Поэзия и проза Древнего Востока - Чжао Е - Страница 94
- Предыдущая
- 94/168
- Следующая
Особое место в «Типитаке» занимают два собрания коротких лирических поэм «Тхера-гатха» и «Тхери-гатха», приписываемые соответственно монахам и монахиням, ближайшим сподвижникам и ученикам Будды. Среди других книг канона они выделяются ярко выраженной эмоциональной окраской, подробными описаниями явлений природы и различных оттенков человеческих чувств. Поэтому, оставаясь взволнованной проповедью величия Будды и его учения, они в то же время предвосхищают некоторые линии развития классической индийской лирики. С лиризмом гатх связано разнообразие используемых в них поэтических приемов (аллитераций и ассонансов, тропов, игры слов, рефренов, повторов), обилие всевозможных намеков, аллюзий и ассоциаций, иногда уже для нас непонятных, но придающих стилю гатх исповедальный пафос и ощущение непосредственности. Как и в других частях канона, тщательная реконструкция позволяет отличить в составе «Тхера-гатхпи и «Тхери-гатхи» более ранние и более поздние части, но это не противоречит конечному единству сборников, в целом дающих возможность заглянуть во внутренний мир членов древней буддийской общины.
Наконец, последнее из выдающихся произведений, входящих в «Сутта-нипату», — «Джатаки», или рассказы о былых существованиях Будды. Джатаки наиболее наглядно воплотили в себе тот синтез общеиндийских литературных и фольклорных традиций и буддийского учения, который вообще характерен для палийского канона. Большая часть сюжетов джатак (всего их в «Типитаке» пятьсот сорок семь) почерпнута из индийского народного творчества. Поэтому многие басни, легенды и сказки, которые используются в джатаках, встречаются в других памятниках индийской литературы (эпосе, «Панчатантре», «Катхасаритсагаре» и т. д.), в индийском и мировом фольклоре (например, джатака о верном изречении, за которой стоит общеизвестная сказка о благодарных зверях и неблагодарном человеке). Присутствуют в джатаках и традиционные для индийской литературы приемы обрамления, чередования стихов и прозы, резюмирующих сентенций и т. п., а кардинальная для религиозно-философских учений Индии идея метапсихоза реализуется в них как серия эпизодов из различных рождений Будды на пути к конечному его просветлению. В этой связи каждая джатака распадается на три части: введение, в котором изложены события, побудившие Будду рассказать последующую историю, затем сама история о прошлом и, наконец, отождествление героев этой истории с Буддой и его слушателями. Поучительность и серьезный тон сочетаются в джатаках с занимательностью рассказа, и не случайно они были главным средством буддийской пропаганды, отражая наиболее распространенное и доступное для широких масс понимание буддизма. По своей популярности с джатаками могут сравниться немногие произведения мировой классики. Они переводились и перелагались на языки всех тех стран Азии, куда проник буддизм, а кроме того, лишенные буддийской морали, вошли в десятки произведений дидактической и развлекательной литературы. Поэтому люди, не имеющие никакого отношения к буддизму и никогда не слышавшие о джатаках, тем не менее хорошо знают часть их сюжетов из книг Эзопа и Бабрия, Лафонтена и Крылова, из «Тысячи и одной ночи» и «Калилы и Димны».
