Последняя инстанция - Корнуэлл Патрисия - Страница 48

— Итак, вы со Сьюзан перешли в спальню и занялись сексом, — возвращается к основной теме Бергер. — Прошу вас, продолжайте. Сколько времени вы находились в постели?

— Часов до трех утра. Потом она сказала, что мне пора, поскольку ей надо собираться на работу. Так что я оделся, и мы решили снова встретиться вечером. Договорились на семь в «Абсенте», одном приятном французском бистро неподалеку от ее дома.

— Вы сказали, что оделись. А она? Она была одета, когда вы уходили?

— На ней была черная сатиновая пижама-двойка. Сьюзан ее надела, и мы поцеловались у двери.

— И вы спустились вниз? По дороге вы никого не заметили?

— Только Жана, портье. Я вышел и какое-то время передвигался пешком. Набрел на кафе и позавтракал. Проголодался как волк. — Он умолкает. — «Нейлс». Так оно называлось. Прямо через дорогу от «Люми».

— Вы помните, что заказывали?

— Эспрессо.

— Вы сильно проголодались и решили ограничиться кофе? — Бергер демонстративно привязывается к слову «проголодался»: она понимает, что он ее дразнит, дурачит, пытается обвести вокруг пальца. Шандонне было не до еды. Он вкушал образы только что свершенного насилия, разорванной плоти, чуял запах крови — мерзавец сейчас оставил после себя женщину, избитую и закусанную до смерти. И что бы он ни говорил, дело обстояло именно так. Негодяй, каких свет не видывал.

— Сэр, когда вы узнали о трагичной гибели Сьюзан? — спрашивает Бергер.

— Вечером она не пришла, как было условлено.

— Да уж, думаю, нет.

— Не появилась и на следующий день...

— Пятого декабря или шестого? — спрашивает Бергер, наращивая темп, словно желая показать, что пришло время играть по ее правилам.

— Шестого, — отвечает Шандонне. — Наутро после нашего несостоявшегося свидания я узнал обо всем из газеты. — Напускает на себя наигранную грусть. — Я был потрясен. — Всхлипывает.

— Она, само собой разумеется, так и не появилась в «Абсенте» накануне вечером. Но вы, по вашим словам, пришли.

— Пропустил бокальчик вина в баре и ждал. В конце концов, ушел.

— Вы кому-нибудь в ресторане говорили, что ждете ее?

— Да. Поинтересовался у метрдотеля, не заходила ли она — вдруг, думаю, оставила для меня записку. Сьюзан постоянно мелькала на экране, так что ее все знали.

Бергер очень подробно опросила его насчет метрдотеля, в чем был одет сам Шандонне, сколько он заплатил за вино и как — наличными или чеком, представился ли, когда наводил справки о подруге. Разумеется, нет. На все про все ушло пять минут. Бергер заметила, что кто-то из бистро позвонил в полицию и сообщил — к ним заходил человек и ждал Сьюзан Плесс. Тогда, два года назад, все тщательно проверили. Оказалось правдой. Описание интересующего следствие человека полностью совпадало с тем, как описывает себя Жан-Батист. Посетитель действительно заказал в баре бокал красного вина, спрашивал, не заходила ли Сьюзан, не оставила ли записку, и не представился. А кроме того, его внешность идентична внешности человека, который накануне вечером ужинал с убитой в «Люми».

— Вы кому-нибудь говорили, что провели с ней ночь, когда она погибла? — задает вопрос Бергер.

— Нет. Когда я узнал, что произошло, просто не смог.

— И что же, по-вашему, произошло?

— Это они сотворили. Они с ней такое сделали. Чтобы снова меня подставить.

— Снова?

— Еще до того, в Париже, у меня тоже были женщины. С ними произошло то же самое.

— У вас были любовницы до смерти Сьюзан?

— Одна или две. Потом еще и после. Со всеми происходит то же самое, потому что за мной следят. Я снова и снова пускался в бега, прятался от людей, переживал немыслимое напряжение и трудности, и состояние мое ухудшалось. Я живу в постоянном кошмаре... Нет, я никому ничего не говорил. Кто бы мне поверил?

— Интересный вопрос, — отрезала Бергер. — Я, кстати, вам не верю, сэр. Вы убили Сьюзан, ведь правда, сэр?

— Нет.

— Вы ее изнасиловали, сэр, так?

