Байки служивых людей - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 26

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая

Потом приехали следак с экспертом, покрутились там, нас опросили, и мы поехали в отдел. В отделение что нам ехать? Мы бандитов взяли, остальное — дело техники... А мы сидим у себя пьем вторую бутылку. Напряжение уже прошло, сидим воодушевленные, приподнятые. Вдруг открывается дверь и входит товарищ Братынский:

— Ну что, ребята, взяли?

Как мы вчетвером на него посмотрели!.. Мы на него только посмотрели, и он сразу обратно за дверь — шасть. Ух, сука какая... А потом появилась потерпевшая, проституточка наша. И заверещала: о-е-ей, мою водку пьете, я на вас буду жалобу писать. В квартире разгром, штора порвана, простыни в крови, ваза разбита... А вы еще и водку пьете мою, паразиты, бездельники!

Такое вот «спасибо». Можно, конечно, плюнуть — проститутка, она и есть проститутка, но настроение изгаженное.

Потом было еще смешнее. Приехали грузины, забрали своих героев. Те после задержания были полностью деморализованы, во всем сознались. Наш товарищ Братынский с грузинскими оперативниками три дня квасил и все рассказывал, каких он, понимаешь ли, воспитал подчиненных. В результате попал в приказ министра МВД Грузии вместе с нами. Этим приказом Роме, Димке, Игорю, мне и товарищу Братынскому объявили благодарность и выписали по сто двадцать рублей премии. Своим, местным, приказом нам отмусолили еще по сороковнику. Игорехе, который на личной машине нас возил, ни копейки. Товарищу Братынскому шестьдесят. Каждому, стало быть, по заслугам и по риску.

...Но и это еще не все! Спустя месяц пришел счет за телефонные переговоры с Кутаиси. Братынский вызывает меня и показывает этот счет.

— Ну ты даешь, Кондрашов! Как это ты на восемьдесят два рубля умудрился наболтать? Ты что, не знаешь, что есть приказ, устанавливающий лимит на междугородные разговоры — сорок рублей в месяц.

— Я же, — отвечаю, — по делу звонил.

— Еще бы ты не по делу... Только личные разговоры нам не хватает оплачивать. Придется с тебя сорок два рубля удержать.

Все! Абсурдность ситуации достигла пика. Я сижу слушаю рассуждения товарища Братынского... Вернее, я не слушаю рассуждения товарища Братынского. Доносятся какие-то слова: ответственность.. понимание задач... новое мышление... человеческий фактор...

— Станислав Михайлович! — говорю я, невежливо перебивая старшего по званию. — Станислав Михайлович, всему есть предел. Очнитесь!

А он на меня смотрит осоловевшими от словоблудия глазами и, видимо, думает про «человеческий фактор». И не понимает, почему же я-то этого не понимаю. Видно, до «нового мышления» я еще не дорос.

Я встал и вышел. Я даже дверью не хлопнул. Я ее аккуратно закрыл и пошел к ребятам пить водку... Сорок два рубля с меня все-таки удержали, но тут же выписали по девятой статье — «оперрасходы на агентурную работу». Оч-чень благородно.

Вот тебе и вся история про Мату Хари и задержание грузинских гастролеров. Незамысловатая, без шекспировских страстей, но в ней, мне кажется, как в капле воды, отражается вся ментовская реальность. Все наше Зазеркалье... А впрочем... называйте как хотите.

У каждого оперативника есть своя манера во взаимоотношениях с агентурой. И в оформлении этой самой агентуры также у каждого есть свой почерк. Один, оформляя официально агентов, дает им простые псевдонимы — Иванов, Петров, Сидоров. Другой же норовит что-нибудь эдакое выдумать — насколько фантазии и образования хватает. А у каждого начальника есть график контрольных встреч оперсостава с агентурой. Причем встречи эти должны проходить не реже двух раз в месяц — на них оперативник обязан давать задания агенту, ориентировать его и т. д. Конечно, в большинстве случаев никто эти графики не соблюдает, но бумаги все равно должны быть оформлены установленным порядком.

