Серп языческой богини - Лесина Екатерина - Страница 36

• Предыдущая
• 36/71
• Следующая

– Женщина?

Далматов не видит, но знает – Саломея пожала плечами. Для нее все очевидно.

– Да. Было четверо. Двое мертвы. Остались еще двое. И обе – женщины.

Ну да, кажущаяся простота запредельной арифметики.

Шесть минус Юрась.

Пять.

И голова в горшке.

Четыре.

И простые действия закончились. Снайпер. Пуля, приласкавшая Толика.

Два? Толик и Зоя находились рядом. Два плюс два… Алиби? Изящный способ представиться жертвой? Опасный способ. Требует абсолютного доверия к снайперу.

И опять же: кто держал винтовку?

Родион? Тогда два плюс два и еще единица. Сумма не равна пяти.

Умела ли Таська стрелять? А Викуша? Что он вообще знает о них?

А ничего. Не удосужился выяснить. Все ведь выглядело простым. Скучным даже.

Далматов поднялся. Ныло плечо. И поясница тоже. Горели от бессонницы глаза. И холодно… дом выстывает быстро, а старая печь требует дров. Илья открыл заслонку и разворошил пепел. Угли вспыхнули ярко. И тонкая щепа, уже успевшая обсохнуть, почернела, питая огонь.

– Далматов, ты знаешь, что выглядишь очень фигово? Сколько ты спал? – Саломея села на табурет и впилась зубами в бинт. – И вообще спал ли?

Немного. Час или два. Стоило закрыть глаза, как сон исчезал, а инстинкт самосохранения бил по нервам, требуя оставить сон до лучших времен. И был наверняка прав, потому что безумие спать в доме, который принадлежит демону.

– От бессонницы и крыша поехать может.

Дельное замечание, с учетом того, что крыша эта всегда была не слишком-то надежна.

Далматов оставил заслонку приоткрытой, позволяя огню разгореться.

Снова чай. Консервы. Все те же мысли, которые, что цирковые лошади, бегают по кругу. Старайся, Далматов. Думай хорошенько. Не ленись.

Вспоминай. Анализируй. Если ты, конечно, способен анализировать.

Четыре плюс два. Неизвестные переменные, удачно – или неудачно? – вписавшиеся в чужое уравнение.

Толик умело обращается с топором, что несколько неожиданно, но ни о чем не говорит, кроме того, что Толику по вкусу топор.

И парочка ножей.

Утром он тренировался на заднем дворе. Расстояние в полтора десятка шагов. Стена сарая со свежими шрамами выбитой щепы. Нож в Толиковой руке. Движения медленные и на первый взгляд совершенно бестолковые. Рука рисует полукруг, замирая в высшей точке. Мгновенье тишины. И треск клинка, пронзающего стену.

Скрип снега. Разворот. И бросок. Но пальцы в последний миг удерживают нож. И Толиково лицо меняется, плывет, переплавляя черты в прежние, бестолково-растерянные.

– Извини, – его голос хрипловат. – Предупреждать надо. А то мало ли…

Он убирает нож в ножны и отправляется за вторым.

– Тренируешься?

– Так… развлекаюсь. Люблю вот… иногда…

Выщербленная стена и дорожка на снегу выдают, что развлекается Толик довольно давно.

– Вышел дров наколоть. А тут вот… и я подумал, что можно… и ты.

Нож вошел в доску по самую рукоять, но Толик вырвал его одним движением.

– Хорошая игрушка. – Далматов не отказался бы от возможности взглянуть на нож поближе, но Толик поспешно, слишком даже поспешно, спрятал.

– Да так… купил по случаю. Баловство.

Или оружие при умении пользоваться. Толик определенно умел.

– Чего еще? – спросил он, пожалуй, слишком уж раздраженным тоном, будто предвидя вопрос.

– Скажи, а ты и вправду ее потерял вчера?

– Буря была.

Ветер. Метель. Нулевая видимость. Подходящий антураж для несчастного случая. И не надо ни ножей, ни топора. Лишь в сторону отойти.

– Или ты хочешь спросить, не потерял ли я ее специально? – Толик положил руки на ножны и наклонился. Он выше. Вероятно, физически более силен. И в форме лучшей, чем Далматов. – Нет. Не специально. Она мне нравится.

Последнее признание мог бы и при себе оставить.

Больше Толик ничего не сказал, но взялся за топор. О помощи не просил и вообще словно не замечал Далматова. Толик выбирал полено, устанавливал его на широком, обледенелом колуне и бил. Топор он держал так, что сразу становилось видно – ему не впервой. Хрустела древесина. Разлетались половинки полена, и Толик наклонялся, подымал, отряхивал от снега и устанавливал на деревянную плаху.

