И ангелов полет - Коннелли Майкл - Страница 37

• Предыдущая
• 37/76
• Следующая

— Возможно.

Босх знал, что пока у него нет ничего, кроме неясного предчувствия, но оно обманывало редко, и он привык доверяться чутью. Возбуждение, подобное тому, которое охватывает вышедшего на след зверя охотника, горячило кровь, но к нему примешивалась досада: то, что, возможно, было ключевой уликой, лежало в кейсе целых двенадцать часов, а он спохватился только теперь.

— Говард говорил с вами об этом деле?

— Нет, мы никогда не разговаривали о работе. Договорились об этом с самого начала. Мы оба отдавали себе отчет в том, что, если наши отношения перестанут быть тайной, люди сразу начнут выискивать в них что-то... неподобающее. Как же, главный инспектор и один из самых деятельных противников департамента полиции... Ну, вы понимаете.

— К тому же он был женат.

Ее лицо как будто застыло.

— Послушайте, что с вами? Только что мы разговаривали вполне, как мне казалось, доброжелательно, и вдруг вы... Вам хочется поругаться?

— Не знаю, что вас так задело. Да, мне трудно представить, что вы в частных беседах не говорили о департаменте полиции. Так не бывает.

В ее глазах вспыхнули злые огоньки.

— Что ж, мне наплевать на то, чему вы верите, а чему нет.

— Послушайте, мы договорились. Я не собираюсь ни о чем никому рассказывать. Мы оба при желании можем доставить друг другу немало неприятностей. А знаете, что скажут мои напарники, если узнают о нашей договоренности? Они скажут, что я сошел с ума, что мне нужно рассматривать вас не как союзника, а как подозреваемого номер один. Именно так мне и следовало бы поступить, но я привык доверять инстинкту. Полагаться на чутье опасно, потому я и ищу, на что бы еще опереться, за что бы еще ухватиться.

Она помолчала, потом, вздохнув, кивнула:

— Я понимаю ваше положение, детектив, и ценю то, что вы для меня делаете. Но я вам не лгу. Мы с Говардом никогда детально не обсуждали его дела или мою работу с департаментом. Никогда. Лишь однажды я сказала ему, что, на мой взгляд, дело Майкла Харриса слишком запутанное, что в нем много неясного. И знаете, что он ответил? Говард посоветовал мне держаться покрепче, потому что он приготовился взорвать департамент и выставить в самом неприглядном виде некоторых городских шишек. Я не стала спрашивать, что он имеет в виду.

— Когда это было?

— Вечером в четверг.

— Спасибо, инспектор.

Босх встал и, пройдясь по комнате, остановился у окна. Фреска с изображением Энтони Куина почти растворилась в тени. Он посмотрел на часы — около шести. На семь была назначена встреча с Эдгаром и Райдер у станции «Голливуд».

— Вы ведь знаете, что он имел в виду, не так ли? — не поворачиваясь, спросил Босх.

— Вы о чем?

Он повернулся.

— А вот о чем. Если Элайас нашел что-то и был близок к тому, чтобы назвать имя убийцы — настоящего убийцы, — то тогда застрелил его не полицейский.

Подумав, Энтренкин покачала головой:

— Вы смотрите на дело только с одной стороны.

— Какая же другая?

— Предположим, Элайас собирался преподнести сюрприз: вытащить из шляпы настоящего убийцу. Что из этого следует? — Энтренкин выдержала небольшую паузу. — Из этого следует, что показания полицейских — ложь, что улики сфальсифицированы. Доказав невиновность Харриса, Элайас доказал бы также, что полицейские подставили его. Да, если убийца узнал, что Элайас вышел на след, он мог решиться на то, чтобы застрелить его. Но ведь если какой-то коп узнал, что у Говарда есть доказательства нечестной игры полиции, он тоже мог бы пойти на крайнюю меру.

Босх устало вздохнул.

— У вас во всем виноваты копы. Нельзя исключать и того, что подставу организовали еще до того, как за дело взялась полиция. — Он потряс головой, словно отгоняя эту мысль. — Нет-нет. Что я говорю? Не было никакой подставы. Иначе можно зайти слишком далеко.

— Я не собираюсь с вами спорить, детектив. Только не говорите потом, что я вас не предупреждала.

Босх промолчал и, взглянув на коробки с папками, лишь теперь заметил стоящую у стены двухколесную тележку. Энтренкин едва заметно улыбнулась.

