Китай. Искусство есть палочками - Эванс Полли - Страница 46

• Предыдущая
• 46/56
• Следующая

Я проснулась в два часа ночи, когда мы припарковались на стоянке. Это было пустынное место, освещенное только фарами автобусов, между которыми шныряли призрачные силуэты. Пассажиры, вырванные из объятий сна, мало разговаривали, лишь время от времени закуривали, и оранжевые огоньки сигарет светились в темноте. В углу стоянки обнаружились прилавки, с которых даже ночью торговали какими-то не слишком привлекательными на вид штучками на палочках, фруктами, орешками и водой. Продавцы тоже в основном помалкивали. В этом месте, темном, промозглом и тихом, было что-то зловещее. Этакое чистилище для спальных автобусов, расположенное у черта на куличках, где доживают век старые автобусы, расплачиваясь за свои грехи, к примеру, за нанесение увечий пассажирам. На минуту мне показалось, что тот вопль ужаса водитель издал именно потому, что предчувствовал: нас ждет коллективная кончина.

Я слезла с койки и заставила себя выйти на холод, чтобы сходить в туалет — глупо упускать такую возможность, а потом вернулась, улеглась на узенькую койку и стала ждать. Мы простояли еще около часа, пока водитель трещал с друзьями в буфете. Они там все ржали ну просто как кони и с шумом втягивали в себя лапшу. А на стоянке царила мертвая тишина, которую нарушало только равномерное жужжание моторов и крики какой-то тетки, расхаживавшей с рупором и орущей команды водителям, когда те парковались. Едва автобус останавливался, грозная бабища заходила в салон и орала что-то сонным разомлевшим пассажирам. Я не поняла, что именно она нам сказала, но, наверное, что-то типа: «Приветствую вас, товарищи пассажиры. Сейчас два часа ночи, и вы благополучно прибыли в ад. Вы отсюда никуда не уедете, уж не знаю сколько времени, поскольку водитель № 1 голоден, а водитель № 2, по-видимому, умер. Так что лежите тут в темноте и пересчитывайте свои синяки в тишине, которая будет прерываться только моими выкриками. Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы у тех, кто лежит на верхней полке, хорошенько затекло тело. Всем доброй ночи».

Наконец водитель вернулся, потряс своего сменщика за плечо, и они поменялись местами. Я до конца пути так и не спала толком. Дорога была просто ужасная. Возможно, ее снова ремонтировали, и мы объезжали стройку по размытой колее. Как бы то ни было, автобус подпрыгивал на каждой ямке, их, видимо, прорыли специально, чтобы проверить кости пассажиров на прочность.

Когда на следующее утро мы в половине восьмого приехали в Куньмин, я очень напоминала один из тех призрачных силуэтов, что шныряли вчера по стоянке, и дело было не только в недостатке сна.

После того как меня одиннадцать с половиной часов отбивали о полку, все внутренности буквально тряслись.

Через пару часов, чувствуя себя ничуть не лучше, я решила погулять по городу, поскольку в тот вечер, когда я ждала стыковочный рейс до Чжундяня, толком ничего не увидела: прилетела поздно, улетала рано, да и отель специально выбрала поближе к аэропорту. Теперь у меня было несколько дней перед перелетом в Цзинхун. К счастью, из столицы провинции самолеты летали регулярно.

Куньмин показался мне приятным местом. Зеленые человечки на светофорах не неслись галопом, как в Нанкине, но и не маршировали, как их коллеги в других частях света. Они казались расслабленными: так, наверное, ходят на Луне. Широкие проспекты с витринами магазинов контрастировали с хаосом задворок, где стояли покосившиеся от времени деревянные хибары. Иногда фасады домов под свесом крыши венчал каменный резной орнамент.

На птичьем рынке тысячи птиц пытались перекричать друг дружку, а от обилия расцветок рябило в глазах. Интересно, кто-нибудь здесь красил птиц, как того несчастного пса в Сучжоу, у которого были розовые уши и хвост? Я наткнулась и на цветочный рынок, где на прилавках тоже бушевало буйство красок, а в воздухе витали головокружительные ароматы. По дороге я периодически заходила в чайные лавки, поскольку Юннань славится своим чаем.