– Зойка – тварь, – сказал он, опуская топор на очередное поленце. Лезвие увязло в сучковатой древесине, и Толику пришлось выдирать его, придерживая полено ногой. – Ты не смотри, что дура. Тварь она. Мелкая. Хитрая и жадная.

Перехват. Замах.

– И опасная.

Удар.

– По-моему, на сегодня хватит. – Толик вытер клинок о рукав. – А Зойки ты поберегись.

Зойка-сойка-зайка. Еще один удивительный зверек местного зоопарка. Она заняла ту же комнату, в которой обитала Викуша. Случайность?

И незапертая дверь, оставленная словно нарочно приоткрытой. Приглашение? Почему бы и нет. Далматов заглянул. Комната была пуста.

Комната не изменилась.

Тряпичные занавесочки на окнах. Викуша добыла их с чердака и, вычистив снегом, повесила.

– От солнца, – сказала она, будто оправдываясь. Но солгала – солнце в эти окна заглядывало редко, не пробивалось оно сквозь толстую наледь. А занавески висели. И розовый меховой кролик появился на столе. Тот самый? Или Зоя привезла собственного?

Чемодан – ее. И тоже открыт. Пуст почти. Майки. Маечки. Трусики. Обыкновенные. Хлопковые. На плотной резинке. И ни кружев, ни вышивки, ни даже рисунка. Функциональная простота, и, судя по лейблу, не из дешевых.

Пара лыжных костюмов. Свитера. Носки. Перчатки. Косметичка. Милые женские мелочи, в которых Далматов мало что смыслит. Документы в пластиковом непромокаемом пакете. Швейцарский нож. Обойма от «ТТ».

Спички. Очаровательный набор юной блондинки. Особенно обойма хороша.

Заскрипели половицы. Далматов успел убрать вещи в чемодан и даже сделать вид, будто только-только заглянул в комнату.

И Зоя поверила. Ну или сделала вид, что верит.

– При-и-ветик! – прощебетала она. – А ты в гости, да? Заходи. Садись! Ну сюда. Или туда. Или еще куда-нибудь. Здесь все такое пыльное! Прям как в дядюшкином магазине! Ты не представляешь, какой там кошмар! Я ему говорю: дядя, продай это старье и открой нормальный магазин. Ну брендовый чтобы. А он мне, что я дура и ничего не понимаю…

Она обошла комнатушку, поправила занавески, смахнула соринку со стола и остановилась перед шкафом, словно заслоняя его от Далматова.

В шкаф он заглянуть не успел.

– Как спалось? – поинтересовался Илья.

– Ужасно! Я спала на полу! Я всегда сплю на полу, но тут совершенно отвратительный пол! У меня все тело болит!

Принцесса на горошине. Печальный взор. Слезы в очах, которые высыхают по взмаху ресниц. И нож в чемодане. А пистолет, надо думать, Зоечка при себе носит.

Обыскать?

– Еще снилось такое… всякое… А ты зачем пришел?

Вопрос прозвучал хлестко и жестко. И взгляд Зои лишился нарочитой кукольности. Отвечай, Далматов, и думай, что говоришь.

– Помощь нужна. Ты перевязки делать умеешь?

Пауза. Прикушенная губка. И наивный вопрос:

– А кого ранили?

С перевязкой она справилась быстро, почти профессионально. Вот только говорить не прекращала, маскируя словесным потоком это свое умение:

– …а еще тетушка фельдшером была. И к нам все постоянно ходили. С насморком. Или когда вот голова болела. Или еще понос… ну постоянно просто! Я тогда решила, что не пойду на врача учиться! Лучше моделью быть. А у тебя вправду дом есть собственный? И машина крутая, да?.. Ты не подумай, что я корыстная… нет, я корыстная, но тут разве плохо? По-моему, у мужчины должны быть деньги… иначе как тогда?

Никак, наверное.

– Или вот у женщины… тетушка так говорила. Женщина должна быть или красивой, или богатой. Я вот – красивая. Красивая, правда?

– Очень.

Зоя хихикнула и потупилась. Ангел чистой красоты. С пистолетом. Ножом. И прочими маленькими далеко не ангельскими секретами.

– А твоя Мелли – богатая. Если бы у тебя не было денег, ты бы на ней женился. Ну, я так думаю.

• Предыдущая
• 36/71
• Следующая