«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна - Страница 16

• Предыдущая
• 16/55
• Следующая

– Они лошадей без жалости бьют стрелами на подходе. А пеший против конного что за воин?

– Да как же можно коня-то?

– А им наши кони ни к чему.

– Это почему же?

– Татарин он ростом мал, ему на твоего Савраску не взобраться, их коняки тоже малы ростом, мохнатые и злые до ужасти!

– Как это?

– А так! Кусаются во время боя, что твой пес. А еще их кормить не надо, сами из-под снега старую траву раскапывают и жрут.

Вокруг засмеялись, решив, что бывалый воин шуткой пытается разрядить напряженную обстановку. Но дружинника поддержал князь Роман:

– Верно говорит. Для татарина его конь все – и везет, и траву себе сам из снега разрывает, и кровь дает, и молоко, и мясо, и шкуру.

– Какую кровь и мясо?

– Они едят убоину конскую. И кровь пьют, когда есть нечего.

– Чью кровь?

– Конскую…

Было заметно, как многие даже ложки отложили, стало противно есть. Кашевар обиделся:

– Чего же это, про татар разговор завели, так и каша останется.

Не осталась, кашу доели с удовольствием, но уверенность, что навстречу движется нечто такое, чего не должно быть, осталась.

Правда, после ужина расспросы продолжились, теперь к словам бывалого воина относились с большим доверием. Он не знал, как татары делают свой напиток из кобыльего молока, от которого дуреют, но рассказывал об этом уверенно.

К Роману подсел воевода Глеб:

– Беседа есть, князь.

– Слушаю.

– Знаю, что ты смел, знаю, что за спинами отсиживаться в бою не станешь, но послушай, что скажу. Думаю, татары не забыли твоего имени и твоего стяга по Воронежу, а потому в бою прежде других за тобой гоняться станут. В тебя первого стрелы полетят…

– Ну…

– Роман Ингваревич, но ведь и свои тоже на твой стяг и шлем глядеть станут.

– Что-то я тебя не пойму, Глеб Федорович…

– Хм… а тебе, князь, погибать никак нельзя. Что будет, если твои воины увидят, что князя побили? Духом падут.

– Ну, знаешь, Иван Федорович, я же не могу сделать, чтоб стрелы мимо летели, и на березе сидеть, пока моя дружина биться будет, тоже не могу!

Вслед за князем рассмеялись и те, кто оказался рядом. Знали нрав Романа Ингваревича, не представляли, что тот может не быть в первых рядах. Но глаза воеводы хитро блеснули:

– А я тебя, Роман Ингваревич, и не прошу как медведя в берлоге отсиживаться. О другом прошу: поменяйся доспехами и шелом свой другому отдай, а сам бейся пусть и впереди других, да только не с княжьим знаком.

– Что говоришь-то?! Я ни за чьими спинами не прятался и прятаться не буду!

– Да пойми ты, дурья башка, – воевода даже не заметил, что ругнулся на князя и голос повысил, – будь ты хоть сто раз храбр и бейся так, чтобы враги содрогнулись, но никто из своих не должен знать, если тебя срубят!

Роман и остальные уже поняли, что Глеб Федорович говорит что-то дельное. Но никак не могли взять в толк, что именно. Князь замотал головой:

– Так, повтори еще раз, только дельно.

К их костру подтянулись уже многие дружинники. Воевода кивнул:

– Слушай меня, князь Роман, и остальные слушайте. В твоей храбрости никто не сомневается, – Глеб Федорович поднял руку, останавливая дружные выкрики поддержки, – ты не раз еще свою доблесть покажешь. Только на завтрашний бой надень простую одежу, а свою со всеми княжьими знаками и шеломом отдай другому. Враги прежде всего за ним гоняться будут, а ты бейся как простой воин. Как в большой сече бывает? Князя только и видно по его плащу да по стягу, и если стяг упал, а шелом наземь покатился, то каждый понимает – погиб князь! Татары тебя по Воронежу помнят и плащ твой знают, а потому гоняться будут особо. Но если и погубят того, с кем ты поменяешься, то свои-то все одно знать будут, что ты жив, и будут верить, что жив!

– А что, меня в простой одеже убить не могут?

– Могут, очень даже могут! – почему-то обрадовался такой возможности воевода. – Да только это увидят лишь те, кто рядом будет, а остальные все равно верить будут, что жив князь, а значит, еще впереди. Теперь понял?

