Десять лет до страшного суда - Андерсон Честер Муур - Страница 2

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая

Иностранец повернул за угол и вошел в тень. Хард дал ему возможность уйти вперед, а затем последовал за ним.

Силуэт иностранца выделялся на фоне далекого фонаря на винной лавке, а сам Хард был невидим — как ночь в ночи. Вот сейчас самое время. Один удар ребром ладони по затылку, единственный удар, и Хард будет целый месяц есть первосортное мясо и пить самые тонкие вина.

Распрямившись, как закрученная до упора пружина, Хард совершил бросок. И, как плохо привязанный мешок с сеном, повалился на отблескивающие от сырости камни мостовой к ногам иностранца.

С позиции, в которой он оказался на камнях, Харду была хорошо видна опускающаяся на его шею подошва сапога иностранца. Дело принимало плохой оборот.

— О, Ваша Честь, молю вас о пощаде, — униженно взмолился Хард. — Я ведь всего лишь жалкий бард; так низко пасть, дойти до крайней точки лишь голод вынудил меня, да крики ослабевших деток, что дома хлеба ждут; и если б не нужда, то никогда бы не посмел я взяться за такое непристойное занятье.

Затем, поняв, что сейчас находится в положении, которое готовил для иностранца, и что не было никакого выхода из такого неблагоприятного обмена ролями, он прервал свои поэтические излияния и спросил:

— Как это все случилось?

Оказалось, что иностранец нисколько не встревожен.

— Рычаг и точка опоры, — спокойно ответил он. — Элементарные законы физики, и все. Не будете ли вы так любезны объяснить мне, как пройти к дому Тарна Гар-Террэна Джеллфта, Лечащего врача Короля и прочее, и прочее?

— Выходит, то, чем брошен я на камни, вы физикой зовете, Ваша честь?

— Древнее название этому — дзю-до, если это о чем-то тебе говорит, в чем я сомневаюсь. Где живет доктор Джеллфт? — Казалось, что иностранец не замечает того факта, что его нога тяжело и надежно опирается на тонкую шею Харда.

— Мой господин, неужто так жестоко вы собираетесь отдать меня гвардейцам? — Хард, наоборот, очень явственно ощущал на себе ногу иностранца. Казалось, что с каждой секундой она становится все тяжелей.

— Конечно, нет, дружище. Мне нужен дом доктора, а не твоя кровь. Однако, если только ты… — иностранец сделал паузу.

Харду вовсе не хотелось знать, чем именно иностранец собирается закончить это предложение, поэтому он снова залепетал:

— Запутаны так улицы Лиффдарга, что заблудиться в нем труда не составляет. И часто даже так бывает, что тот, кто города не знает, вдруг пропадает без следа. — Нога иностранца вдруг стала намного тяжелее, и Хард сбился с размера своей поэтизированной речи. — Но дом Преподобного Лорда Хирурга Тарна Джеллфта, достойнейшего сына своего великого отца Терра (в отношении которого, признаюсь вам, мне известно очень мало), находится всего в семи кварталах отсюда, и я, хорошо знакомый со всеми улицами города… я буду рад проводить вас туда, если Ваша Честь того пожелает, — еле дыша закончил он свою тираду.

Иностранец поднял поэта с мостовой и, закрутив его руку назад таким хитроумным манером, который обещал причинить сильную боль в случае малейшего неповиновения, сказал:

— Веди, я пойду за тобой. Причем совсем близко от тебя, как ты сам сможешь убедиться.

Некоторое время они двигались молча. На тот случай, если Мать все еще слышала его, Хард заполнил свою голову молитвами о помощи. Но, поскольку она сыграла с ним такую нечестную и от начала до конца грязную шутку, он практически не надеялся, что она услышит его.

Иностранец прервал мольбы Харда:

— Сынок, вы все, жители Лиффдарга, всегда разговариваете стихотворными размерами? И если это так, то можно ли говорить белыми стихами, или они должны обязательно быть рифмованными?

— Что?

— Я сказал, что…

— Нет, Лорд, я вас хорошо понял. Неужели вы тоже поэт? — Похоже было, что Мать в конце концов была на стороне Харда. Гильдия Бардов запрещала поэтам предавать друг друга.

