Женщина в белом - Коллинз Уильям Уилки - Страница 75

• Предыдущая
• 75/149
• Следующая

– Если я соглашусь, что именно вы хотите предпринять?

– Сначала ответьте мне. Будет все в моих руках или нет?

– Предположим – будет. Что тогда?

– Начну с нескольких вопросов. Я должен знать обстоятельства дела во всех подробностях, а затем руководствоваться ими. Я должен немного выждать, хотя время не терпит. Я уж известил вас, что сегодня мисс Голкомб вторично написала своему поверенному.

– Как вы об этом узнали? Что она сказала?

– Не стоит толочься на месте, Персиваль, я не стану рассказывать, не то мы никогда не покончим с этим. Хватит с вас того, что я это выяснил с большим волнением и хлопотами для себя. Вот почему я избегал говорить с вами в течение целого дня. Теперь я хочу освежить в памяти ваши дела – мы с вами давно о них не говорили. Вы достали деньги, не добившись подписи вашей жены, под векселя, истекающие в трехмесячный срок. Достали под такие проценты, что при мысли о них мои волосы, бедного иностранца, дыбом встают! Неужели векселя нельзя оплатить, когда их срок истечет, не прибегая к помощи вашей жены?

– Нельзя.

– Что? У вас нет денег в банке?

– Всего несколько сотен, тогда как мне нужны тысячи!

– И у вас нет возможности заложить что-нибудь, для того чтобы раздобыть деньги?

– Нет.

– Что же у вас с женой имеется на сегодняшний день?

– Ничего, кроме дохода с ее капитала в двадцать тысяч фунтов. Этих денег еле хватает на ежедневные траты.

– На что можете вы рассчитывать в будущем со стороны вашей жены?

– Когда умрет ее дядя, она будет получать три тысячи фунтов в год.

– Прекрасный капиталец, Персиваль! Что за человек ее дядя? Старик?

– Нет. Пожилой человек.

– Добродушный, щедрый? Женат? Впрочем, кажется, жена говорила мне, что он холостяк.

– Конечно, холостяк. Если бы он был женат и имел сына, леди Глайд не была бы наследницей его имения. Я вам скажу, что он из себя представляет. Это плаксивый, болтливый, себялюбивый дурак, надоедающий всем и каждому нытьем о своем здоровье.

– Люди такого сорта обычно живут до глубокой старости и женятся именно тогда, когда от них этого меньше всего ожидаешь. Мне не очень-то верится, друг мой, что вам скоро удастся заполучить эти три тысячи в год. Больше вы ничего не должны получить от вашей жены?

– Ничего.

– Так-таки ничего?

– Ничего. Только в случае ее смерти...

– Ага! В случае ее смерти.

Опять последовала пауза. Граф прошел через веранду на садовую дорожку. Я поняла, что он движется, по его голосу.

– Вот наконец и дождь пошел, – услышала я.

Дождь шел на самом деле. Состояние моего плаща показывало, что дождь шел уже некоторое время.

Граф вернулся на веранду – я услышала, как заскрипело под его тяжестью кресло, когда он снова уселся в него.

– Итак, Персиваль, – сказал он, – что вы получите в случае смерти леди Глайд?

– Если у нее не будет детей...

– А возможно, что они будут?

– Нет, это совершенно исключено.

– Итак?

– Ну что ж, тогда я получу ее двадцать тысяч.

– Наличными?

– Наличными.

Они снова замолчали. Как только их голоса замерли, черная тень мадам Фоско снова показалась за шторами. На этот раз, вместо того чтобы пройти, она застыла на месте. Я увидела, как ее пальцы медленно ухватились за штору и приподняли ее. За окном показалось смутное очертание лица графини, она смотрела вдаль поверх меня. Затаив дыхание, я замерла на месте, закутанная с головы до ног в мой черный плащ. Дождь, быстро промочивший меня насквозь, стекал по стеклу и мешал ей видеть. Я услышала, как она сказала вполголоса: «Опять дождь!» – и опустила штору. Я с облегчением вздохнула.

Разговор внизу продолжался. На этот раз первым заговорил граф:

– Персиваль, вы любите вашу жену?

– Фоско! Это нескромный вопрос.

– Я откровенный человек и повторяю его.

– Какого черта вы так уставились на меня?

– Вы не хотите отвечать мне? Ну, скажем, ваша жена умрет этим летом...

– Прекратите это, Фоско!

