Мне не нужно вам говорить?
- Предыдущая
- 56/95
- Следующая
