Последний рейс - Конецкий Виктор Викторович - Страница 19
- Предыдущая
- 19/31
- Следующая
Магазин «Парижский шик» мадам Анжу помещался в самом центре Петербурга, на Театральной площади.
Но не в ее честь мыс называется Анжу.
Анжу Петр Федорович (1796-1869) исследовал северные берега Сибири между устьями рек Оленек и Индигирка и описал их. На основе астрономических наблюдений составил карту Новосибирских островов. Отличился Петр Федорович и в Наваринском сражении (1827), командуя артиллерией на линейном корабле «Гангут».
Мне часто задают вопрос: почему вы плаваете на Зеленый Мыс? Другого места нет?
Ответ не в книгах. Вот вижу сейчас, как медлительный спутник поднимается к Млечному Пути над мысом Край Леса. Вот и весь ответ.
Ложь всегда красивее правды. В архиве Горького есть мысль о том, что истинное искусство не может процветать среди социальной несправедливости. «Попробуйте объективно написать бытовой роман, и вы увидите, что это труднее изображения мировой проблемы».
Вечером, когда влипли в непредсказуемый лед и я узнал, что Юрий отправился в баню (от электромеханика узнал: он в моем стенном шкафу, мироед, веники держит, которые мне в качестве натюрморта нарисовать хочется), вынужден был опять лезть на мост и входить в беспросветный лед с третьим помощником.
Минут через тридцать появился Юрий с мокрой башкой и без головного убора — это после болезни! — и потихоньку вошел в роль и принял командование — уже в полной тьме.
Я предложил залечь в дрейф и возможно скорее информировать Штаб Восточного сектора о наличии на традиционном рекомендованном курсе мощной перемычки, но капитан это предложение отклонил и сей секунд пробивается на зюйд, а я этим делом займусь через полчаса.
Пока же читаю Лескова и сотрясаюсь вместе с классиком, электрочайником и «Эрикой».
Мне приятно узнать из предисловия, что Николай Семенович влип в литературу через публикации в газетах корреспонденций, «посвященных различным неурядицам народного быта», «захваченный „очистительным“ духом эпохи шестидесятых годов». Все, братцы кролики, на крути своя на Руси было, есть и будет…
06.09. Пятница. Такой мощный ледяной массив не мог не давать метастазов — и мы всю ночную вахту шарахались от них.
По двадцать пять раз кручу башкой в разные стороны и сто раз поджимаю ноги, оттягивая носки, — борюсь со старостью, и вообще моцион.
Ночью секонд был даже как-то неуклюже, но любезен: «А хотите посмотреть, как работает рубочный прожектор?» Дошло до него! Вернее, он узнал наконец, где и как включается прожектор. С опозданием узнал, разгильдяй. Но продемонстрировал. Ну, это он по службе обязан. А вот, когда я в четыре часа ночи собрался идти спать голодным, так как не услышал о переносе завтрака (часы отвели), он доложил, что «ключи для вас повар оставил, и ребята пожарили картошку». Так что Иван с опозданием по фазе на 24 часа, но все-таки действует.
Вчера я мимоходом сказал, что получается странно: пароход битком набит картошкой и луком, а гвардейская, самая от века уважаемая, ночная, собачья вахта жует хлеб с сухим сыром. Секонд, конечно, заскулил, что это вышло из моды, повариха зажимает ключ от камбуза — ей лишняя морока: прибирать утром надо и проч… И вот спустя сутки сообщил радостный сюрприз. Мое тлетворное влияние начинает действовать: очевидно, мой сигнал был обсужден гвардейцами на сходке, передан поварихе и старпому. И ночная вахта под прикрытием моего авторитета выиграла бой за жареную картошку, а это великолепная штука — жареная картошка со свежим луком в начале пятого ночи.
Светать начинает около трех.
