Формула неверности - Кондрашова Лариса - Страница 5

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая

Когда-то эти стихи написал друг Мишки, сумасбродный поэт Леха Грибов. Почему-то Таня запомнила всего эти четыре строчки, хотя стихотворение было длинное. Но и то сказать, она слышала его всего один раз пять с лишним лет назад.

С чего вдруг Таня стала не только уноситься мыслями в прошлое, но и вспоминать такие детали из него, как стихи?

Не вела она никакого счета. А прошлое потихоньку отдалялось от нее, как хороший сон, который никогда больше не приснится.

Таня встрепенулась. Лучше уж думать о своей нынешней жизни.

Например, об отношениях между ней и ее вторым мужем. В последнее время она будто ждала от него чего-то, все чаще смотрела в Ленькины глаза… Дались ей эти глаза! Что она хотела выискать в них? Почему теперь заговорила о непереносимости для женщины мужского равнодушия? И все вспоминала тот случай, который потряс ее до глубины души.

Итак, смотрела она на днях мужу в глаза, внимательно. Как в зеркало. А оно ничего не отражало. То есть во время их разговора, как она думала, важного для обоих, он просто сидел и думал не о том, что ему говорила Таня, а о чем-то своем.

Теперь она на себе почувствовала, как это обидно. Правильно Ленька на нее в таких точно случаях злился.

В общем, он сидел рядом с ней, а мыслями был так далеко от нее! И в этом далеке для Тани места не находилось.

Вспомнилось нечто на днях кольнувшее ее прямо в сердце, но она тут же нашла объяснение: показалось! Как удобно все самой себе объяснять. Анекдоты действительно берутся из жизни: «Таня, ты же умная женщина, придумай что-нибудь!»

Леонид сидел на диване, и она опустилась перед ним на корточки, уткнулась ему в колени. Милый, родной! Наверное, ей надо быть повнимательнее к нему, ведь он делает все для того, чтобы ни Таня, ни ее дочь ни в чем не знали нужды…

Потом в порыве благодарности она подняла на него глаза и заледенела. Он не шелохнулся, а смотрел на нее сверху вниз ничего не выражающим взглядом, как смотрят на божью коровку, которая ползет по рукаву. Случайное насекомое, к тому же не может причинить вреда. Ползет себе и ползет…

А что она от него ждала? Чтоб по голове потрепал? По крайней мере собаки на это надеются, когда к хозяину подходят и кладут голову ему на колени. Хозяин может их даже за ухом почесать, но недолго, а потом оттолкнет от себя: «Ну, иди, иди, гуляй, не мешай думать!» А Таню даже по голове не потрепали, вот она и обиделась…

Ей захотелось вскочить, закричать, попытаться разбить эту холодную, равнодушную маску. Не чужой ведь человек, муж. Они жили вместе шестой год, такой большой кусок жизни… Таня должна знать, о чем он думал, чего ему не хватало. Какого, в конце концов, рожна ему было надо?!

Мозг ухватил в ее беззвучном вопле слово «должна». Кому должна? Вернее, кто ей должен? Деньги муж дает? Дает. Супружеский долг исполняет? Регулярно. Выходит, это ей неизвестно какого рожна нужно. И чтоб с любовью в глаза смотрел! И чтобы самые тайные его мысли были для нее открыты.

Мечтать не вредно. Ей, значит, он открылся, а Таня продолжала бы себе потихоньку о Мишке тосковать. Это ее, святое, этого она никому на осмеяние не отдаст! Эгоистка!

А разве в крепких семьях супруги не близки настолько, что не имеют друг от друга секретов? Теперь она уже защищалась: должно же быть что-то общее, что объединяет, делает людей близкими друг другу! Для чего-то же люди вместе живут! Кто объяснит ей, что происходит?!

Чтобы прогнать этот морок, ей захотелось рассмеяться. Расхохотаться в голос. Этак с подвыванием. А это уже истерика. Какие-то крики. Смешно кричать самой себе…

«Что тебе нужно? Любви. Любви Леонида?» Татьяна смутилась и подумала, что, наверное, его любовь показалась бы ей навязчивой и даже осложнила жизнь. Если теперь он держал ее под колпаком только потому, что Таня — законная супруга, то в какие же тиски он зажал бы ее, влюбившись!

