Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова - Барков Иван Семенович - Страница 29
- Предыдущая
- 29/85
- Следующая
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:
29
Сетование хуя о плеши
Восплачьте днесь со мной, портошные пределы,
Гузенна область вся, муде осиротелы,
Дремучий темной лес, что на мудах растет,
Долина мрачная, откуда ветр идет,
Восчувствовавшие бобонами мученье
Пахи нещастные! С задору и терпенья
Ты, чашник на портках, ты, гулфик на штанах,
И вы, сидящие плотицы на мудах,
Восплачьте днесь со мной, восплачьте, возрыдайте,
Коль боли нет у вас, так хую сострадайте!
Румянейшая плешь с злосердною судьбиной,
Лишился я тебя, мой друг, мой вождь любимой!
Свирепа от меня тебя, ах! смерть взяла,
Прелютым шанкером плешь прочь и отгнила.
О! нестерпима боль! о, злейшее мученье,
Чего лишился хуй в твоем, ах! разлученье!
Всего меня могло что токмо веселить,
Всего не можно мне лишь то изобразить.
О, рок! окроме ран, которыми терзаюсь,
Окроме струпов тех, которыми строгаюсь,
Окроме той беды, что гниль мне нанесла,
Лишился я тобой приятна ремесла,
Того, которым я всегда одушевлялся
И коим в тме утех дражайших наслаждался,
Лишился… Небеса! пизда не даст мне еть,
Ах! можно ль хую быть без ебли и терпеть?
Нет, даст! Отчаянье мое в том есть напрасно,
Коль кочнем уж пизда ебется также сластно,
Так что ей нужды в том, что плеши нет моей?
Чесаться все равно, чем ни чесаться б ей.
Конечно, так. О, нет! ты представленье лестно,
Мечтательная мысль: что создано совместно,
То должно уж всегда совместно пребывать.
Как, как же будет хуй без плеши работать?
Свиреп мой рок, свиреп, и зла моя судьбина,
Напасть моя ничем теперь не излечима.
Оставить должно то, чтоб радость мне иметь,
Веселье мне прошло, я должен грусть терпеть.
Коль бедная битка оставлена от плеши,
Нельзя тебе уж еть, не токмо пробить бреши.
Не вкусишь никогда вкушаемых утех,
Пиздам теперь не хуй, а более ты смех.
Но что пиздам! нельзя стрясти и малакейки,
Погибли все мои прошедшие затейки.
Тем бедствием, познал которое я днесь,
Пренещастлив теперь во век свой буду весь
И в крайность крайнею и тучу повергаюсь,
Неизъясненно зло, чего тобой лишаюсь.
Рассеяна вся мысль, и ум исчез весь мой,
Ах, как расстался я со плешью дорогой,
С тобой расстался я, багряная елдина,
С тобою, спутница моя неизменима;
Тебя уж нет со мной, и твой сокрылся зрак,
Без плеши палка стал теперь я, не елдак.
На отьезд в деревню Ванюшки Данилыча
С плотины как вода, слез горьких токи лейтесь,
С печали, ах! друзья, об стол и лавки бейтесь,
Как волки войте все в толь лютые часы,
Дерите на себе одежду и власы,
Свет солнечный, увы, в глазах моих темнеет,
Чуть бьется в жилах кровь, всяк тела член немеет.
Подумайте, кого, кого нам столько жаль,
Кто вводит нас в тоску и смертную печаль?
Лишаемся утех, теряем все забавы!
Отеческая власть, раскольничьи уставы
В деревню Ваньку днесь влекут отсюда прочь.
Ах, снесть такой удар, конешно, нам не в мочь!
О, лютая напасть, о, рок ожесточенны,
Тобою всех сердца печалью пораженны.
С пучиной как борей сражается морской,
Колеблются они, терзаются тоской,
Трепещут, мучатся, стон жалкой испускают,
С деревней Ярославль навеки проклинают.
Провал бы тебя взял, свирепый чорт отец,
Бедам что ты-таким виновник и творец.
Ах, батюшка ты наш, Данилыч несравненный,
Стеклянный изумруд, чугун неоцененный,
Наливно яблочко, зеленый виноград,
Источник смеха, слез и бывших всех отрад,
Почто, почто, скажи, нас сирых оставляешь,
В вонючий клев почто от нас ты отъезжаешь,
Отъемля навсегда веселье и покой,
Безвременно моришь нас смертною тоской.
Неужели у нас вина и водки мало,
Ликеров ли когда и пива не ставало?
С похмелья ль для тебя не делали ль селянки,
И с тешкой не были ль готовы щи волвянки?
