Две судьбы - Коллинз Уильям Уилки - Страница 38

• Предыдущая
• 38/55
• Следующая

Большие часы на соборе святого Павла пробили десять — и не случилось ничего.

Следующий час тянулся очень медленно. Я ходил взад и вперед, некоторое время погруженный в свои мысли, а затем следя за постепенным уменьшением числа прохожих по мере того, как надвигалась ночь. Сити (так называется эта часть города) самая многолюдная в Лондоне днем, но ночью, когда она перестает быть центром торговли, ее суетливое народонаселение исчезает и пустые улицы принимают вид отдаленного и пустынного квартала столицы.

Когда пробило половину одиннадцатого, потом три четверти, потом одиннадцать часов, мостовая становилась все пустыннее и пустыннее. Теперь я мог считать прохожих по-двое и по-трое, мог видеть, как места публичных увеселений начинали уже запираться на ночь.

Я посмотрел на часы: было десять минут двенадцатого. В этот час мог ли я надеяться встретить мистрис Ван-Брандт одну на улице?

Чем больше я думал об этом, тем нереальней мне это казалось. Всего вероятнее было то, что я встречу ее в сопровождении какого-нибудь друга, а может быть, даже самого Ван-Брандта. Я спрашивал себя, сохраню ли самообладание во второй раз в присутствии этого человека.

Пока мои мысли еще устремлялись по этому направлению, мое внимание было привлечено грустным голоском, задавшим мне странный вопрос:

— Позвольте спросить, сэр, не знаете ли вы, где я могу найти открытую аптеку в такое позднее время?

Я оглянулся и увидел бедно одетого мальчика с корзинкой и с бумажкой в руке.

— Аптеки все теперь заперты, — сказал я, — а если вам нужно лекарство, то вы должны позвонить в ночной колокольчик.

— Не смею, сэр, — ответил маленький посланец, — я такой маленький мальчик и боюсь, что меня прибьют, если я заставлю встать с постели, если никто не замолвит за меня слово.

Мальчик посмотрел на меня при фонаре с таким печальным опасением быть прибитым, что я не мог устоять от желания помочь ему.

— Кто-нибудь опасно болен? — спросил я.

— Не знаю, сэр.

— У вас рецепт?

— Вот у меня что.

Я взял бумажку и посмотрел. Это был обыкновенный рецепт крепительного лекарства. Я посмотрел на подпись доктора, это было имя совершенно неизвестное. Под ним Стояло имя больной, для которой было выписано лекарство. Я вздрогнул, когда прочел. Это было имя мистрис Бранд.

Мне тотчас пришло в голову, что англичанин так написал иностранное Ван-Брандт.

— Вы знаете даму, которая послала вас за лекарством? — спросил я.

— О! Я знаю ее, сэр. Она живет у моей матери и должна за квартиру. Я сделал все, что она приказала мне, только лекарства достать не мог. Я заложил ее перстень, купил хлеба, масла и яиц и сдачи получил. Матушка из этой сдачи хочет взять за квартиру. Я не виноват, что заблудился. Мне только десять лет — и все аптеки заперты!

Тут чувство незаслуженной обиды победило моего маленького друга, и он расплакался.

— Не плачьте, — сказал я. — Я вам помогу. Но прежде расскажите мне об этой даме. Одна она?

— С ней ее девочка.

Биение моего сердца участилось. Ответ мальчика напомнил мне о той девочке, которую видела моя мать.

— Муж этой дамы с ней? — спросил я потом.

— Нет, сэр, теперь нет. Он был с ней, но уехал и еще не возвратился.

Я наконец задал последний решительный вопрос.

— Муж ее англичанин? — — спросил я.

— Матушка говорит, что он иностранец, — отвечал мальчик.

Я отвернулся, чтобы скрыть свое волнение. Даже ребенок мог заметить его.

Будучи известна под именем «мистрис Бранд», бедная, такая бедная, что принуждена была заложить свой перстень, брошенная человеком, который был в нашей стране иностранец, оставшаяся одна с своей девочкой — не напал ли я на след мистрис Ван-Брандт в эту минуту? Не предназначено ли этому заблудившемуся ребенку, быть невинным орудием, которое сведет меня с любимой женщиной, в то самое время, когда она больше всего нуждается в сочувствии и помощи? Чем больше я думал об этом, тем больше укреплялось мое намерение отправиться с мальчиком в дом, в котором жила постоялица его матери. Часы пробили четверть двенадцатого. Если мои ожидания обманут меня, у меня все-таки еще оставалось три четверти часа, прежде чем кончится месяц.