Непонятно, чего ей больше хотелось: чтобы муж вдруг взял да ушел, или чтоб повинился: мол, прости, ошибся, принял за любовь к тебе простое увлечение. Или сознался, что полюбил другую. Или поговорил по-товарищески: мол, что поделаешь, нет любви, но есть уважение, общая постель, наконец…

Это уже мазохизм, честное слово. Что-то похожее на фильм из телевизионной программки: «Убей меня завтра!»

Просто ей хотелось определенности. Какого-то действия с его стороны, а то у Тани уже появился комплекс невостребованной вещи. Забытой. Той, что где-нибудь в углу оставили и больше не вспоминают о ней.

Но вот сам Леня чувствовал себя хорошо. Наверное, он привык так жить. Какое-то время еще всякий брак держится на чувствах, на страсти, а потом эмоции постепенно сходят на нет. Наступает привычка. Все об этом знают, а Таня только теперь открыла для себя Америку.

А все потому, что она все мыслями к первому браку тянется. Сейчас, по прошествии пяти лет, ей стало казаться, что он был чуть ли не идеальным.

Будь Таня поумнее, она не в прошлое смотрела бы, а в будущее. А для начала могла бы состояние влюбленности их с Ленькой друг в друга продлить. Тоже, кстати, умными людьми рецепт разработан. Надо было пококетничать, затеять игру, каждый день быть новой, неповторимой. А тут перед мужем изо дня в день некий живой домашний половик…

И главное, ей не хотелось никаких усилий предпринимать. Неправда это, будто Таня постоянно ковырялась в ране и смотрела, как она кровоточит. Откуда рана-то? Должно быть, от раненой души, а если душа в процессе не участвует?

Сама во всем виновата. Могла бы, как и Ленька, довольствоваться тем, что есть. Он думает, и она думает, а вместе соберутся, поговорят-поедят — и в постель. Ведь не бил же он ее. И не пил. И не гулял явно. Это Таня думала, что он гуляет, потому как что еще можно делать, когда домой приходишь только поесть и поспать?

Она взглянула на кухонные часы с кукушкой. Мамочки, она и забыла, что Александра просила ее разбудить. У нее сегодня в девять часов консультация то ли по высшей математике, то ли еще по какому предмету. А она сама и ухом не ведет. Любит девушка поспать, вся в свою мамашу!

— Саша! — закричала она из кухни, но плотно прикрытая дверь свела громкость крика на нет.

Пришлось идти открывать дверь, угрожать чайником с водой, из которого — как самое последнее средство — она грозилась полить соню.

— Который час? — поинтересовалась Александра.

— Восемь часов.

— Мама, я же просила разбудить без пятнадцати! — завопила неблагодарная девчонка. — Я опоздаю.

— Я тебе дам деньги на маршрутку, — улыбнулась Таня.

— А, тогда еще ничего… Что на завтрак?

— Манная каша.

— Фу! Как в детском саду. И Каретников ее ел?

— Причем с большим удовольствием.

— Понятно, почему он такой круглый, на манной-то каше! А больше ничего нет? — с надеждой спросила Шурка.

— Есть кусок холодной телятины, миледи, а также кофе с круассанами, — нарочито залебезила Таня.

— Тогда жить можно, — проговорила ее девятнадцатилетняя дочь.

Она повернулась к матери попкой, обтянутой короткими штанишками старенькой пижамы, и стала стелить постель. Таня вздохнула и пошла на кухню.

Нарезала холодное мясо, сварила кофе. Ленька не возражал и против растворимого кофе, а Шурке подавай только натуральный.

Все равно позавтракала дочь на ходу. Заколола свои великолепные пепельные волосы. Вскочила в джинсы, и только Таня ее и видела.

Вот и все общение с дочерью. Чем она занимается целыми днями, кроме занятий в университете, о чем мечтает — для родной матери тайна за семью печатями. Она, видите ли, своими переживаниями занята!

Тане захотелось пообщаться с сестрой. Маша работала невропатологом в частной клинике. Сегодня она была дома. Голоса ее гостей слышны и здесь, на Таниной кухне.

• Предыдущая
• 5/57
• Следующая