– Скажем, ваша жена умрет...

– Прекратите, я вам говорю!

– В таком случае, вы выиграете двадцать тысяч и проиграете...

– Проиграю возможность получать три тысячи в год.

– Отдаленную возможность, Персиваль, всего только отдаленную возможность. А вам нужны деньги сейчас, немедленно. В вашем положении выигрыш верен, проигрыш сомнителен.

– Говорите о себе, не только обо мне. Кое-что из нужной мне суммы я занял когда-то для вас. Что касается выигрыша, то смерть моей жены означает десять тысяч фунтов в кармане вашей жены. Как вы ни сообразительны, вы сейчас, по-видимому, очень удобно позабыли о наследстве мадам Фоско! Не смотрите на меня так! Я не желаю этого! От этих ваших взглядов и вопросов у меня мурашки по телу пошли, клянусь всеми святыми!

– По телу? Разве «тело» по-английски «совесть»? Я говорю о смерти вашей жены, как говорил бы об одной из возможностей. А почему бы нет? Почтенные юристы, царапающие каракулями ваши завещания, говорят о смерти прямо в лицо своим клиентам. Разве от юристов у вас тоже бегают мурашки по телу? Нет? Так почему же от моих слов? Сегодня ночью я просто занимаюсь выяснением ваших дел, я хочу безошибочно знать их. Обрисую вам положение, в котором вы находитесь: если ваша жена будет жива, вы оплатите векселя ее подписью под документом. Если она умрет, вы оплатите векселя ее смертью.

Когда он проговорил эти слова, свет в комнате мадам Фоско погас. Весь второй этаж дома погрузился в темноту.

– Разговоры! Разговоры! – проворчал сэр Персиваль. – Послушать вас, так можно подумать, что подпись моей жены уже стоит под документом.

– Вы передали дела в мои руки, – отпарировал граф, – у меня впереди около двух месяцев, чтобы обернуться. Не будем больше говорить об этом, прошу вас. Когда истечет срок векселей, вы сами убедитесь, что стоят мои разговоры! А теперь, Персиваль, покончив на сегодня с житейскими мелочами, я могу выслушать вас, если вам хочется посоветоваться со мной об этой второй трудности, которая примешалась к нашим небольшим затруднениям и из-за которой вы настолько изменились к худшему, что я с трудом узнаю вас. Говорите, друг мой, и простите, если я снова оскорблю ваш изощренный национальный вкус, намешав себе водички с сахаром.

– Хорошо сказать «говорите»! – возразил сэр Персиваль гораздо более спокойным и вежливым тоном, чем раньше. – Я просто не знаю, с чего начать.

– Помочь вам? – предложил граф. – Хотите, я назову эту вашу трудность? Что, если я окрещу ее «Анной Катерик»?

– Послушайте, Фоско, мы с вами давно знаем друг друга, и если вы помогали мне в кое-каких передрягах, то и я, в свою очередь, делал все, что мог, и выручал вас деньгами. Мы сделали друг другу много дружеских одолжений, как водится между мужчинами. Но мы кое-что скрывали один от другого, не так ли?

– Это у вас были секреты от меня, Персиваль. У вас в Блекуотер-Парке есть какой-то скелет в шкафу [Английское выражение, означающее «семейная тайна».], который чуть-чуть высунулся из него в последние дни и стал заметен и другим, помимо вас.

– Что ж, предположим. Если это вас не касается, зачем любопытствовать по этому поводу, правда?

– Разве похоже на то, что я любопытствую?

– Да, похоже.

– Вот как! Значит, на моем лице написана правда? Какой огромный запас прекрасных душевных качеств заложен в человеке, который, достигнув моего возраста, еще не потерял способности отражать на своем лице свои подлинные чувства! Да ну же, Глайд, будем чистосердечны и откровенны друг с другом. Ваш секрет сам меня нашел, не я его искал. Предположим, я любопытствую. Раз и навсегда: угодно ли вам, чтобы я, как старый ваш друг, уважал ваш секрет и предоставил вам хранить его?

– Да, именно этого я и хочу.

– Тогда я перестаю интересоваться им. С этой самой минуты мое любопытство умерло.

– В самом деле?

– Почему вы в этом сомневаетесь?

– Мне немножко знакомы ваши окольные пути, Фоско, и я не уверен, что вы не постараетесь все-таки докопаться до него.

• Предыдущая
• 75/149
• Следующая