«Злой город» - Павлищева Наталья Павловна - Страница 27

• Предыдущая
• 27/55
• Следующая

Но не все оказались такими, купец Вукол подошел к воеводе, протянул огромную связку ключей:

– Не суди строго, Федор Евсеевич, уеду. Страшно оставаться. А весь мой запас тут, только используй с толком, чтобы не растащили по ларям просто так.

У Вукола была хлебная торговля, соль и еще кое-что по мелочи, потому дар богатый. Конечно, он не мог увезти с собой, но и жалеть не стал. Воевода принял дар с благодарностью. Вукола и еще троих купцов, отдавших все городу, провожали совсем иначе, чем боярина Петра Моисеевича, им желали доброго пути и звали возвращаться, когда все успокоится.

Я наблюдала за всеми этими сборами и отъездами с болью. Анея, видно, заметила, поинтересовалась:

– Ты чего?

– Рязань так же собиралась. И уезжали быстро, но бездумно, не верили в смертельную опасность.

Тетка чуть подумала, потом покачала головой:

– Пока уезжают богатые, те, кому есть куда и на что. Когда вас проводим, займусь отъездом остальных. Там разговор другой будет, Настасья.

Тетка звала меня важно: «Настасья», и даже Лушку стала величать Лукерьей. Сестрица, не привыкшая к такому обращению, она сроду для всех Лушка, сначала даже не откликалась, но мать быстро объяснила, что засватанной девице не пристало быть Лушкой, точно дворовой девке.

Но вот сборы закончены, мы отдохнули, пора и в путь. Провожали нас строго, но слезно. Даже Трофим прослезился:

– Ты… это… Настасья, без надобности не рискуй. Ты девка красивая, хотя теперь и меченая, волосы отрастут, ежели голова будет… Голову сбереги.

Я вдруг подумала, что он интересно сказал, одновременно бестолково и толково. Если будет голова, то волосы на ней отрастут.

– Непременно отрастут, дед Трофим. Ты меня еще с косой увидишь и на свадьбе моей погуляешь.

– Охти тебе, Настасья. Бедовая ты девка, право слово.

Лушка долго не могла меня отпустить, все лила и лила слезы, пока на нее не прикрикнул Андрей (вот кого кроме Анеи сестрица слушалась беспрекословно!). Мы прощались во дворе, чтобы не обниматься на глазах у дружины, ведь в ней мало кто знал, что я девка.

Анея внимательно вгляделась в лицо:

– Оберег не снимай и голову зря не подставляй. Вятич поможет.

Кто бы сомневался, что Вятич поможет. Тетка вздохнула:

– Не дело затеяли, но вы оба упрямые, не свернешь. Ладно, поезжай, удачи тебе!

С отцом пришлось прощаться перед всеми, потому сантиментов не было вовсе. Воевода всем пожелал воинской удачи и возвращения.

Вот команда князя Романа – и мы уже на конях, горожане со слезами смотрят нам вслед, а копыта цокают по мосту из северных ворот. Когда мы вернемся и вернемся ли вообще? Надо вернуться, нам еще защищать Козельск, к которому мы должны (вот бред!) привести полчища монголов.

Но у меня почему-то в ушах звучала песня про Марусю со слезами из кинофильма про Ивана Васильевича, которую стрельцы распевали, уходя в поход: «Маруся… от счастья слезы льет, как гусли, душа ее поет… Кап-кап-кап, из ясных глаз Маруси капают слезы на копье!» Марусь в Козельске я что-то не помнила, а вот Лушка слезами мое оружие облила серьезно, сестрица так и не смогла поверить, что я билась мечом или колола копьем. Все рассказы об обороне Рязани и о боях в дружине Евпатия Коловрата воспринимались ею как сказка, происходившая с кем-то другим, даже шрам не убедил. Война – это так далеко и неправдоподобно…

Я подозревала, что в Козельске и вообще на Руси так много похожих на Лушку даже среди князей, для кого степняки просто набежники, достаточно спрятаться за крепкими стенами и отогнать противных меткими стрелами. Куда они денутся, постоят, пожгут посады и уйдут. Так всегда было, с чего бы теперь меняться? Свои, русские, часто жгли и разоряли куда сильнее, и в полон уводили, и убивали тоже. Мало кто понимал, что эти степняки способны не просто окружать города и жечь посады, а разбивать стены и просто вырезать всех от мала до велика. Только опыт уничтоженных Рязани, Пронска и других городов хоть чему-то научил. Но сколь же горькой была эта учеба!