— Ага, — тон иностранца выдавал явное облегчение. — Вижу, что стихотворный размер в разговоре вовсе не обязателен. Великолепно. Это меня беспокоило. Образовательные кассеты ничего не упоминают о поэзии, и я не думаю, что остальные члены экипажа смогли освоить правила стихосложения. Лиффанское наречие и так достаточно сложное, даже если на нем разговаривать прозой.

— Образовательные кассеты? — Этот человек был явно иностранцем, это безусловно, но где в Сокровенном Саду Матери он научился таким мудреным словам?

— Ты все равно не поймешь, сынок. Скажи мне, у тебя есть имя?

Имя?! Хард размышлял, стоит ли раскрыть свое имя этому иностранцу, который оказался вовсе не поэтом. И с другой стороны, с одной рукой в таком опасно закрученном положении, разве можно лгать?

Они шли узким переулком. Из его темноты появился чрезвычайно пьяный молодой вельможа. Длина его бороды была никак не меньше локтя, что, с учетом моды, свидетельствовало о том, что он был по крайней мере не ниже подгерцога.

— С дороги, ты проклятый Матерью подонок! — грубо прорычал вельможа.

— В чем дело? — спросил иностранец. Хард пытался утащить его в сторону, но иностранец предпочел остаться на месте; Харду не оставалось ничего другого, как остаться вместе с ним.

— Ага! Они не повинуются! — пьяный вельможа был чрезвычайно доволен. — Гарлин, Тчорнио, идите сюда и посмотрите на игру, которую нам подарила Мать!

В круг света ступили еще два вельможи. У всех трех были бороды в пол-локтя, все трое были одеты в богатые расписные одежды, все трое были очень молоды и пьяны, а теперь все трое еще и вынули шпаги из ножен. Хард вручил свой дух в руки Матери.

— Чего вы хотите, ребята? — спросил иностранец.

— Мы хотим развлечься, ты голобородый простолюдин, — чванливо ответил один из молодчиков.

— Ваша желтая кровь как раз сгодится для этого, — добавил второй.

Первый молодой вельможа прочистил глотку и четко и громко сделал такое заявление:

— Твоя мать продала себя иностранцам. — Такое заявление было бы оскорбительным в культуре любого народа; что же касается цивилизации, боготворящей Мать-богиню, такое заявление было открытым проявлением намерения убить либо быть убитым самому.

Иностранец высвободил Харда, шепча ему:

— Считай себя покойником, если попытаешься бежать. — Затем, обращаясь к молодчикам, заявил тоном, не терпящим возражений: — Иностранцы отказываются покупать ваших матерей. — И добавил в наступившей тишине: — Вы — прижитые вашими матерями на стороне ублюдки. — Он явно был готов развивать эту тему и дальше до самого утра, но прежде, чем он начал очередную вариацию, вельможи двинулись на него.

Хард нашел ближайшее укрытие в дверном проеме дома — в эту ночь он был просто обречен прятаться в таких укрытиях — и наблюдал за схваткой с благоговейным ужасом.

Один из молодчиков — в такой кромешней тьме трудно было определить, кто именно из трех — с острой как бритва шпагой бросился на иностранца. Иностранец с невиданной легкостью отскочил в сторону от того места, в котором шпага должна была пронзить его, схватил длинную бороду вельможи и резко дернул за нее. Борода была фальшивой и сразу же оказалась в руке иностранца. Глумливо смеясь, иностранец одним легким движением уложил молодчика на землю и бросил фальшивую бороду в лицо другому нападавшему.

Поверженный вельможа уполз по камням мостовой к тому месту, где прятался Хард, и оказался на расстоянии вытянутой руки от него. В порыве ранее не ощущаемой классовой ненависти Хард выкрикнул:

— Мать, прости мне эту греховную радость! — и стал бить ногой по голове вельможи. Камни окрасились в кровь.

Однако иностранцу было не до радости — он оказался зажатым меду двумя другими молодчиками. Кончики их шпаг мелькали перед ним как ядовитые насекомые; каким-то чудом получалось так, что всякий раз он оказывался там, где шпаг не было. Вместе с тем, он не мог схватить ни одного из них без того, чтобы не быть тут же атакованным другим. Несмотря на холод, его лоб покрылся потом.

— Тебе сейчас придет конец, — глумливо прокричал один из вельмож, — потому что моя шпага напоена Молоком Матери (Молоко Матери являлось ядом широкого спектра действия, состоящего из цианидов и растительных алкалоидов типа кураре). Другой вельможа хранил молчание, поэтому иностранец решил начать с него.

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая