Обнаженная натура - Гамильтон Лорел Кей - Страница 28

Первое, что я увидела — темнота. Тело было одето в темно-зеленую форму СВАТ, которая была на Граймсе и его людях. В ткань впиталась кровь, и почти вся одежда стала черной, и все тело казалось черной фигурой на светло-коричневом пластике каталки. Лицо, когда сняли шлем, смотрелось бледным пятном, но волосы были так же темны, как форма. Брови густые и тоже темные. Но ниже бровей лица просто не было — красное месиво, которое глаза отказывались рассматривать.

Я поняла, почему Мемфис подумал об оборотне. С той стороны комнаты мне трудно было сказать точно, но нижняя часть лица выглядела как обгрызенная.

Патанатом заговорил в небольшой цифровой рекордер:

— Осмотр начат в четырнадцать тридцать. Наблюдатели — маршалы Анита Блейк и Отто Джеффрис, — Он посмотрел на меня; — Маршалы, вы наблюдать будете через весь зал?

— Нет, — ответила я и пошла вперед.

Сделала под тонкой маской глубокий вдох и встала рядом с доктором и остальными.

Олаф подошел за мной как жуткая тень, завернутая в пластик. Я знала, что тело его не пугает, и он будет все это использовать лишь как повод держаться ко мне как можно ближе.

Лучше не придумаешь.

Вблизи повреждения лица стали очевидны. Я видала похуже, но иногда дело не в том, хуже — не хуже. Иногда бывает просто достаточно. Служи я в обычной полиции, меня бы перевели через два, много через четыре года подальше от насильственных преступлений. Я уже работаю шесть с лишним лет, и никто мне такого не предлагает. В противоестественном отделе не так много маршалов, чтобы устроить ротацию, да и на обычного маршала меня не обучали.

Я смотрела на тело, стараясь думать о нем как о теле, не произнося про себя слова «человек». Каждый справляется своими средствами — для меня это слова «тело», «предмет», Предмет на каталке — уже не личность, и чтобы мне сделать мою работу, мне нужно все время в это верить. Одна из причин, по которым я перестала выполнять казни в морге, — я не могла больше думать о вампирах как о неодушевленных предметах. Когда предмет становится личностью, убивать его труднее.

— Сняв пластик, вы остановились, потому что вид был такой, будто нижнюю часть лица жевали по-настоящему большие челюсти, — сказала я.

— В точности моя мысль, — ответил Мемфис.

Торчали бледные осколки костей, но нижняя челюсть была оторвана.

— Нижнюю челюсть вы нашли?

— Нет.

Олаф перегнулся через меня, перегнулся посмотреть на рану, но прижался ко мне так близко, как только можно было в его защитном фартуке и моей одежде. Надевая фартук, я не подумала о защите себя сзади. Хотя второй фартук вряд ли был бы той защитой, которая нужна мне от Олафа. Скорее уж пистолеты.

У меня пульс бился в горле, и не от вида трупа.

— Отто, отодвинься, — сказала я сквозь сжатые зубы.

— Я думаю, это мог быть какой-то инструмент, а не челюсти, — сказал он, наклоняясь еще ближе, прижимаясь ко мне. Вдруг до меня дошло, что он очень рад ко мне прижаться.

По коже пробежал жар. Непонятно было, стошнит меня сейчас или я потеряю сознание. Я оттолкнула Олафа и шагнула прочь от тела — наверное, быстрее, чем мне казалось, потому что Дейл и Патрисия отодвинулись с дороги, и я оказалась у конца стола одна.

Олаф смотрел на меня, и глаза его не были безразличны. Вспоминал ли он случай, когда заставил меня помогать ему резать вампиров, и ночь кончилась его мастурбацией окровавленными руками у меня на глазах? Тогда меня тоже стошнило.

— Ты сука мерзкая, — сказала я, но моему голосу не хватало крутости. Он прозвучал слабо и перепуганно, черт бы побрал!

— Анита, есть инструменты, которые могут вот так изуродовать человеческое лицо.

Он говорил по делу, но лицо у него было совсем не деловое. Едва заметная улыбка искривила губы, а в глазах был тот жар, что никак не подходит к секционному залу.

Я хотела сбежать отсюда и от него, но не могла дать ему победить. Не могла допустить такого провала перед лицом незнакомых людей. Дать такое удовлетворение этой здоровенной сволочи. Ведь не могла же?

Сделав несколько глубоких вдохов сквозь маску, я взяла себя в руки. Сосредоточься, сбавь дыхание, сбавь пульс. Самоконтроль. Именно так я не давала своим зверям восстать. Такие рывки адреналина опасны, но если умеешь их унять или не допустить, то дальнейшее не произойдет.

Наконец я смогла посмотреть на него спокойными глазами:

— Стой на той стороне стола, Отто. И не вторгайся вновь в мое личное пространство, иначе я тебе предъявлю обвинение в харасменте.

— Я ничего плохого не делал, — ответил он.

— Маршал Джеффрис! — сказал Мемфис, кашлянув. — Если у вас нет романа с этой юной леди, я предлагаю вам сделать так, как она говорит. Я видал, как мужчины такое делают, «обучая», — он пальцами показал кавычки, — женщин игре в бейсбол, гольфу, даже стрельбе, но впервые вижу такое во время вскрытия.

— Ты псих ненормальный! — радостно сказал Роза.

Олаф к нему обернулся и посмотрел так, что улыбку смыло с лица фотографа. Он даже побледнел за лицевым щитком.

— Вы недостаточно со мной знакомы, чтобы делать такие заявления.

— Да ладно, я просто согласился с доком и маршалом Блейк!

— Так какой же инструмент мог нанести подобные повреждения? — спросил Мемфис, пытаясь вернуть всех к работе.

— Есть такие разрушающие инструменты, используемые в промышленной обработке мяса. Для удаления рогов, для кастрации, некоторые перерезают шею одним движением.

— Зачем кому-то таскать с собой такие штуки? — спросила я.

Олаф пожал плечами.

— Не знаю. Я просто сказал, что есть альтернатива ликантропам.

— Понятно, — ответил Мемфис и посмотрел на меня, несколько более добрыми глазами. — Маршал Блейк, вы готовы дальше осматривать тело, или же вам нужна еще минутка?

— Все в порядке, если он будет стоять по ту сторону стола.

— Верно замечено, — сказал Мемфис и посмотрел на Олафа уже не так дружелюбно.

Я обошла каталку так, чтобы она стояла между Олафом и мною. Это было лучшее, что я могла сделать, чтобы остаться в зале. Но когда мы закончим с этим телом, я найду Эдуарда, и мы поменяемся партнерами в этом танце. Не могу я работать с Олафом в морге. Он все это видел как любовную игру, и я просто не могу это выдерживать. Даже не то чтобы не могу, а не буду.

Бернардо будет заигрывать, но не при работе с телами. Для него свежерастерзанные трупы не сексуальны, и это будет глотком свежего воздуха после работы с серийным убийцей, как бы ни был безобразен этот флирт.

Доктор начал расстегивать бронежилет, потом остановился.

— Поснимай крупным планом, Роза, — попросил он и показал пальцем перчатки на какие-то места жилета. Олаф тут же нагнулся посмотреть, так что мне, чтобы узнать, что там увидел доктор, надо тоже нагнуться. Блин, неужто так Олаф меня достал, что я не могу делать свою работу?

Наконец я придвинулась и увидела следы порезов. Их могли оставить лезвия — или по-настоящему большие когти. Ткань мало что мне могла сказать про это, голая кожа сказала бы больше.

Вскрытие жертвы убийства — вещь очень интимная. Тут не только резать тело надо, но и раздевать. Не хочется же порезать или дополнительно повреждать одежду, чтобы не стереть следы, и приходится поднимать тело, держать чуть ли не в объятиях, раздевая как куклу или спящего ребенка. По крайней мере окоченение уже прошло. Раздевать тело в окоченении — это как раздевать статую, только оно на ощупь отличается от любой статуи.

Никогда не завидовала работе служителей морга.

Дейл и Патрисия придвинулись поднять тело и снять жилет. Я никогда не любила наблюдать эту часть процесса, Не знаю, почему мне неприятно видеть, как раздевают труп, но это так. Может быть, потому что это часть процесса, который я обычно не вижу, Для меня мертвые либо полностью одетые, либо совсем голые. А смотреть, как они переходят из одного состояния в другое, это вроде вторжения в их частную жизнь. Глупо звучит? Мертвой оболочке на секционном столе на это плевать, Она давно уже по ту сторону смущения, — а я вот еще по эту. Живые спорят со смертью, а мертвых она устраивает.