Козельск остался позади, пока можно, мы держали строй, хотя, конечно, без песни про всяких Марусь. Я заметила, что Вятич искоса наблюдает за мной и моим десятком, но подавать вида не стала. Ничего, мы ему еще покажем, на что способны.

Первое время шли неразграбленными местами, в деревнях рассказывали о татарах, советовали по возможности уходить в леса. Но русский мужик не перекрестится, пока гром не грянет, слушая нас, ахали, качали головами и оставались на местах. И было понятно, что пока на околице татарские разъезды не покажутся, никто ничего делать не будет.

Но дальше пошли уже деревни, в которых попадались беглецы из разоренных мест, там слушали куда внимательнее и прикидывали, сейчас бежать или время еще есть.

Теперь нам предстояло решить, как идти самим, ведь татары разделились, часть ушла грабить Владимир и окружающие земли, потом русские дружины во главе с великим князем оказались биты на Сити, а потом Батый со своими туменами осадил Торжок, а другие царевичи рассыпались, как горох, по всей Руси, с той разницей, что горох собрать можно и он никому беды не приносит, а этих проклятущих еще поймай… Но искать очень не пришлось, они так наследили, что захочешь пройти мимо, не пройдешь. Только мы в отличие от монголов разделиться не могли, не так сильны, поэтому выбирать пришлось одно направление.

У меня перед глазами не раз вставало широкоскулое лицо с перепуганными глазами, которое я когда-то расцарапала во сне. Я должна его убить, просто обязана! Но для этого нужно до Батыя добраться.

Меня вполне поддерживали остальные. Ордынцев мы догнали довольно быстро, их было слишком много, чтобы потеряться даже на просторах Руси. Кроме того, эти сволочи оставляли за собой выжженную пустыню, можно было идти от деревни к деревне по их следу, не боясь сбиться. Пока Батый и его царевичи шли не облавой, а несколькими рукавами, их следы были хорошо видны. Оставалось только определиться, за кем гоняться.

Тут мнения разделились. Я, конечно, требовала Батыя и только Батыя, но кто я такая для дружины. Решали все князь и сотники. Роман Ингваревич твердил, что главное – заставить монголов повернуть от Игнач Креста обратно, не дойдя до Новгорода, а потому нам нужно туда. Вятич, поддерживая меня, настаивал, что без Батыя они на Новгород не пойдут, потому если задержать самого Батыя, то мы просто вынудим остальных прийти на помощь своему хану, как уже было с Евпатием Коловратом, когда Батыю пришлось развернуться и потерять несколько дней.

В этом был свой резон, и с Вятичем согласились, тем более мы знали, где Батый, а вот остальных еще нужно догнать.

И все-таки первыми, на кого мы налетели, были тумены Гуюка. У него оказались тоже ребята нехилые и страшно злые, потому что им не досталось большой добычи. Про добычу мы поняли только потом, а злость почувствовали сразу. Вот когда пригодился наш опыт ведения партизанской войны, приобретенный у Евпатия. Снова был волчий вой по ночам, дикие крики из темноты, взбесившиеся кони и еще вопли татар, которые упорно повторялись, но понять которые мы не могли. Что-то про урусов. Похоже, нас уже основательно боялись.

Разъяснил все булгарин Булат, воевавший в нашей дружине. Оказалось, татары орали «железные урусы». Вообще-то, наша дружина временами производила страшное впечатление. Дело в том, что в Козельске для некоторых сделали личины, не всем, конечно, кому успели. Мою Микула подогнал так, что я иногда забывала ее снять. Лица оставались закрытыми, и это жутко смотрелось, особенно какой-нибудь лунной ночью, когда из леса вдруг показывались этакие монстры с железными головами и начинать выть по-волчьи или орать непонятные команды.

Наши наскоки были исключительно успешными, мы вынудили тумены Гуюка остановиться, но вызывать полностью огонь на себя не рискнули, Евпатий, делая это на Оке, понимал, что погибнет, а нам погибать нельзя, нужно еще выманить татар на Козельск.

• Предыдущая
• 27/55
• Следующая