Вечность - Стивотер Мэгги - Страница 43

• Предыдущая
• 43/79
• Следующая

Из головы не шло признание, которое я сделал Изабел. Про то, как сложно для меня позвонить родным. Это была почти правда. Мысль о звонке родителям казалась невозможной и непереносимой. Если представить их и меня в виде кругов диаграммы Венна, у нас с ними не было ни единой точки пересечения.

А вот Джереми позвонить можно было бы. Джереми, прирожденному басисту и йогу. Интересно, как он поживает без нас с Виктором? Мне хотелось думать, что он взял свои деньги и отправился путешествовать по Индии или еще в какие-нибудь экзотические края. В Джереми было одно неоспоримое достоинство — он, как и Виктор, понимал меня лучше всех прочих. Вот чем была «Наркотика» на самом деле — способом понять Коула Сен-Клера. Виктор и Джереми потратили много лет жизни, помогая мне донести до сотен тысяч зрителей всю боль моего существования.

Они часто это делали и вполне могли обойтись без меня. Мне вспомнилось одно интервью, на котором они справились с этой задачей так хорошо, что мне вообще не пришлось отвечать ни на один вопрос. Интервью проходило в нашем гостиничном номере. Оно было назначено на утро, поскольку днем у нас был самолет. Виктор был похмельный и злой. Джереми за крошечным стеклянным столиком ел мюсли. В номере был узенький балкончик с видом в никуда, я открыл дверь и лежал на бетонной плите. До этого я качал пресс, положив ноги на нижнюю перекладину ограждения, но сейчас просто смотрел на расчерченное белесыми выхлопами самолетов небо. Интервьюер сидел по-турецки на незаправленной постели. Он был молодой, ретивый, с ежиком торчащих волос на голове. Звали его Ян.

— Так кто пишет большую часть ваших песен? — допытывался Ян. — Или это совместное творчество?

— О, это совместное творчество, — отозвался Джереми, небрежно растягивая слова. Южный акцент он подцепил в то же время, когда приобщился к буддизму. — Коул пишет стихи, а я иду ему за кофе, потом Коул пишет музыку, а Виктор идет ему за бубликами.

— Значит, большую часть песен все-таки пишешь ты, Коул? — Ян возвысил голос, чтобы мне на балконе было лучше слышно. — Откуда ты черпаешь вдохновение?

Если смотреть вверх, со своего места я мог видеть либо кирпичные стены домов на той стороне улицы, либо квадратный лоскут бесцветного неба над головой. Когда лежишь на спине, все города выглядят одинаково.

Джереми отшвырнул остатки завтрака; крошки с шорохом разлетелись по столу.

— Он не будет отвечать на этот вопрос, — отозвался со своей кровати Виктор таким тоном, как будто у него был ПМС.

Ян был неподдельно озадачен; можно подумать, до меня ему никто не отказывал.

— Почему?

— Просто не будет, и все. Он терпеть не может этот вопрос, — сказал Виктор. Ноги у него были босые, он пощелкал костяшками пальцев. — Это дурацкий вопрос, чувак. Из жизни, откуда еще? В ней мы все черпаем вдохновение.

Ян нацарапал что-то у себя в блокнотике. Он был левшой и держал ручку как-то неловко, как игрушечный Кен, которому неправильно приставили руку. Надеюсь, он сделал себе пометку никогда больше не задавать этот вопрос.

— Ладно. Гм. Ваш альбом «Или-или» только что вошел в горячую десятку журнала «Биллборд». Что вы думаете по поводу такого невероятного успеха?

— Я собираюсь купить своей матери «БМВ», — заявил Виктор. — Нет, лучше сразу Баварию. Это ведь там делают «БМВ»?

— Успех — дело случая, — изрек Джереми.

— Следующий альбом будет еще лучше, — объявил я.

Раньше я не говорил этого вслух, а теперь сказал, так что это была правда.

И снова Ян нацарапал что-то в своем блокнотике. Следующий вопрос он задал по бумажке.

— Э-э… это значит, что вы вытеснили из десятки альбом «Хьюман партс министри», который продержался там более сорока недель. Прошу прощения, сорок одну. Клянусь, в окончательном варианте интервью никаких опечаток не будет. Джоуи, их солист, сказал, что, по его мнению, «Взгляд вверх-вниз» продержался в топе так долго, потому что многие люди идентифицировали себя с ее словами. Как мы считаете, слушатели идентифицируют себя со словами «Или-или»?

