Камбрийская сноровка - Коваленко (Кузнецов) Владимир Эдуардович - Страница 11

   Воительница осталась на корабле — ждать своих, присматривать за чужими. Оперлась на копье. Спросила:

   — А кто вы будете? Я таких нарядов ни разу не видывала… А нравятся! Где такое носят?

   По всей степи, неведомо какое столетие подряд. Ничего необычного. Аварский наряд в империи привычен, разве не на девицах. Камбрийка — рассматривает, и мелет, мелет языком. Глаза уставились мимо — на охрану. Купеческая дочь ей не интересна!

   — Длинная куртка — хорошо, но рукав шнуровать? Нет уж, лучше … — тут она замялась, не нашла латинского слова — а, увидите. И спереди на одном поясе держится! Не дело. Штаны — хорошо, а то в порту сыростью поддувает. Но всего одна рубашка? Послушайте совета, добавьте еще хотя бы по одной, не то пальцем на вас показывать будут… А вышивки у вас какие!

   В ответ — тишина. Для общения с восточными римлянами и торговли большинству авар вполне хватает греческого. На западном краю державы знают и латынь, но таких в охране не оказалось. Анастасия подумала — и вступилась за честь чужого народа.

   — Этот язык здесь понимаю только я… Но раз ты знаешь греческий, говори на нем, и тебе ответят.

   — Ой, привет тебе! Я вас греческим встретила, но эти несколько слов месяц учила! Глупая я, языки не даются. Ты кто?

   Пришлось врать. Заодно объяснить, что мир большой, и менять наряды в угоду обитателям любой его части — полотна не хватит. Не говоря про лен и шелк. Камбрийке мало:

   — А чего с отцом не отправилась? Новый город смотреть интереснее, чем топтаться по надоевшим за дорогу доскам! У меня–то служба, хоть и дешевая: за стол, наряд и угол. Я же не в дружине хранительницы, служу городу. Стража… как это… слово старое… О! Муниципальная!

   По старым понятиям, выходит, она вигил. Сторожить тюрьмы, тушить пожары, собирать для Церкви десятину, порядок поддерживать — не имперская забота, городская. Занятие вполне почетное… Церберы смотрят, но латыни не знают. Выговаривать за болтовню будут позже, с глазу на глаз.

   — Уйти без спроса? — как–то такая мысль и в голову не приходила. — Нельзя. Меня и так, видишь, охраняют!

   — Так прикажи охране! Или тебя с корабля не выпускают? Боятся, что в чужом городе что нехорошее случится?

   Анастасия кивнула.

   — Варвары… Значит, ты вещь? Или просто трусиха?

   — Я свободная и достойная девица! — дочери купца как раз, — а варварка ты. Ну, не римлянка же!

   — Римлянка, — отрезала воительница, — клан Монтови, мы все от солдат из холмовых фортов, тех, что не ушли с Максеном Магном…

   В истории императора Феодосия его соперника звали не Максеном, а Максимом, но перекрученные имена оказались такими же понятными, как и перекрученные слова местной латыни:

   — Значит, я варварка, а ты достойная? А если обидят, защитить себя сумеешь? Или прятаться станешь — за отца, за брата, за мужа? Если брякнешь честное, но злое слово — защитишь право говорить, как думаешь?

   Вспомнилось: заполнивший площадь сброд кричит матери, коронованной августе: «Ты не царица! Ты лишь мать императоров…» Мать тогда не смогла сделать ничего! Повернулась, ушла. А, правда, хорошо бы: вытащить крикуна из–за спин трусливой толпы, поставить в круг, нацелить смерть в глаза… Хороший обычай у варваров. Нет! У римлян. Рим никогда не стеснялся перенимать полезные обычаи соседей. Значит…

   — Я не вещь. Придет время… — легенду тоже следует соблюдать! — Возьму в руки кривой клинок.

   Даст Господь, доведется взглянуть в лицо племяннику–одногодку. Припомнить все… И вырванный язык матери, и истекших кровью братьев. Он меч не кровавил, приказы отдавал. Наверняка только пыжится хорошо, а дерется плохо.