Еще маленькая радость: Юрий подарил мне замечательные солнцезащитные очки. Было солнце сквозь дымку. Под пленкой сплошной серости небо и море сияли каким-то странным розовым светом. Это сильно мешало, когда заглянешь в черную дыру радара, а глаза не успевают адаптироваться. И Юрий Александрович подарил мне заграничные очки, ибо мои отечественные годятся только трехнедельному покойнику, который из гроба захотел бы незаметно подглядеть выражение физиономий ораторов на гражданской панихиде в крематории.
«У врачей бывают отвратительные дни и часы, не дай Бог никому этого… Те отвратительные часы и дни, о которых я говорю, бывают только у врачей, и за сие, говоря по совести, многое простить врачам должно…» Это Антон Павлович.
А ты вот не доктор, но вот на десять секунд раньше повернул! И вот судно слишком медленно заходит на циркуляцию. И вот ты ждешь, что сей момент оно загрохочет по камням или напорется на торос. Ждешь, как видите, не часы и дни, а секунды всего или минуты. Но эти отвратительные минуты бывают только у моряков, и за такое им много простить можно…
Всем людям свойственно некоторое выпячивание своих профессий. Видно, этим болеют все. Хотя самому замечательному врачу Чехов не способен был бы простить одного — стяжательства.
Сегодня и моряки, и врачи сильно заразились этим вирусом.
Надо стремиться ходить по рекомендованным точкам! Коли не идешь по ним и припухаешь, то трудно сообщить о том, что застрял не на них.
Что и происходит с нами, начиная с 20.00. Опять влипли в 8-балльный лед, тусклый туман, намешанный с сухим снегом.
Увидел лед на горизонте, решил давать маневренный ход, то есть сбавить обороты. Тут входит в рубку старший механик, одет в робу:
— Вик Вик! А я только собрался на полном морском ходу диаграммы замерять…
— Сколько вам будет надо времени?
— Час.
Если механик просит час, значит, управиться они смогут за полчаса — вообще-то это закон, но… — Добро. Позвоните, Олег, когда закончите.
— Спасибо, Вик Вик!
И ты начинаешь мандражировать, считая минуты, ибо ледовая кромка все ближе, а ты должен идти полным и даже не можешь сбавить ни единого оборота — этим всю работу деду испортишь.
Однако игра стоит свеч!
Через двадцать пять минут, очень напряженных, когда ты клянешь себя за идиотизм и мальчишество, появляется стармех и говорит:
— Спасибо! Мы управились.
Он, собака, все отлично понимает, включая твое двадцатипятиминутное мандраже. И потому он теперь тебе обязательно чем-нибудь отплатит в тяжелую минуту.
07.09. 03.00. Венера в чистом ночном небе над Восточно-Сибирским морем. У Амбарчика болтаются два лоцманских судна — «Норд» и «Иней».
На Зеленом Мысу сразу начали выгрузку бревен на автотранспорт, но из-за плохой подачи грузовиков и нехватки автокранов будем стоять долго…
В порту уже стояли «Кигилях» и «Василий Ян», а также два речника для распаузки «Братска». Мы оказались пятыми в очереди на распаузку.
Чук собирается после этого рейса завязывать с морями:
— Закажу звон в церкви. Она, кстати, напротив моего дома. Правда, теперь не звонарь звонит, а полуавтомат, но и так сойдет…
Как прекрасны были времена, когда можно было писать и даже произносить что-нибудь вроде: «И странное волнение коснулось души моей».
Как дико и непристойно прозвучали бы эти слова сейчас здесь. И как ужасно, что уже никогда ни один русский не произнесет таких слов.
А я помню, как Николай Николаевич Радченко, друг юности матери, который пригрел нашу семью в эвакуации, произнес нечто подобное в Бишкеке, когда немцы были под Сталинградом и он с моей матерью возвращались, покачиваясь, с донорского пункта. Сегодня мне кажется, что он был похож на Куприна, но лысый и без усов и бороды… А его сын Никита стрелял из рогатки на верхушках пирамидальных тополей, и галки крикливыми стаями кружились на фоне далеких заснеженных гор…
- Предыдущая
- 19/31
- Следующая