— Я сказала охраннику, что нам надо перевезти несколько ящиков, и он принес эту штуку.

— Вот и хорошо. Я погружу документы в свою машину. Ордер на обыск все еще у вас, или его забрала мисс Лэнгуайзер? Нужно заполнить бланк.

— Я уже заполнила. Вам осталось только поставить свою подпись.

Босх кивнул и шагнул к тележке, но, вероятно, вспомнив что-то, остановился.

— Что с той папкой, которую мы просматривали, когда вы пришли? В ней еще была фотография.

— А что с ней? Она там, в коробке.

— Я... хм... Что вы об этом думаете?

— Не знаю. Если вы хотите спросить, верю ли я в то, что у Говарда была связь с этой женщиной, то мой ответ прост — нет.

— Мы спрашивали его жену, задавали ей примерно такой же вопрос, мог ли у ее мужа быть роман с другой женщиной, и она ответила, что это невозможно.

— Я вас понимаю, детектив, и все же остаюсь при своем мнении. Говард — известный в городе человек. Во-первых, ему вряд ли пришлось бы платить за секс. Во-вторых, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что такого рода связь сделала бы его крайне уязвимым, узнай о ней определенные люди.

— Тогда как вы объясните существование фотографии?

— Повторяю, не знаю. Возможно, она как-то связана с одним из его дел, хотя я, просмотрев все документы, не нашла ничего такого.

Босх рассеянно кивнул. Он думал уже не о фотографии, а о таинственных письмах, особенно о последнем из них. Оно походило на предупреждение. Кто-то пронюхал, что энергичный адвокат раскопал нечто опасное. Босх уже не сомневался, что отправной точкой расследования должно стать именно это письмо.

— Не против, если я включу телевизор? — спросила Энтренкин. — Хочу посмотреть шестичасовые новости.

— Да, конечно. Включайте.

Инспектор подошла к большому дубовому шкафу у противоположной от стола стены и распахнула дверцы. На двух полках стояло по телевизору. Наверное, Элайасу нравилось смотреть сразу два. Видимо, подумал Босх, чтобы иметь возможность видеть себя одновременно в разных программах.

Энтренкин включила оба. На экране верхнего Босх увидел репортера, стоящего на фоне трех или четырех горящих магазинчиков. В нескольких ярдах от репортера пожарные пытались бороться с огнем, хотя спасать было уже особенно нечего.

— Началось, — сказал Босх.

— О Боже, только не это... — испуганно прошептала Энтренкин.

По дороге в Голливуд Босх настроил приемник на одну из местных станций. Новостные радиопередачи всегда казались ему менее информационными и более консервативными, чем телевизионные. Объяснялось это, наверное, тем, что в последних слова дополнялись образами.

Главной же темой и одних, и других стал пожар, охвативший несколько магазинов на Нормандии, всего в нескольких кварталах от пересечения с Флоренс, эпицентра беспорядков 1992 года. Пока речь шла всего лишь о пожаре в южном Лос-Анджелесе, и ничто не говорило о том, что пожар вызван поджогом и является реакцией на убийство Говарда Элайаса. Тем не менее все местные телеканалы сделали новость об этом в общем-то заурядном происшествии центральной и провели репортажи с места событий.

Тянувшийся по экранам дым как будто говорил то, о чем еще умалчивали репортеры: Лос-Анджелес снова в огне.

— Гребаное телевидение! — проворчал Босх. — Извините.

— Оно-то чем провинилось?

Ему пришлось взять инспектора с собой. Она все-таки убедила Босха в том, что ее присутствие при разговоре с Харрисом не будет лишним. Босх особенно не возражал, потому что понимал: Харрис воспримет появление копа спокойнее, если увидит, кто его сопровождает. От разговора зависело многое. Возможно, Харрис был тем единственным, кому адвокат успел назвать имя убийцы Стейси Кинкейд.

— Как обычно, чрезмерная реакция. Всего лишь еще один пожар, а они уже тут как тут, раздувают пламя, подливают бензина в огонь. Теперь пойдет. Люди посмотрят телевизор и выйдут на улицу узнать, что происходит. Кто-то что-то скажет, кто-то добавит, молодежь начнет собираться в группы. Поддаться злости легко, успокоиться трудно. Одно накладывается на другое, и вот уже нате вам — настоящий бунт, которого могло бы и не быть, если бы не радио и телевидение.

• Предыдущая
• 37/76
• Следующая