Адвокат - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 5

• Предыдущая
• 5/49
• Следующая

Создавалось впечатление, что из квартиры ничего не пропало. Единственная вещь, которую Сергей не смог найти, — это двухкассетный «Филипс-турбо». Магнитофон обычно стоял на тумбочке у телевизора, и Александр Владимирович любил включать его по утрам — чтобы, как он говорил, поднять тонус перед работой… Может быть, «Филипс» сломался, и Челищев-старший просто отнес его в мастерскую? Но в ящике письменного стола отца, где хранились инструкции, схемы и технические описания всей аппаратуры, которая была в квартире, Сергей нашел техпаспорт магнитофона, стало быть, в ремонт его никто не сдавал. Челищев отдал паспорт Гоше Субботину. Тот кивнул, начал что-то записывать и механически спросил:

— Особые приметы у магнитофона были?

Сергей подумал и, пожав плечами, ответил:

— Корпус темно-красный, и внутри аккумуляторы всегда были, чтобы можно было в машину брать, за город… А так — обычный магнитофон… Гоша кивнул и пошел к телефону.

Челищев продолжал осматривать квартиру, пытаясь отключиться от того, что это — его дом.

В прихожей внимание Сергея привлек охотничий карабин, гордость Челищева-старшего. Хоть и полагалось хранить такое оружие в специальном металлическом ящике, Александр Владимирович предпочитал вешать карабин на стену за кожаный ремень на два специальных крючка, которые он самолично посадил на дюбеля в стену прихожей. Сейчас карабин висел только на одном крюке, а второй был вырван из стенки и валялся на полу вместе с крошками цементной пыли.

Челищев позвал Субботина и кивнул головой на карабин.

— Обижаешь, старик, — невесело усмехнулся Гоша. — Уже отфиксировали. Похоже, отец твой пытался до него добраться, но не успел… У него вообще враги были? Угрозы какие-нибудь?… Сергей неуверенно покачал головой.

— Да нет, какие там особые враги… Заклятых, я думаю, не было… Ну а то, что ссорился с кем-то, — наверняка бывало, он человек резкий, вспыльчивый. Был… Сергей замолчал, чувствуя, как опять сжимает сердце и перебивает дыхание:

«Господи, больно-то как… Папа, папочка, мама…»

Челищев достал сигарету и сел на диван в гостиной, стряхивая пепел в общую тарелку-пепельницу. Последние годы отношения между Челищевыми были довольно напряженными, они чаще ругались, чем говорили нормально, и сейчас Сергея жгла мысль, что помириться теперь уже не удастся никогда… А причины для ссор в семье Челищевых находились легко: политика, бизнес, телепередачи — все могло стать сначала предметом спора, а потом поводом для скандала… Ну а когда Сергей решил разводиться с Натальей — начался вообще кошмар. Челищевы-старшие любили Наталью, и по характеру она была ближе к ним, чем Сергей. Она всегда соглашалась с ними, была такая хозяйственная и домовитая и легко позволяла Марине Ильиничне помыкать собой… Она была удобная, хорошая сноха, «не хуже, чем у людей», и родители никак не могли взять в толк серьезность аргументов Сергея, что он просто не любит Наталью, что ему с ней скучно и что поэтому он не видит смысла жить дальше вместе. Марина Ильинична, выслушивая все это, плакала, смотрела испуганно мокрыми от слез глазами на Сергея и причитала: «Как ты можешь так, ты ведь наш сын!», а Александр Владимирович начинал читать занудную лекцию на тему: «Семья — это святое», которую неизменно заканчивал обличениями Сергея в разврате и цинизме… После этих скандалов Сергей обычно уходил и напивался до блевоты с приятелями, святотатственно благодаря Бога за то, что не дал им с Натальей детей. Челищев понимал, что нельзя за такое благодарить Спасителя, но иметь ребенка от нелюбимой женщины — это представлялось ему просто кошмаром…

После развода с Натальей отпала необходимость снимать отдельную квартиру. Но окончательно вернуться к родителям Сергей так и не смог. Скитаясь по квартирам приятелей и любовниц, он ночевал дома дай Бог одну неделю из четырех…

Докуривая сигарету на диване в гостиной, Сергей вдруг вспомнил месячной давности разговор, начавшийся с возмущений отца работой милиции и вообще всех правоохранительных органов… Возмущение это было вызвано тем, что к Александру Владимировичу на работу пожаловали какие-то бандиты и пытались говорить с ним — с генеральным директором! — о ходе приватизации комбината… «Совсем обнаглели, шпана стриженая, прямо ко мне в кабинет вваливаются, пытаются со мной, с академиком, какие-то „вопросы решать“, понимаешь!»