   От предвкушения мести лицо стало мечтательным… Настолько, что камбрийка сменила гнев на милость.

   — Так ты еще ребенок! Ну, если так, ждать тебе недолго. Вон какая вытянулась! Кривой клинок, наверное, хорошо. У хранительницы тоже… — камбрийка аж глаза закатила, а слова для сабли в своей латыни не нашла. Вставила непонятное: «шашка». — Жаль, Лорн дорого просит за такое чудо: мне и за жизнь не скопить. Мастера попроще делают только прямые! Да и научиться владеть таким не у кого…

   Пригорюнилась. И сразу — вспыхнула:

   — Слушай, попроси отца! Пусть разрешит с нами клинками поиграть, с городской — ну их, сложные слова — стражей. Честью поклянемся — не обидим и защитим, как сестру… Ты научишься с прямым мечом скакать, нам покажешь, как изогнутым рубиться. А? Ну, соглашайся!

   Анастасия сама не поняла, как согласилась. Потом вернулся Баян — довольный. Сказал, что все дела уладил, можно спускаться на берег: в городе найдется удобное жилище.

   — Порядки тут странные, — сказал, — но мне нравится. Я заплатил и мне дали вот что…

   На свет показалась стопка деревянных кружков. На каждом — рисунок. Корабль и монета.

   — У кого есть это, имеет право на кров и стол в любом заведении, на вывеске которого такой же рисунок. Таких немало, и есть довольно приличные… Устроимся, разузнаем, как увидеть правительницу. Объявляться не будем. Сначала издали посмотрим…

   — Почему? — спросила Анастасия.

   — А если это самозванка?

   — Кем нужно быть самозванке, чтобы построить это?

   Рука обвела порт, и стены с башнями, на которых перестали крутиться крылья, и все крыши Города — зеленого камня и выцветшего тростника.

   — Языческой богиней? — предположил Баян.

   Ответом стало надменное фырканье наряженной в степной наряд римлянки.

   В трактире началось обычное: обед в комнату, все входят–выходят, переговариваются по–своему, только Баян изредка что–нибудь наспех перескажет. В путешествии у него дел не было, так сколько интересного рассказывал! А тут — скука. В трех шагах от свободы… Шаг к двери — окрик на плохом греческом:

   — Нехорошо.

   Анастасия остановилась. Да, это — ее охрана. Только как ее охраняют? Как во дворце, или как в темнице?

   — Нехорошо, — отрезала так решительно, как сумела, — но надо.

   Сделала шаг вперед — и ничего. Только ворчание за спиной. Рука легла на ручку двери. А на нее — чужая рука, сильней.

   — Подождать Баян.

   Как в тюрьме или как во дворце? В гинекее тоже не все разрешали. Требовали спросить маму. Только… Теперь Анастасии не двенадцать лет! Вырваться? Просто. Здесь считают себя римлянами. Достаточно заголосить на латыни, что тебя, свободную римлянку, похитили. Дальше аварам будет очень плохо. Особенно когда Анастасия сумеет доказать, что действительно является римской гражданкой… и не простой!

   Но Баян — действительно хороший. Или притворяется? Под сердцем нехорошо заныло.

   — Хорошо. Подождем.

   Ожидание. Наконец — уверенные шаги. Вот он остановился, увидел настороженные лица.

   — Что случилось?

   Спрашивает по–гречески. Значит, главный ответ — за ней.

   — Я хочу спуститься вниз к вечерней трапезе.

   — Зачем?

   Вот это она придумала!

   — Не в аварском обычае прятать дочерей. Получится подозрительно.

   — Но ты же боишься большого количества людей. Их будет много.

   Анастасия прокляла собственный язык! Да, за время путешествия аварин многое рассказал, но и узнал, оказывается, немало!

   — Я не могу прятаться всегда. Надо привыкать… И мне будет проще, если на меня не будут обращать излишнего внимания.

   — Будут.

   — Почему?

   Аварин вздохнул.

   — Ты красивая. Вот почему, когда мы уплывали — лучшие женихи лучших родов обещали ждать решения твоей старшей сестры…

   — Есть долг. Иначе гречанки бы в степь редко выходили.