Саботажник - Скотт Джастин - Страница 2

Теперь снег валил очень густо. Именно он позволил Гансу заработать золотые франки. Американец легко мог бы идти по компасу. Однако компас не гарантировал, что он не собьется с курса под ударами ветра и не заплутает в лабиринте горных выступов. Но Ганс Грандзау, который ходит по этим горам с детства, умел определить, где он, по наклону какого-нибудь камня и по тому, как этот камень закрывает его от ветра.

Еще несколько миль они поднимались, спускались и снова поднимались. Часто приходилось останавливаться, чтобы передохнуть и очистить тюленью шкуру от льда. Уже почти стемнело, когда в снегу неожиданно появился просвет, и с вершины очередной гряды американец увидел освещенное окно замка.

— Давайте сани, — сказал он. — Отсюда я пойду один.

Немец услышал в его голосе стальные нотки. Ганс не стал спорить, передал клиенту веревку от саней, пожал мужчине руку, пожелал удачи и начал прокладывать след в темноте, направляясь к деревне далеко внизу. Американец пошел на свет.

Железнодорожный полицейский, глядя, как ночная смена уходит в неровное жерло туннеля, гадал, сколько пользы может приносить Южно-Тихоокеанской компании одноглазый, хромой шахтер. Комбинезон и фланелевая рубашка у шахтера были обтрепанные, заношенные, ботинки — стоптанные и тонкие, как бумага. Края потрепанной шапки отвисали как у клоуна, а свой тяжелый молот бедняга тащил так, словно не в силах был его поднять. Что-то здесь не вязалось.

Полицейский был пьющий, лицо его так разбухло от дешевого виски, что глаза почти заплыли. Но эти глаза были острыми, на диво живыми и полными надежды и веселья — несмотря на то, как низко он пал, до службы в самом презираемом в стране подразделении полиции, — и очень наблюдательными. Он сделал шаг вперед, почти решившись проверить. Но в этот миг могучий молодец, румяный нескладеха только что с фермы, забрал у старика молот и понес. От такого доброго поступка хромой, с повязкой на глазу старик показался полицейскому совсем уж старым и безвредным. Но он был вовсе не безвреден.

Впереди в скале темнели два отверстия: главный железнодорожный туннель и рядом — меньший туннель, «первопроходческий», проделанный раньше большого для разведки маршрута, подачи воздуха и отвода воды. Оба туннеля были укреплены деревянными опалубками, не дающими камням падать на людей и вагонетки, идущие внутрь и наружу.

Из тоннеля выходила дневная смена: усталые люди направлялись к рабочему поезду, который отвезет их в поселок, к столовой. Рядом пыхтел паровоз, он вез вагоны, нагруженные шпалами. Упряжки в десять мулов тянули фургоны, передвигались дрезины, и всюду висели облака пыли. Место далекое, два дня кружного пути по железной дороге от Сан-Франциско, но не уединенное.

Телеграфные провода на шатких столбах соединяли вход в туннель с Уолл-стрит. По ним приходили мрачные сообщения о финансовой панике, охватившей Нью-Йорк в трех тысячах миль отсюда. Банкиры с Востока, финансовая опора железных дорог, были испуганы. Старик знал, что телеграммы содержат множество противоположных запросов и требований. Ускорить сооружение кратчайшего пути через Каскадные горы, жизненно важной линии между Сан-Франциско и севером. Или прекратить строительство.

У самого входа в туннель старик остановился и здоровым глазом посмотрел вверх, на гору. Отроги Каскадных гор покраснели в лучах заходящего солнца. Старик смотрел на них, словно, прежде чем погрузиться в темноту туннеля, хотел запомнить, как выглядит мир. Идущие сзади толкали его. Он потер повязку на глазу, словно переживая недавнюю потерю. Прикосновение сдвинуло повязку, и на мгновение приоткрылся второй глаз, еще зорче первого. Железнодорожный сыщик, не похожий на обычного туповатого полицейского, все еще недоверчиво смотрел на старика.

Старик-шахтер проявлял огромную выдержку и хладнокровие. Он держался уверенно, своим бесстрашным поведением рассеивая подозрения. Не обращая внимания на толкавших его рабочих, он осмотрелся, словно пораженный грандиозным зрелищем железной дороги, прорубающейся сквозь горы.