Не пятью ли ты в день без памяти бывал,
Напившись домертва, по горницам блевал?
В Металовку тебя не часто ли возили,
Посконку курею чухонками дрочили?
Разодранны портки кто, кроме нас, чинил?
Кто пьяного тебя с крыльца в заход водил?
Понос, горячка, бред когда тя истощали,
Не часто ли тогда тебя мы навещали?
Не громко ль пели мы в стихах твои дела,
Не в славу ли тебя поэма привела?
Противны ли тебе усердье, наша дружба,
Любовь, почтение, пунш, пиво, водка, служба?
Чем согрешили мы, о небо, пред тобой,
Что видим такову беду мы над собой?
С кем без тебя попить, поесть, с кем веселиться,
В компаньи поиграть, попеть, шутить, резвиться?
Разгладя бороду и высуча уски,
Искали мы площиц и рвали их в куски.
Прекрасные уж кто пропляшет нам долины,
Скачки в гусарском кто нам сделает козлины,
Кто с нами в Петергоф, кто в Царское Село?..
Куда ж теперь тебя нелехка понесло?
Забавно ль для тебя дрова рубить в дубровах,
В беседах речь плодить о клюкве и коровах.
Хлеб сеять, молотить, траву в лугах косить,
Телятам корм в хлевы, с реки — ушат носить,
За пегою с сохой весь день ходить кобылой,
Спать, жить и париться с женой, тебе постылой,
Обдристаны гузна ребятам обтирать,
Гулюкать, тешить их, кормить, носить, качать,
Своими называть, хотя оне чужие,
Неверности жены свидетельства живые,
С мякиной кушать хлеб, в полях скотину пасть,
От нужды у отца алтын со страхом красть,
С сверчками в обществе пить квас всегда окислой,
От скуки спать, зевать, сидеть с главой повислой?
Лишь в праздник станешь есть с червями ветчину
И рад ты будешь, друг, простому там вину.
Увидишь, как секут, на правеж как таскают,
По икрам как там бьют, за подать в цепь сажают.
С слезами будешь ты там горьку чашу пить,
Оброк свой барину по трижды в год платить.
Отца от пьяного, от матери сердитой,
Прегадкой от жены, но ревностью набитой
Услышишь всякий час попреки, шум и брань,
Что их ты худо чтишь, жене не платишь дань.
Босой в грязи ходить там будешь ты неволей,
Драть землю, мало спать, скучать своею долей.
Не будет у тебя с попом ни мир, ни лад,
Хоть записался здесь с отцом в двойной оклад.
Но что за глас теперь внезапу ум пленяет?
Приятнейшую весть нам брат твой возвещает!
Каку премену вдруг мы чувствуем в себе,
Надежды всей когда лишились о тебе.
О, радостная весть, коль мы тобой довольны,
Каким восторгом всех сердца и мысли полны!
Тобою паче всех днесь дух мой напоен,
Превыше облаков весельем восхищен.
Смяхчился наконец наш рок ожесточенный!
Что слышу, небеса, о день стократ блаженный!
Данилыча отец прокляту жизнь скончал,
Он умер, нет — издох, как бурый мерин пал.
Нас Ванька в Питере уже не оставляет,
Присутствием своим всех паки оживляет.
Минуту целую не осушал он глаз,
Повыл, поморщился, вздохнул, сказал пять раз:
— Анафема я будь, с Иудой часть приемлю,
Чтоб с места не сойтить, пусть провалюсь сквозь землю,
Родителя коль мне теперь не очень жаль,
Хоть стар уже он был и пьяница, и враль.
Что ж делать, быть уж так, вить с богом мне не драться,
Но пивом и вином пришло уж утешаться.—
А ты днесь торжествуй, приморская страна,
С небес что благодать тебе така дана.
Гаврилыч, маймисты, прохожи богомольцы,
Данилыча друзья, вседневны хлебосольцы,
Вы, красный, лыговской, горелый кабаки,
Полольщицы и вы, пьянюги бурлаки,
Ток пива и вина здесь щедро изливайте,
Стаканы, ендовы до капли выпивайте,
Пляшите, пойте все, весельем восхитясь,
Данилыч что теперь уж не покинет нас.
И ты, задушный друг, кабацкий целовалыцик,
Гортани ванькиной прилежный полоскалыцик,
Веселья в знак ему огромный пир устрой
И с пивом свежую ты бочку сам открой,
В воронку затруби, трезвонь в котлы и плошки,
Пригаркни, засвищи, взыграй в гудок и ложки,
Руками восплещи, спустя портки скачи,
Слух радости такой повсюду разомчи!
29
- Предыдущая
- 29/85
- Следующая
