Две судьбы - Коллинз Уильям Уилки - Страница 42

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая

— Девочка считает меня своим вторым отцом, — сказал я. — Было бы лучше для нас обоих, если бы в вас было так же мало гордости, как и в ней.

— Гордости? — повторила она. — В таком положении, как мое? Беспомощная женщина, мнимый муж, сидящий в тюрьме за долги! Согласитесь с тем, что я пала еще не так низко, чтобы забыть свое положение относительно вас, и вы сделаете мне комплимент, недалекий от истины. Разве мне следует выходить за вас замуж из-за пищи и приюта? Разве мне следует выходить за вас потому, что законные узы не связывают меня с отцом моего ребенка? Как жестоко ни поступил он со мной, он имеет еще это право на меня. Как он ни плох, а он еще не бросил меня, он был к этому принужден. Мой единственный друг! Возможно ли, что вы считаете меня настолько неблагодарной, что я соглашусь стать вашей женой? Женщина (в моем положении) должна быть действительно бездушной, чтобы лишить вас уважения света и друзей. Несчастное существо, таскающееся по улицам, посовестилось бы поступить с вами таким образом. О, из чего созданы мужчины? Как вы можете — как вы можете говорить об этом!

Я уступил — и не говорил об этом больше. Каждое слово, произнесенное ею, увеличивало мой восторг к благородному существу, которое я любил и которого лишился. Какое прибежище оставалось мне? Только одно. Я мог еще принести себя в жертву для нее. Как ни горько ненавидел я человека, разлучившего нас, я любил ее так нежно, что был даже способен помочь ему для нее. Непростительное ослепление! Я не отрицаю этого, я этого не извиняю — непростительное ослепление!

— Вы простили мне, — сказал я. — Позвольте мне заслужить ваше прощение. Быть вашим единственным другом что-нибудь да значит. У вас должны быть планы на будущее время. Скажите мне прямо, как я могу вам помочь.

— Довершите доброе дело, начатое вами, — ответила она с признательностью. — Помогите мне выздороветь. Помогите мне собраться с силами, чтобы иметь возможность, как меня обнадежил доктор, прожить еще несколько лет.

— Как вас обнадежил доктор, — повторил я. — Что это значит?

— Право, не знаю, как вам сказать, — ответила она, — не говоря опять о мистере Ван-Брандте.

— Не значит ли говорить о нем все равно, что говорить об его долгах? — спросил я. — Зачем вам надобно еще колебаться? Вы знаете, что я готов сделать все, чтобы избавить вас от беспокойства.

Она смотрела на меня с минуту с безмолвной тоской.

— О? Неужели вы думаете, что я допущу вас отдать ваши деньги Ван-Брандту? — спросила она, как только смогла заговорить. — Я, всем обязанная вашей преданности ко мне! Никогда! Позвольте мне сказать вам прямо правду. Он непременно должен освободиться из тюрьмы. Он должен заплатить своим кредиторам и нашел средство сделать это — с моей помощью.

— С вашей помощью? — воскликнул я.

— Да! Вот о его делах в двух словах. Некоторое время назад он получил от своего богатого родственника предложение занять хорошее место за границей и дал свое согласие на то, чтобы занять это место. К несчастью, он только что вернулся рассказать мне о своей удаче, как в тот же день был арестован за долги. Родственник обещал ему никого не назначать на это место некоторое время — и это время еще не прошло. Если он станет уплачивать проценты своим кредиторам, они дадут ему свободу, и он думает, что сможет достать денег, если я соглашусь застраховать свою жизнь.

Застраховать ее жизнь! Сети, расставленные ей, ясно обнаружились в этих словах.

В глазах закона она была женщина незамужняя, совершеннолетняя и во всем сама себе госпожа. Что же могло помешать ей застраховать свою жизнь, если бы она хотела, застраховать ее так, чтобы дать Ван-Брандту прямой интерес в ее смерти? Зная его, считая его способным ко всякой гнусности, я задрожал при одной мысли о том, что могло бы случиться, если бы я позднее отыскал ее. Благодаря моему счастливому положению единственный способ защитить ее находился в моих руках. Я мог предложить негодяю дать взаймы деньги, нужные ему, а он был способен принять мое предложение так же легко, как я мог сделать его.