«Или-или» была про Коула, которого я слышал па мониторах на сцене, и Коула, который ночами напролет мерил шагами гостиничные коридоры. Вот что представляла собой «Или-или»: знание, что меня окружают взрослые, живущие каждый своей жизнью, какую я и не мог для себя представить. Это был неумолчный гул внутри меня, который требовал каких-то поступков, хотя я не находил ничего, что стоило бы делать или имело бы какое-то значение. Душевный зуд — словно муха, снова и снова бьющаяся в оконное стекло. Тщетность взросления, пьеса для фортепиано, сыгранная впервые. Первый раз, когда я повел Энджи на свидание и она вырядилась в кардиган, в котором стала похожа на свою мать. Это были дороги, ведущие в тупик, и карьеры, оканчивающиеся местом в офисе и песнями, которые рвались наружу по ночам в спортивных залах. Это было осознание того, что такое настоящая жизнь, в которой мне нет места.

— Нет, — сказал я. — Думаю, все дело в музыке.

Джереми прикончил свои мюсли. Виктор хрустнул костяшками. Я смотрел на самолет размером с муравья, который нес куда-то по небу людей размером с микробов.

— Я читал, что в детстве ты пел в церковном хоре, Коул, — порывшись в своих записях, произнес Ян. — Ты до сих пор исповедуешь католичество? А ты, Виктор? Что ты, Джереми, не католик, я знаю.

— Я верю в Бога, — заявил Виктор.

Получилось у него не слишком убедительно.

— А ты, Коул? — не унимался Ян.

Я смотрел в пустое небо, дожидаясь очередного самолета. Альтернативой было разглядывание голых стен домов. «Или-или».

— Вот что мне известно о Коуле, — с расстановкой произнес Джереми, как будто вещал с трибуны. — Религия Коула — добиваться невозможного. Он не верит в существование чего-то невозможного. Он не верит в «нет». Коул только того и ждет, чтобы кто-нибудь сообщил ему о невыполнимых задачах, и тут же кидается выполнять их. Что угодно. Суть не важна, главное, чтобы побольше трудностей. Я расскажу вам об истоках этого явления. В начале был океан и пустота, и Господь сотворил из океана мир, а из пустоты — Коула.

Виктор рассмеялся.

— Я думал, ты буддист, — заметил Ян.

— Временами, — сказал Коул.

Добиваться невозможного.

Сосны по обеим сторонам дороги были такие высоченные, что казалось, будто я несусь по туннелю, ведущему к центру Земли. Мерси-Фоллз затерялся где-то далеко позади.

Мне снова было шестнадцать, и дорога лежала передо мной, полная бесчисленных возможностей. Я чувствовал себя очистившимся, пустым, прощенным. Я мог ехать до скончания века, куда угодно. Мог стать кем захочу. Но я слышал зов Пограничного леса, и впервые за долгое время мне не казалось, что быть Коулом Сен-Клером — тяжкий крест. У меня появилась задача, цель, и цель эта была как раз невыполнимой: найти средство исцеления.

Я был к ней так близок.

Дорога мелькала под колесами, уходя вдаль, рука заледенела на ветру. Впервые за долгое время я ощущал себя полным сил. Лес заполнил пустоту, которая была мной, бездну, которую, как я считал, невозможно заполнить, унял тоску, которую невозможно утолить, и лишил меня всего — а я и не знал прежде, что хотел бы сохранить все это.

В конечном итоге я был Коулом Сен-Клером, прорезавшимся из новой кожи. Мир лежал у моих ног, и день простирался во все стороны на мили вперед.

Я вытащил из кармана телефон Сэма и набрал номер Джереми.

— Джереми, — сказал я.

— Коул Сен-Клер, — отозвался тот медленно и небрежно, как будто ничуть не удивился. На том конце провода повисла пауза. А поскольку он знал меня, ему не пришлось дожидаться, когда я произнесу это сам. — Ты ведь больше не вернешься?

Допрашивали меня на кухне.

Отделение полиции в Мерси-Фоллз оказалось маленьким и явно не приспособленным для проведения допросов. Кениг провел меня мимо зала, битком набитого диспетчерами — все они умолкли на полуслове и вытаращились на нас, — и двух кабинетов, заставленных столами, за которыми, уткнувшись в компьютеры, сидели люди в форме, в крошечную комнатку с раковиной, холодильником и двумя торговыми автоматами. Было время обеда, и в воздухе стояла убийственная смесь запахов разогретой в микроволновке мексиканской еды и рвоты. Жарко было как в парилке.

• Предыдущая
• 43/79
• Следующая