С точки зрения Челищева, академиком Александр Владимирович был, мягко говоря, сомнительным. Нет, он на самом деле был действительным членом Петербургской инженерной академии, но ее члены избирались по какому-то странному номенклатурному признаку, причем наличие ученых степеней было всего лишь желательным, но не обязательным условием. В этой академии числилось чуть ли не все руководство мэрии и разные другие большие городские начальники. Сергей неоднократно подсмеивался над этой академией, называл ее масонской ложей, чем вызывал жуткую обиду и отца и, конечно, матери… Но в тот раз Сергей не стал подначивать родителя относительно его ученых степеней, а живо заинтересовался визитом бандитов к Александру Владимировичу. Однако на его расспросы и предложения «разобраться» отец среагировал довольно странно: «Ты в себе „разберись“ сначала, о семье подумай, а о нас — не надо, мы сами как-нибудь разберемся, без сопливых… Подумай лучше о том, что ты мать в могилу вгоняешь своими выходками…», — и пошел очередной семейный скандальчик, закончившийся, как обычно, хлопанием дверей и тяжелой пьянкой в мастерской у Игоря — скульптора, Сережиного одногодка, с которым он познакомился семь лет назад, на пятом курсе юрфака…

Вспомнив тот разговор про бандитов и приватизацию, Челищев сбивчиво пересказал его Субботину, который выслушал его внимательно, но вяло:

— Да, это, конечно, интересно… Хотя сейчас чуть ли не на всех директоров бандиты «наезжают», но за этим, как правило, ничего не стоит — «на хапок» рассчитывают, вдруг кто-то испугается и согласится… Но проверить, конечно, не мешало бы. Ты позвони в ОРБ[2]. У тебя же там наверняка есть кто-нибудь. Может, у них что-нибудь да где-нибудь «подсветилось»…

В ОРБ у Сергея действительно были свои неплохие контакты, но звонить туда и начинать что-то выяснять сейчас просто не было сил… Нужно было обзванивать родственников, заниматься похоронами и поминками…

Следующие пять дней Челищев помнил смутно, потому что все время пил и почти ничего не ел. Водка не давала привычного забытья и опьянения, она лишь на короткое время разжимала тиски в груди и затормаживала движения… Все «организационные моменты» взял на себя муж маминой сестры — дядя Слава, работавший сварщиком на Кировском заводе. Родственников вообще было много, но Сергей знал их не очень хорошо, потому что семья Челищевых по непонятным Сергею причинам предпочитала жить замкнуто, не идя на сближение с родными… Может быть, причина крылась в том, что Челищевы «поднялись» выше всех, и родственники автоматически перешли в разряд «бедных»…

На кладбище, где уже несколько лет кряду, как знал Челищев, «мест не было», народу пришло много. Было много венков и еще больше — желающих их возложить. Были люди из мэрии, с комбината, даже из Москвы кое-кто приехал, из министерства… Челищев механически пожимал руки, слушал стандартные фразы соболезнования и еле сдерживался, чтобы не завыть в голос или не начать на глазах у всех глотать из горла джин «Бифитер», плоская бутылка которого лежала у него во внутреннем кармане пиджака. На Сергее был черный костюм, который когда-то был сшит для свадьбы с Натальей… Костюм жал, и Челищев чувствовал, что задыхается в нем…

Была на похоронах и Наталья, и Челищеву в какой-то момент вдруг захотелось броситься к ней, прижаться и заплакать, потому что представилась она ему единственной ниточкой, связывающей его с дорогими ему покойниками… Но Сергей пересилил себя, инстинктивно понимая, что делать этого нельзя, что горе когда-нибудь стихнет, а вот родными они с Натальей вряд ли станут… И Наталья, видимо, почувствовала, как сначала качнулся к ней Сергей, а потом оттолкнул ее глазами, потому что, бросив горсть земли в могилу, быстро ушла и на поминки не осталась…

• Предыдущая
• 5/49
• Следующая