Кружево - Конран Ширли - Страница 49
- Предыдущая
- 49/68
- Следующая
— Ой, только не надо, чтобы и у булавок была такая же глубина! — вскрикнула Джуди. Ги закончил драпировать ее и отступил назад.
— Чувствуете, как эта ткань станет будто парить в воздухе вокруг тела, когда Джуди пойдет?!
Закрепленная булавками материя обрела очертания пальто, которое на спине развевалось, подобно плащу тореадора. Силуэт был выдержан в тех же линиях и пропорциях, что и новое темно-красное пальто, которое Ги только что закончил для Максины: оно висело сейчас на вешалке возле двери. Как раз сегодня вечером Ги и Джуди собирались вместе отвезти его ей. Джуди с нетерпением предвкушала, что сможет наконец отдохнуть пару дней за городом, днем прогуливаясь по замерзшему молчаливому лесу, а вечерами валяясь на ковре перед пламенем потрескивающих в камине поленьев.
— А как относится к шерсти Пьер Мутон? — неожиданно спросила Эмпресс, глядя Ги прямо в глаза.
Откуда она знает, поразился Ги. Глава бельгийской пошивочной фирмы никогда бы не рассказал Эмпресс об их замысле; единственным же другим человеком, который знал об этом плане, была Джуди. Что-то просочилось с фабрики, не иначе. В этой отрасли совершенно ничего невозможно сделать втайне, все становится известно всем буквально за пять минут!
— Ходят слухи, что вы собираетесь запустить последнюю коллекцию в массовое производство и что шить по ней будет Пьер Мутон, фабрика которого находится недалеко от Брюсселя. Говорят, что вы продемонстрируете коллекцию, предназначенную для массового производства, одновременно с новой летней и начнете продавать ее уже на следующий день после первого показа. Те, кто станет шить на заказ, еще не только не получат свои вещи, но даже не смогут их примерить. — Говоря все это, Эмпресс не отводила взгляда от лица Ги, внимательно следя за его выражением. — Конечно, вполне может получиться так, что с вашей стороны это окажется профессиональным самоубийством, потому что все ваши индивидуальные клиенты взбесятся. Но, на мой взгляд, этот план может оказаться и настоящим открытием, гениальной формулой для соединения художественного моделирования и массового производства. Как бы вы прокомментировали все эти слухи?
Ги пристально смотрел на нее и молчал. Как, черт возьми, она все это раскопала?! Рядовой работник фабрики никак не мог бы знать об этом. Они специально рассчитали весь план так, чтобы не вызвать недовольства индивидуальных заказчиков: им должно было быть предоставлено право первого выбора из той коллекции, что пошла бы в производство. А кроме того, фасоны, которые передавались бы на фабрику, не были точной копией того, что шилось бы по индивидуальным заказам. Ги фактически создал две параллельные коллекции, в чем-то перекрещивавшиеся, имевшие стилистические точки соприкосновения друг с другом, но не повторявшиеся механически так, чтобы одна была просто дешевым вариантом другой.
— Пьер Мутон всегда покупал мои фасоны, — осторожно ответил Ги, старательно притворяясь спокойным, — но вы же должны знать, что его предприятие не приспособлено для того, чтобы шить одежду наивысшего качества и сложности — такую, какую шьют в салонах.
— Вы не ответили на мой вопрос, — возразила Эмпресс, продолжая смотреть ему прямо в глаза.
— Но вы же прекрасно понимаете: если бы то, о чем вы тут рассуждали, было правдой, то я не мог бы этого подтвердить. Пьер Мутон один из моих лучших покупателей. Это все, что я могу вам сказать.
— Ну что ж, это тоже ответ, — улыбнулась Эмпресс, захлопывая блокнот, и повернулась к Джуди. — А теперь я бы с удовольствием выпила еще чашечку кофе. Получить в Париже чашку хорошего кофе — это такая редкость! Мне иногда до сих пор кажется, что его тут варят из желудей, как во время войны.