— Где вы живете? — спросил я.

Мальчик назвал улицу, название которой я тогда услышал в первый раз. Он мог только сказать, когда я стал расспрашивать подробнее, что он живет возле реки, а на каком берегу, он не мог сказать мне оттого, что совсем сбился с толку от испуга.

Когда мы еще старались понять друг друга, недалеко проезжал кеб. Я окликнул извозчика и назвал ему улицу. Он знал ее очень хорошо. Улица эта отстояла от нас за целую милю в восточном направлении. Он взялся отвезти меня туда и обратно к собору святого Павла (если окажется необходимым) менее чем за двадцать минут. Я отворил дверцу кеба и велел садиться моему маленькому другу. Мальчик колебался.

— Позвольте спросить, мы едем в аптеку, сэр? — сказал он.

— Нет. Ты едешь прежде домой со мной.

Мальчик опять заплакал.

— Матушка побьет меня, сэр, если я вернусь без лекарства.

— Я позабочусь, чтобы твоя мать не побила тебя. Я сам доктор и хочу видеть эту даму прежде, чем мы купим лекарство.

Объявление моей профессии, по-видимому, внушило мальчику некоторое доверие, но он все-таки не показывал желания ехать со мной к матери.

— Вы хотите получить плату с этой дамы? — спросил он. — Я ведь выручил за перстень немного. Матушка хочет взять эти деньги за квартиру.

— Я не возьму ничего, — ответил я.

Мальчик тотчас сел в кеб.

— Ну, пожалуй, — сказал он, — только бы матушка получила свои деньги.

Увы, бедные люди!

Воспитание ребенка в отношении треволнений жизни уже было закончено в десятилетнем возрасте!

Мы поехали.

Бедная темная улица, когда мы поехали по ней, грязный и ветхий деревянный дом, когда мы остановились у двери, предупредили бы многих в моем положении, что они должны приготовиться к неприятному открытию, когда войдут внутрь жилища. Первое впечатление, которое это место произвело на меня, состояло, напротив, в том, что ответы мальчика на мои вопросы сбили меня с толку. Просто было невозможно соединить мистрис Ван-Брандт (как я помнил ее) с картиной бедности, с которой я столкнулся теперь. Я позвонил в колокольчик у дверей, будучи уверен заранее, что мои розыски не приведут ни к чему.

Когда я поднимал руку к колокольчику, страх перед побоями охватил мальчика с новой силой. Он спрятался за меня, а когда я спросил, что с ним, он ответил шепотом:

— Пожалуйста, станьте между нами, сэр, когда матушка отворит дверь!

Высокая, свирепой наружности женщина отворила дверь. Ни в каких представлениях не было надобности.

Держа в руке палку, она сама объявила себя матерью моего маленького приятеля.

— А я думала, что это мой негодный сынишка, — объяснила она, извиняясь за палку. — Он послан с поручением уже два часа тому назад. Что вам угодно, сэр?

Я заступился за несчастного мальчика, прежде чем объяснил мое дело.

— Я должен просить вас простить вашего сына на этот раз, — сказал я, — я нашел его заблудившимся на улице и привез его домой.

От удивления женщина, когда она услышала, что я сделал, и увидела сына позади меня, буквально онемела. Глаза, заменившие на этот раз язык, прямо обнаруживали впечатление, которое я произвел на нее.

— Вы привезли домой моего заблудившегося мальчишку в кебе? Господин незнакомец, вы сумасшедший.

— Я слышал, что у вас в доме живет дама по имени Бранд, — продолжал я. — Я, может быть, ошибаюсь, считая ее моей знакомой. Но мне хотелось бы удостовериться, прав я или пет. Не поздно потревожить вашу жилицу сегодня?

К женщине возвратился дар речи.

— Моя жилица не спит и ждет этого дурака, который до сих пор не умеет найти дорогу в Лондоне!

Она подкрепила эти слова, погрозив кулаком сыну, который тотчас вернулся в свое убежище за фалдами моего сюртука.

• Предыдущая
• 38/55
• Следующая