Его и правда изумляли эти усилия. Все предприятие, объединявшее старания тысяч человек, основывалось на простом устройстве у него под ногами, двух стальных рельсах, уложенных на расстоянии в восемь футов и полдюйма один от другого и прибитых стальными костылями к деревянным шпалам, надежно закрепленным в насыпи из битого камня и щебня. Это сочетание образует опору, выдерживающую стотонные паровозы, которые движутся по рельсам со скоростью миля в минуту. И на каждой миле две тысячи семьсот шпал, триста пятьдесят два рельса, шестьдесят бочонков костылей образуют гладкую, почти не создающую трения дорогу, стальной путь, уходящий в бесконечность. Рельсы бегут по неровной местности, льнут к узким карнизам, вырубленным в почти вертикальных утесах, перепрыгивают по мостам через ущелья, ныряют в горные туннели и выныривают из них.

Но это чудо современного инженерного дела и тщательного управления казалось ничтожным в сравнении с горами; горы словно насмехались над ним. И никто лучше этого человека не знал, сколь хрупко это человеческое предприятие.

Он посмотрел на полицейского, чье внимание теперь было направлено на что-то другое.

Ночная смена исчезла в грубо вырубленном отверстии. Вода журчала под ногами рабочих, шедших под бесконечными бревенчатыми сводами. Старик и сопровождавший его молодой человек с молотом держались позади всех. Через сто ярдов они остановились у входа в боковой туннель и погасили ацетиленовые лампы. В темноте они смотрели, как лампы других рабочих исчезают впереди. Потом ощупью прошли по двадцати футам бокового прохода и оказались в параллельном «первопроходческом» туннеле. Этот узкий туннель вырублен грубее основного, потолок низкий и местами совсем нависает. Пригнувшись, они пошли вперед, углубились в гору и там, где их никто не мог увидеть, снова зажгли лампы.

Теперь старик шел быстрее, освещая боковую стену. Вдруг он остановился и провел рукой по неровному шву в камне. Наблюдая за ним, молодой человек в который раз подивился, что заставляет калеку продолжать борьбу. Другие старики давно бы успокоились и проводили время в креслах-качалках. Но если задавать вопросы в джунглях безработных и бродяг, можно и пострадать, поэтому молодой человек удивлялся молча.

— Сверли здесь!

Старик сообщал ровно столько сведений, сколько требовалось, чтобы вдохновить соучастников. Мальчишка с фермы считал, что помогает рабочему с лесопилки в Паджет-Саунд, где профсоюз призвал трудящихся к забастовке и полностью остановил производство досок, но хозяева-кровососы одолели забастовщиков с помощью штрейкбрехеров. Именно такую историю хотел бы услышать молодой анархист.

Предыдущий помощник старика считал, что тот из Айдахо, из Кёр-д’Ален, откуда бежал, спасаясь от шахтерских войн. Следующему он представится как боец «Индустриальных рабочих мира» из Чикаго. Где он потерял глаз? Там же, где охромел: сражаясь со штрейкбрехерами в Колорадо-сити, или охраняя «Большого Билла» Хейвуда [1]из Западного профсоюза шахтеров, или когда губернатор призвал национальную гвардию. Отличная характеристика в глазах тех, кто стремится сделать мир лучше и кому хватает мужества бороться за это.

Рослый парень достал трехфутовое стальное зубило, приложил к указанному месту и держал, а одноглазый старик колотил по нему, пока зубило прочно не засело в граните. Тогда он вернул молот молодому человеку.

— Давай, Кевин. Теперь быстрей.

— Ты уверен, что взрыв в этом туннеле не повредит ребятам, которые работают в основном?

— Клянусь жизнью. Между нами двадцать футов прочного гранита.

История Кевина обычна для Запада. Родился на ферме еще до того, как его отец задолжал банку и потерял землю, работал на серебряных копях, был уволен за то, что голосовал в пользу профсоюза. Ездил по стране на товарных поездах в поисках работы и был избит железнодорожной полицией. Требуя более высокой оплаты, подвергся нападению штрейкбрехеров с топорищами в качестве дубинок. Иногда у него так сильно болела голова, что он ни о чем не мог думать. Но хуже были ночи, когда, отчаявшись найти постоянную работу, или просто постоянное место для сна, или — что еще труднее — встретить девушку и создать семью, — он не мог спать. В одну из таких ночей его соблазнила мечта анархиста. Динамит, «артиллерия пролетариата», сделает этот мир лучше.