Две судьбы - Коллинз Уильям Уилки - Страница 23

• Предыдущая
• 23/55
• Следующая

— Для меня! — шепнула она через плечо с умоляющим видом, который тотчас заставил меня умолкнуть. Что ж, она была свободна (если хотела) вернуться к человеку, который так гнусно обманул и бросил ее. Я поклонился и оставил их, чувствуя с чрезвычайной горечью унижение вступать в соперничество с Ван-Брандтом.

Я перешел на другую сторону улицы. Прежде чем я отошел на три шага, прежнее обаяние мистрис Ван-Брандт овладело мной. Я покорился унизительному желанию стать шпионом и проводить их до дома. Держась сзади, на противоположной стороне улицы, я проследил их до дверей и записал в записную книжку название улицы и номер дома.

Самый суровый критик, читающий эти строки, не сможет презирать меня больше, чем я сам презирал себя. Мог ли я еще любить женщину, которая добросовестно предпочла мне негодяя, который женился на ней, будучи мужем другой женщины? Да! Зная то, что я теперь знал, я чувствовал, что люблю ее так же нежно, как прежде. Это было невероятно, это могло привести в негодование, но это было справедливо. Первый раз в жизни я постарался заглушить сознание своего унижения в вине. Я отправился в клуб, присоединился к веселому обществу за ужином и вливал в горло бокал за бокалом шампанское — не чувствуя ни малейшего веселья, не забывая ни на минуту подробности моего презренного поведения. Я в отчаянии лег в постель и всю ночь малодушно проклинал роковой вечер на берегу, когда встретился с ней в первый раз. Но как я ее ни ругал, как себя ни презирал, я любил ее — я еще любил ее!

Между письмами, лежавшими на моем столе, были два, которые должны занять место в этом рассказе.

Почерк первого письма был мне знаком по эдинбургской гостинице. Написала это письмо мистрис Ван-Брандт.

«Для вас самих лучше (так говорилось в письме) не делать попыток увидеться со мной, и не обращайте внимания на приглашение, которое, как я боюсь, вы получите с этим письмом. Я веду унизительную жизнь — я не стою вашего внимания. Вы должны для себя забыть жалкую женщину, которая пишет теперь к вам в последний раз и с признательностью прощается с вами навсегда».

Эти грустные строки были подписаны только начальными буквами. Бесполезно говорить, что они только усилили мою решимость увидеть ее во что бы то ни стало. Я поцеловал бумагу, на которой лежала ее рука, а потом взял второе письмо. В нем заключалось «приглашение», о котором упоминала моя корреспондентка, и оно было изложено следующим образом:

«Г-н Ван-Брандт свидетельствует свое почтение мистеру Джсрменю и приносит извинения в том, что несколько резко принял вежливую предупредительность мистера Джермсня. Г-н Ван-Брандт страдает постоянно от нервной раздражительности и чувствовал себя особенно нехорошо в прошлый вечер. Он надеется, что мистер Джермень примет это чистосердечное объяснение в том духе, в каком оно предлагается, и просит позволения прибавить, что г-жа Ван-Брандт с удовольствием примет мистера Джерменя, когда бы он ни вздумал удостоить ее своим посещением».

После чтения этих двух писем легко было сделать то заключение, что Ван-Брандт имел какие-то гнусные выгоды написать это смешное и забавное послание и что несчастная женщина, носившая это имя, искренне стыдилась его поступка. Подозрение мое к этому человеку и к причинам, побудившим его написать это письмо, не вызвали никакой нерешительности в душе моей относительно дальнейшего образа действий. Напротив, я радовался, что мой путь к мистрис Ван-Брандт был открыт, все равно посредством каких бы то ни было причин, самим Ван-Брандтом.

Я ждал дома до полудня, а потом не смог уже ждать дольше. Письменно извинившись перед матушкой (во мне еще осталось настолько чувство стыда, что мне не хотелось встретиться с ней), я поспешил уйти, чтобы воспользоваться приглашением в тот самый вечер, когда я получил его.

Когда я поднял руку, чтобы позвонить в колокольчик, дверь отворилась изнутри — и сам Ван-Брандт очутился передо мной. На голове его была шляпа. Мы, очевидно, встретились, когда он выходил.