Кажется, хмыкнул не один Роман.

– Выходит, мне одежей поменяться надо не столько, чтобы врагов обмануть, сколько для своих?

– Только своих не обмануть, а обнадежить.

Наконец, дошло до всех. И верно, если дружина будет знать, что Роман в простой ратной кольчуге воюет, то до последнего воина будут надеяться, что князя не убили.

– Но ведь я того, с кем поменяюсь, под стрелы татарские подставлю! Его-то точно убьют! Кому я такую злую долю пожелать могу?

– То не злая доля, князь, а честь великая – твое имя на себя принять на время. За него и погибнуть не страшно. А коли одолеем врага да выживем, то расскажем, что ты в простой одеже бился.

– Все одно, человека вместо себя на погибель посылать…

– Не просто человека, а воина. Коли мне доверишь, так я пойду.

– А я в твоей?

– Нет, ты в чьей попроще, моя тоже приметная больно. Ты выжить должен, Роман Ингваревич.

– Да не хочу я выживать за чужой счет!

– А здесь не твоя воля, здесь господняя. Коли будет на то Его воля, то и я выживу. Но нам, Роман Ингваревич, не только твои голова и доблесть нужны, но и твое имя, им Батыгу долго пугать можно. Понял ли?

– Вот тут не понял, как его моим именем пугать, если он видеть будет, что человека в моем шеломе убили?

– А-а! Он будет думать, что ты погиб, а ты снова нападешь уже сам по себе, без переодевания.

– Хм…

– Вот тебе и «хм». Их так много прет, что и всем нам вместе сразу не осилить, бить только частями можно, сам же понимаешь, так что думать надо, князь Роман, как побольше татар побить, да поменьше своих людей при том положить. Не стоит воевать до последнего дружинника, лучше их сохранить и сзади напасть.

Вокруг раздались негодующие голоса, мол, хватит уже спину врагам казать, не бывало такого на Руси, чтоб от врага бегали…

Роман поднял руку, призывая к вниманию:

– Верно говорит! Что с того, что мы все поляжем? Проку ни нам, ни Руси не будет. Как поймем, что не победить, лучше уйти, как ушли на Воронеже, а потом снова встретить. Только сейчас не Воронеж, отступать нам просто некуда, позади одна Москова Кучкова, за ней не спрятаться, потому если придется уходить, то, прорываясь через их ряды, с боем прорываясь. Конечно, мы их одолеть не сможем, у Батыя в десяток раз воинов больше, обученных, жестоких. А у нас? Половина не дружина, а ополчение…

Из-за спины раздался обиженный голос:

– А чего ополчение, князь? Ополчение спину не покажет, зря боишься.

Роман обернулся к крепкому мужику, опиравшемуся на рогатину, с какой в прошлом году, небось, на медведя ходил.

– А я не боюсь. Ни что спину покажете, ни что испугаетесь. Татарин, он хоть и опаснее медведя, но не страшнее. Только конный дружинник, в крайнем случае, может успеть уйти, а пешему одно спасение – в лесу. Потому встанете ближе к лесу и головы зря класть не будете, как только увидите, что мы на прорыв пошли, исчезнете, чтобы вас и в сугробах не нашли! Степняки леса боятся.

– Чего еще?! – возмутился, но не слишком уверенно, бородатый владелец рогатины.

– А того, что ни к чему свою башку зря под татарский меч подставлять, она пригодится. То мой княжий вам сказ! Зато потом в спину им бейте, как вон Евпатий Коловрат со своими бил!

Долго обсуждали, как дружину ставить, как ополчению вставать, что кому делать в каком случае. Вроде все уже было ясно, когда тот самый бородач поинтересовался:

– А одежей с кем меняться станешь, князь Роман? Ежели так, давай со мной, я свою голову зря класть не буду, а вот за твое имя дорого отдам.

– За то спасибо, да только воевода прав, надо, чтоб человек при коне был да при оружии дорогом, а я свой меч на твою рогатину и ради такого случая не променяю.

Вокруг рассмеялись, беззлобно подшучивая над ополченцем:

– Не вышло, Игнат, в князья-то?

Тот разводил руками:

– Да уж… видно, рожей не вышел…

• Предыдущая
• 16/55
• Следующая