Сопоставляя буддийский канон с ведийским, мы убеждаемся, что каждый из них обладает особой, только ему присущей спецификой. Мифологические представления, которые, хотя и на разных уровнях интерпретации, определили общий характер содержания и образности ведийской литературы, в книгах «Типитаки» отошли на второй план, лишь иногда выступая в качестве декоративного фона. По-разному расставлены стилистические акценты: ведийские тексты возвещаютистину, буддийские — убеждаютв ней; величественному, безусловному тону проповеди вед противостоит более интимный, доверительный топ «Типитаки», ее стиль диалогичен не просто по форме, но и по внутренней сути. Человеческий опыт и мироощущение представлены в ведах в отвлеченных категориях и символах, буддийские памятники стремились найти для них конкретное и осязаемое воплощение. Эти и другие подобного рода отличия обусловлены особенностями ведийской и буддийской религии, обусловлены разрывом во времени между ведийским» и буддийскими памятниками. И тем не менее между ними есть много общего, что позволяет отнести их (а вместе с ними джайнские и эпические тексты) к одному, а именно к первому периоду древнеиндийской литературы. Прежде всего, история других литератур древности показывает, что становление этих литератур обычно начинается с появления памятников двух типов: религиозных сводов и эпоса. Первыми произведениями китайской литературы считаются «Шуцзин», «Шицзин» и «Ицзин», вошедшие в конфуцианское «Шестикнижие», история иранской литературы открывается «Авестой», еврейской — Библией, греческой — «Илиадой» и «Одиссеей». Среди древнейших памятников месопотамской, угаритской, хеттской и египетской литератур преобладают фрагменты мифологического эпоса и ритуальных текстов. Таким образом, со сравнительной точки зрения создание четырех литературных комплексов, о которых шла речь (ведийского, буддийского, джайнского и эпического), знаменует собой начало развития индийской литературы.
Далее, и веды, и «Типитака», и эпос сложились как целое в течение многих веков, причем складывались в русле устной, а не письменной традиции. Мы знаем, что письмо было уже известно населению долины Инда в III–II тыс. до н. э., затем его навыки оказались утраченными, и возродилась письменность в Индии лишь приблизительна в середине I тыс. до н. э. Однако первоначально ею пользовались, по-видимому, в сугубо утилитарных, экономических и административных целях. Поэтому, хотя «Ригведа» существовала уже к 1000 г. до н. э., ведийская литература в целом к 500 г. до н. э., а ранние версии эпоса и первые буддийские и джайнские тексты к 400–200 гг. до н. э., записаны они были не сразу, а где-то на рубеже или в первых веках нашей эры и долгое время функционировали как памятники устные. Это привело к нескольким важным для всей индийской литературы периода древности последствиям. Поскольку произведения ее не были фиксированы, а существовали в текучей и динамической устной традиции, мы часто имеем дело не с одним, а с несколькими текстами (рецензиями) какого-либо памятника; и в таком случае бессмысленно отыскивать его оригинал или архетип, но приходится считаться с тем, что различные рецензии отражают регулярно менявшиеся от исполнения к исполнению его состав и облик. Устным бытованием объясняются и такие особенности стиля вед, эпоса, «Типитаки», как обилие в них устойчивых фразеологических оборотов (так называемых «формул»), повторов, рефренов и т. п. В формулах и повторах часто видят наследие присущих, например, гимнам вед магических функций, однако прежде всего они были необходимым условием создания любого рода текста в устной форме и последующего его воспроизведения «по памяти» новыми исполнителями. Устным происхождением определены, наконец, основные способы построения древних индийских памятников (в виде проповеди, диалога, призыва, обращения и т. п.), а также некоторые дошедшие к нам по традиции их названия (шрути, упанишады и др.).
Уже сам по себе устный характер творчества говорит об известной условности применения термина «литература» (от слова «литера» — письменный знак) к рассмотренным нами памятникам. Условность использования этого термина возрастает и оттого, что в рамках периода древности еще не произошла автономизация литературы среди иных видов духовной деятельности. Было бы неправильным утверждать, что каждый древний индийский текст преследовал только практические (религиозные либо дидактические) цели, но в целом эстетические, собственно художественные задачи еще не выдвинулись на первый план. И хотя мы имеем дело с произведениями, чьи художественные достоинства по-своему уникальны, они не случайно входят в состав религиозных сводов, так же как не случайно, что характер санскритского эпоса, «Махабхараты» и «Рамаяны», во многом определен ясно выраженной моральной и философской тенденцией.
- Предыдущая
- 94/168
- Следующая