— Любезный сэр, как вы добры! Ваше посещение самый лучший ответ на мое письмо. Г-жа Ван-Брандт дома, г-жа Ван-Брандт будет в восторге. Пожалуйте.

Он отворил дверь в комнату нижнего этажа. Его вежливость была еще оскорбительнее его дерзости.

— Пожалуйста, садитесь, мистер Джермень.

Он повернулся к отворенной двери и закричал громким и самоуверенным голосом:

— Мери, поди сейчас сюда!

"Мери! " Я узнал наконец ее имя — и узнал его от Ван-Брандта. Никакие слова не могут выразить, как неприятно мне было слышать ее имя от него. В первый раз после стольких лет мысли мои вернулись к Мери Дермоди и озеру Зеленых Вод. Через минуту я услышал шелест платья г-жи Ван-Брандт на лестнице. Когда этот звук коснулся моего слуха, прежние времена и прежние лица снова исчезли из моих мыслей, как будто не существовали никогда. Что имела она общего со слабым, застенчивым ребенком, ее тезкой? Какое сходство можно было найти в мрачной лондонской квартире с коттеджем, наполненным благоуханными цветами, на берегу озера?

Ван-Брандт снял шляпу и поклонился мне с отвратительным раболепством.

— Я должен выйти по делам, — сказал он, — мне невозможно их отложить. Пожалуйста, извините меня. Госпожа Ван-Брандт примет вас. Доброго утра!

Дверь дома отворилась и затворилась. Шелест платья все приближался. Она стояла передо мной.

— Мистер Джермень! — воскликнула она, отступив назад, как будто мое присутствие устрашало ее. — Разве это честно? Разве это достойно вас? Вы позволили мне попасть в ловушку и становитесь сообщником Ван-Брандта! О! Сэр, я привыкла считать вас благородным человеком. Как горько разочаровали вы меня!

Я не обращал никакого внимания на ее упреки. Они только вызывали румянец на ее щеках. Они только прибавляли восхищения к наслаждению смотреть на нее.

— Если бы вы любили меня так горячо, как я люблю вас, — сказал я, — вы поняли бы, зачем я здесь. Никакая жертва не кажется мне так велика, чтобы находиться опять в вашем присутствии после двухлетней разлуки.

Она вдруг подошла ко мне и проницательно устремила на меня глаза.

— Тут, должно быть, ошибка, — сказала она. — Вы, должно быть, не получили моего письма или не прочли его?

— Получил и прочел.

— А письмо Ван-Брандта вы тоже прочли?

— Да, прочел.

Она села у стола, облокотилась на него и закрыла руками лицо. Мои ответы, по-видимому, не только огорчали ее, но и приводили в недоумение.

— Неужели все мужчины одинаковы? — говорила она. — Я думала, что могу положиться на его понимание того, что он обязан сделать для самого себя, и на его сострадание ко мне.

Я запер дверь и сел возле нее. Она отняла руки от лица, когда услышала, что я сажусь возле нее. Она посмотрела на меня с холодным и непонятным удивлением.

— Что вы хотите делать? — спросила она.

— Хочу постараться вернуть ваше уважение, — сказал я. — Хочу просить вашего сострадания к человеку, все сердце которого принадлежит вам, вся жизнь которого отдана вам.

Она вскочила и недоверчиво осмотрелась вокруг, как бы сомневаясь, то ли она слышала и так ли поняла мои последние слова. Прежде чем я успел заговорить, она вдруг стала напротив меня и ударила рукой по столу с горячей решимостью, которую я видел в ней теперь первый раз.

— Остановитесь! — воскликнула она. — Этому должен быть конец. И конец будет. Знаете ли вы, кто этот человек, который сейчас вышел из дома? Отвечайте мне, мистер Джермень! Я говорю серьезно. Мне ничего более не оставалось, как отвечать ей.

— "Я из письма его узнал, — сказал я, — что он господин Ван-Брандт.

Она опять села и отвернулась от меня.

— Знаете, зачем он вам написал? — спросила она. — Знаете, зачем он пригласил вас в этот дом?

• Предыдущая
• 23/55
• Следующая