— Вы, кажется, не одобряете нашу мысль, — сказала она, заметив очевидное неудовольствие, в которое она привела меня. — Я очень несчастна, мне кажется, я неумышленно расстроила вас во второй раз.

— Вы ошибаетесь, — ответил я. — Я только сомневаюсь, так ли прост ваш план освободить мистера Ван-Брандта от его затруднений, как вы предполагаете. Известно вам, какое пройдет время, прежде чем вам будет можно занять деньги под ваш страховой полис?

— Я ничего об этом не знаю, — ответила она грустно.

— Позвольте мне спросить совета моих поверенных. Это люди надежные и опытные, и я уверен, что они могут быть полезны нам.

Как ни осторожно выражался я, ее самолюбие было задето.

— Обещайте, что вы не станете просить меня занять у вас деньги для мистера Ван-Брандта, — сказала она, — и я с признательностью приму вашу помощь.

Я мог спокойно обещать это. Единственная возможность спасти ее заключалась в том, чтобы скрыть от нее то, что я решился теперь сделать. Я встал, весьма поддерживаемый своей решимостью. Чем скорее я наведу справки (напомнил я ей), тем скорее разрешатся наши сомнения и затруднения.

Она встала, когда я встал, со слезами на глазах и с румянцем на щеках.

— Поцелуйте меня, — шепнула она, — прежде чем уйдете! И не обращайте внимания на мои слезы. Я совершенно счастлива теперь. Меня трогает только ваша доброта.

Я прижал ее к сердцу с невольной нежностью прощального объятия. Мне было невозможно скрыть от себя то положение, в которое я поставил себя, — я, так сказать, произнес свой собственный приговор изгнания. Когда мое вмешательство возвратит свободу недостойному сопернику, могу ли я покориться унизительной необходимости видеть ее в его присутствии, говорить с нею на его глазах? Эта жертва была свыше сил — и я это знал.

«Последний раз! — думал я, удерживая ее у своего сердца лишнюю минуту. — Последний раз!»

Девочка бросилась ко мне навстречу с распростертыми объятиями, когда я вышел на площадку. Мое мужество поддержало меня в разлуке с матерью. Только когда милое, невинное личико ребенка с любовью прижалось к моему лицу, твердость моя изменила мне. Говорить я не мог — я молча поставил ее на пол и подождал на нижней площадке, пока был в состоянии выйти на Божий свет.

Спустившись на нижний этаж дома, я послал мальчика позвать хозяйку. Мне надо было еще узнать, в какой тюрьме сидит Ван-Брандт, и только ей одной я мог решиться задать этот вопрос.

Ответив мне, женщина по-своему растолковала мое желание навестить заключенного.

— Разве деньги, оставленные вами наверху, перешли уже в его жадные руки? — спросила она. — Будь я так богата, как вы, я не согласилась бы на это. На вашем месте я не дотронулась бы до него даже щипцами.

Грубое предостережение женщины оказалось полезно мне. Оно пробудило новую мысль в моей голове. Прежде чем она сказала это, я был так глуп или так озабочен, что не подумал, что совершенно бесполезно унижать себя личным свиданием с Ван-Брандтом в тюрьме. Мне пришло в голову только теперь, что моим поверенным, разумеется, приличнее быть моими представителями в этом деле, — с тем очень важным преимуществом, что они могут скрыть даже от самого Ван-Брандта мое участие в этой сделке.

Я тотчас поехал в контору моих поверенных. Меня принял старший партнер — испытанный друг и советник нашего семейства.

Мои инструкции, весьма естественно, удивили его. Он должен был немедленно удовлетворить кредитора заключенного моими деньгами, не упоминая о моем имени никому. А в качестве гарантии за уплату он должен был получить расписку Ван-Брандта.

— Я думал, что мне хорошо известны различные способы, посредством которых джентльмен может растрачивать свои деньги, — заметил старший партнер. — Поздравляю вас, мистер Джермень, с открытием совершенно нового способа опустошать свой кошелек. Основать газету, стать содержателем театра, держать беговых лошадей, вести игру в Монако — все это прекрасные способы бросаться деньгами. Но все это не идет в сравнение, сэр, с уплатой долгов Ван-Брандта!

• Предыдущая
• 42/55
• Следующая