— Нет.

— Били и кусали ее, сэр, верно?

— Нет. Вот поэтому я никому и не стал ничего рассказывать. Кто бы мне поверил? Кто поверит, что на меня объявлена настоящая охота только потому, что отца моего считают преступником, крестным отцом мафии?

— Вы не пошли в полицию и не стали рассказывать, что вы, возможно, последний, кто видел Сьюзан живой, потому что сами ее и убили. Не правда ли, сэр?

— Я действительно не стал рассказывать. А если бы и решился, то меня тут же обвинили бы, как и вы. Я уехал в Париж. Скитался. Тешил себя надеждой, что обо мне забудут... Не тут-то было. Эти так легко не отступятся.

— Сэр, вы в курсе, что тело Сьюзан было покрыто следами от укусов, в которых обнаружена ваша слюна, и что ДНК слюны и семенной жидкости из ее влагалища совпадает с вашим генным профилем?

Черные стекла очков устремлены на Бергер.

— Надеюсь, вам не надо объяснять, что такое ДНК?

— Полагаю, тема моей ДНК должна была всплыть.

— Потому что вы ее кусали.

— Я не кусал. Я придаю большое значение оральным ласкам. Я... — Он умолкает.

— Вы в чем-то хотели признаться? Каким вашим действием можно объяснить присутствие на следах от укусов вашей слюды, если вы их не наносили?

— Я люблю любовные игры, — снова говорит он. — Обсасываю, лижу.

— Где конкретно? Вы хотите сказать, что буквально облизываете каждый дюйм кожи?

— Да. Всю целиком. Мне нравится женское тело. До последнего дюйма. Может, потому что сам я лишен... Потому что оно так прекрасно, а красота — то, чего я всегда был лишен, понимаете? Я их боготворю. Моих женщин. Их плоть.

— К примеру, стопы? Лижете и целуете их?

— Да.

— Щиколотки?

— Везде.

— Вы когда-нибудь кусали грудь этой женщины?

— Нет. У нее была очень красивая грудь.

— Но вы сосали ее, лизали?

— О, как одержимый.

— Грудь для вас важна?

— Да, очень. Честно.

— Вы выбираете женщин с большой грудью?

— У меня есть склонность к определенному типажу.

— Опишите, пожалуйста, свои пристрастия.

— Очень пышная. — Он складывает ладони чашечкой и подносит к груди, на лице застывает сексуальное напряжение: он описывает тип женщин, которые его возбуждают. Может, это только игра воображения, но под черными очками от солнца сверкнул недобрый огонек. — Не толстые; не терплю толстых женщин. Стройная талия и пышные бедра. — Он снова складывает ладони чашечкой, будто сжимая волейбольные мячи; вены на руках вздулись, играют мускулы.

— Сьюзан, надо полагать, принадлежала к вашему любимому типажу? — Бергер невозмутима.

— Меня к ней сразу потянуло, едва только она вошла в ресторан.

— В «Люми»?

— Да.

— Кроме всего прочего на ее теле были обнаружены волосы, — вдруг говорит Бергер. — Вы в курсе, что на трупе нашли необыкновенно длинные, тонкие, как пух младенца, волосы, совпадающие с вашими? Как такое возможно, если вы, по вашим собственным словам, были выбриты? Не вы ли сами только что сказали, что выбрили все тело?

— Их специально подложили. Я уверен.

— Те самые люди, которые объявили на вас охоту?

— Да.

— А откуда у них могли взяться ваши волосы?

— Одно время, лет пять назад, когда я жил в Париже, у меня нередко появлялось чувство, будто меня преследуют, — говорит он. — Будто за мной наблюдают, ходят по пятам. Я тогда понятия не имел почему. Тогда я был моложе и не всегда полностью брился. Ну, представьте, к чему брить спину? До нее трудно дотянуться, по правде говоря, невозможно; к тому же, видите ли, в молодости я стеснялся женщин, редко осмеливался заводить знакомства. Так что я не придавал особого значения бритью, прятал волосы под брюками и длинными рукавами, а брил только руки, шею и лицо. — Он провел по щеке. — Однажды я пришел домой — в квартиру, где жили мои приемные родители...

— На тот момент ваши приемные родители были еще живы? Та пара, о которой вы упоминали? Те, чей дом находился рядом с тюрьмой? — добавляет Бергер с ноткой иронии в голосе.