В одной я купила набор крошечных чашечек «под старину», а в другой, усевшись за низенький резной столик, пробовала листья разных сортов, а напротив меня сидела продавщица — утонченная молодая горожанка с безупречной кожей такого же оттенка, как жасминовый чай. Она кипятила воду и наливала ее в чайничек, где лежали листья, потом переливала в другой чайничек, а оттуда уже разливала в крошечные чашки, но это считалось первой заваркой, не пригодной для питья, поэтому она тут же выливала чай и наливала по новой. Проделав процедуру несколько раз, девушка разливала получившийся в итоге напиток в две чашки, для себя и для меня, а на заднем фоне все это время звучала китайская скрипка эрху.

Я успокоилась и отправилась на обед в мусульманский квартал. В Китае около двадцати миллионов мусульман, в том числе потомки торговцев, расселившихся вблизи южных торговых портов и вдоль Шелкового пути, а также потомки уйгуров и тюрок, во времена династии Тан перебравшихся на северо-запад Китая в Синьцзян. Здесь висели туши барашков, мужчины в белых колпаках жарили кебаб, мешали лапшу в огромных чанах и месили тесто для лепешек. В магазинчиках торговали арабской каллиграфией и изображениями Мекки. Из одной лавки сладко пахло фруктами, а внутри на прилавке красовались горы апельсинов и ананасов. В конце концов, я остановила свой выбор на маленьком ресторанчике, уселась за самодельный столик рядом с жаровней, и хозяин через несколько минут принес мне тарелку с сочным обжигающим кебабом, приправленным перцем и травами.

В конце улицы располагался музей провинции Юннань. Я успела побывать уже во многих китайских музеях и заключила, что все они очень похожи. За редким исключением, типа превосходного Шанхайского музея, это унылые холодные здания с неприветливыми фойе и пыльными лестницами. Обычно здесь пусто, только какая-нибудь древняя старушка сидит у двери. В каждом из музеев один зал посвящен фарфору, один — бронзе, кроме того, имеется выставка каллиграфии, или старинных монет, или национальных костюмов этнических меньшинств. В здешнем музее была представлена скудная экспозиция буддийского искусства — четыре или пять резных фресок, пара глиняных статуй без головы и, наоборот, пара голов без тел, очень похожих на те, что мне доводилось видеть в других музеях. Мне пришла интересная мысль: а ведь китайским музеям было бы неплохо обмениваться частями тела статуй; вдруг окажется, что голова из Куньмина подходит под тело в Чэнду, а к ним вполне подойдут руки и ноги из Хэфэя. Тогда музейщики будут долго торговаться: «Меняю нашу правую руку на вашу левую ногу» — и, возможно, соберут статуи целиком.

Вечером я пошла поплавать. Отель был с бассейном, так что глупо не воспользоваться такой возможностью, да и вообще надо же хоть раз поплавать в Китае. Китайцы увлекаются спортом, хотя в последние годы их успехи на международных соревнованиях омрачены скандалами, связанными с допингом. Мао Цзэдун хорошо плавал, для него в Чжуннанхае, неподалеку от Запретного города, специально построили олимпийский бассейн с подогревом. Постепенно бассейны появились в большинстве резиденций Великого Кормчего по всей стране. Мао много времени проводил у воды, читал там и работал. Для его помощников слово «бассейн» стало чуть ли не синонимом аудиенции у Председателя. Ли Чжи суй, о котором я не раз упоминала в первой главе, получил приглашение «Вас просят прийти к бассейну», когда Мао впервые вызвал его к себе и назначил своим персональным лечащим врачом.

Когда отношения с русскими особенно обострились, Мао Цзэдун даже Хрущева принимал возле бассейна. Встреча имела место после ссоры двух держав из-за строительства флота. Мао обратился к Москве за помощью, а советский посол Юдин заявил, что СССР внесет свой вклад, но при этом намерен командовать флотом. Мао пришел в ярость. Хрущев прилетел в Пекин, чтобы наладить отношения. Гаррисон Салсбери так описывает этот инцидент в своей книге «Новые императоры» ( Harrison Salisbury «The New Emperors»):

• Предыдущая
• 46/56
• Следующая