— Это потому, что французы — скупердяи и кладут слишком мало кофе. Секрет прост: класть вдвое больше, чем они, — ответила Джуди. Она сейчас рада была говорить о чем угодно, только бы увести беседу подальше от опасной темы Пьера Мутона. — А вот с французским молоком уже ничего не поделаешь, — продолжала она. — По-моему, во Франции у коров течет в жилах не кровь, а бог знает что. Мне до сих пор иногда так вдруг захочется стакан настоящего американского молока! Я тут уже шесть лет, а все скучаю по таким вот мелочам.
Но она скучала не только по молоку, а и по более серьезным вещам тоже. Хотя Джуди уже достаточно долго прожила в Париже и полюбила этот город, но по характеру она оставалась слишком американкой, чтобы хотеть окончательно осесть в Европе. Иногда Джуди спрашивала себя, не по этой ли причине она, в отличие от других парижанок, так и не смогла тут ни в кого влюбиться. Ей не хотелось выходить замуж за европейца. Время от времени она встречалась с теми «подходящими» французами, на которых указывала ей тетушка Гортензия, неизвестно откуда постоянно извлекавшая эти достойные кандидатуры. Но Джуди никогда не чувствовала себя с этими людьми легко и непринужденно. Похоже, единственным исключением из всех французов был ее обаятельный Ги; другие же оказывались до противности учтивыми и вкрадчивыми. От работы же и общения с Ги она получала огромное удовольствие, однако тут была и своя оборотная сторона: она совсем не собиралась всю оставшуюся жизнь играть роль его помощницы. Ей хотелось и самой сделать карьеру; только вот какую?
Когда Эмпресс ушла, Джуди постаралась побыстрее сбросить с себя приступ печали и тоски, который неизменно возникал у нее после посещения их салона каким-нибудь очередным журналистом из Америки. Эти ребята отлично понимали разницу между тем, кто своими выкриками заводит толпу на митинге или стадионе, и тем, кто обладает реальной политической властью. И еще они знали разницу между молочным коктейлем и виски с содовой.
Джуди потрясла кулаком в сторону Ги.
— Я никому не говорила ни слова! Ты же сам ей фактически все выложил! Какие-то слухи до нее, конечно, доходили, а что-то она сама вычислила. Наверняка ты что-то кому-то говорил, на что-нибудь намекал. Так и знала, что ты не сможешь, держать рот на замке! Признавайся, с кем и о чем шептался в постели?!
— Ни единого словечка никому не сказал, клянусь! Это ты постоянно треплешься с журналистами! — Он схватил ее за руку, они оба потеряли равновесие и с грохотом шлепнулись на обитый пурпурным полотном диван, с хохотом и визгом мутузя друг друга кулаками и швыряясь подушками. Это была ребяческая реакция на накопившееся напряжение, высвобождение от остатков тщательно продуманной притворной непосредственности во время только что закончившегося интервью.
— Что подумает уборщица, если вдруг сейчас войдет и увидит все это безобразие? — поддела Джуди, глядя снизу на растрепанного и взъерошенного Ги.
— Вначале смутится и решит, что все сплетни, которые она слышала обо мне раньше, — грязная ложь. А потом купит себе черные чулки в сеточку и начнет со мной заигрывать. У французов это в крови: они всегда сваливают в одну кучу романтику и практицизм. Так что в покое она меня не оставит!
Они еще похохотали, представив себе, как их рослая и грузная шестидесятилетняя уборщица повиснет на маленьком Ги. И в этот момент зазвонил телефон. Джуди потянулась к трубке. Странно: кто бы мог звонить им в контору почти в девять часов вечера?
Но в Росвилле в это время было всего три часа дня. Она узнала голос отца и сразу же почувствовала, что дома стряслось что-то неладное. Ее отец имел обыкновение звонить только в самых крайних случаях, и, если уж он решился заказать разговор с Парижем, это могло означать только одно — произошла какая-то катастрофа.
— Джуди, это ты? — Линия повторила его слова многократным эхо. — У меня для тебя плохие новости. Очень плохие. Насчет мамы. Ты меня слышишь, Джуди? По-моему, тебе лучше приехать домой.
В два часа утра они все еще сидели у тетушки Гортензии, в ее холодной библиотеке: центральное отопление выключалось ровно в полночь. Джуди закуталась в красный шерстяной халат, а тетушка Гортензия прямо на изящную кружевную зеленого цвета ночную сорочку накинула норковое манто.
- Предыдущая
- 49/68
- Следующая