И на «сходках» (то есть на совещаниях с оперсоставом) начальник все время спрашивает про эти встречи, опера докладывают о принятых и зарегистрированных сообщениях, в общем, показывают, что работа идет, причем в соответствии с бумагами. Но, а начальство-то, естественно, тоже состоит из людей, а людям свойственны эмоции. Был у нас в свое время начальником отдела в спецслужбе ГУВД некий подполковник Галкин. И так случалось по утрам, что частенько настроение у него требовало поправки. Как к обеду поправит настроение — так нормальный человек, а до обеда докопаться мог до кого угодно. Служил с нами один опер — Витя Арцебашев, вот он как раз очень любил своим агентам поэтические псевдонимы присваивать — Жозефина, Эсмеральда, Магдалина. Вот Галкин однажды поутру к нему и прицепился на «сходке».

— Что у тебя за агентура такая: Брунгильда, Исидора какая-то? Что за несерьезное отношение к серьезным вопросам? Псевдонимы у агентов должны быть короткие, понял?

Арцебашев отвечает:

— Так точно! Понял!

Галкин засопел и продолжил:

— Я вот в отпуск ухожу, чтобы к моему возвращению было три агента с нормальными короткими псевдонимами!

— Ну с короткими так скороткими...

А надо сказать, что агент, он ведь не комар, сам по себе народиться не может, тем более агент официально оформленный. Тут нужно работу проводить, причем работу в несколько этапов. Сначала согласие получить, рапорт написать, потом с начальником согласовать, в управление бумаги переслать, секретчица должна все зарегистрировать, и только потом все в Информационном центре ГУВД оседает. Но Витя Арцебашев работы не боялся, а наоборот, относился к ней творчески и, можно сказать, с огоньком...

И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему «шахматку» контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать:

— Так, Арцебашев. Ну, где тут твои новые агенты?.. Ой?!. Это что такое? Это... мать твою, ты как их назвал? Это что же такое, агенты Нуф, Наф и Ниф. Арцебашев, ты что охренел? Ты как это подписать умудрился?

А Арцебашев ему отвечает:

— А вы, товарищ подполковник, в отпуске были, ну я непосредственно у начальника и подписал.

Галкин уже красный стал, как помидор созревший, орет, слюной брызжет:

— П-п-по-почему такие псевдонимы?!

— А они сами так захотели. Агентура ведь может сама себе оперативные имена выбирать?

— Они что, друг друга знают?

Арцебашев плечами пожимает:

— Никак нет. Просто один случайно захотел стать Нуфом, другой Нифом, а третий Нафом. А я спорить не стал, вы же сами говорили, что должны быть короткие псевдонимы...

Галкин к начальнику .побежал, а только уже ничего не исправить было, поскольку в ИЦ уже все зарегистрировано. Начальник спецслужбы, когда Галкин ему ситуацию доложил, только сам хрюкнул от удивления.

— Ой, и как это я действительно подписал?

Как подписал, как подписал? Арцебашев же их не вместе оформлял, а поврозь. А когда бумаг много, начальник автоматически подмахивает, не вчитывается...

Потом у нас еще долго на эту тему веселились. И Витю подкалывали. Как он куда-нибудь засобирается, его спрашивают: «Ну что, с „пятачками” своими пошел вопросы перетирать?» Может быть, эти три поросенка и до сих пор угрозыску хрюкают, а может быть, это и липовая агентура, которую Витя просто так, для прикола, состряпал. Дело, в общем-то, нехитрое. Потряси наркоманов у Некрасовского рынка, они тебе что хочешь подпишут. Согласятся быть Нуфом, и Нафом, и Нифом, а также Алюлем, Булюлем и Хиштаки Саритануром...

А один раз мой агент, которого я часто выдергивал для работы «на коридоре», помог мне одного зарвавшегося и обнаглевшего грабителя наказать. Этот грабитель был абсолютно наглым парнем, и погоняло у него было запоминающееся — Патагония. Кличка такая возникла потому, что он однажды на каком-то разбое стырил куртку кожаную, где на спине огромными буквами было написано «Патагония». Куртка была жутко модной по тем временам, а он, наглец, ее даже на рывках не снимал — прямо в ней и грабил. Охотился в основном на иностранцев, выйдет на Невский, выхватит камеру из рук какого-нибудь фирмача и ложится на грунт дней на пять. За это время иностранец-турист, естественно, уезжает к себе на родину и наступает процессуальная «задница». То есть сложности с опознанием, с возвратом украденного и тому подобное. Патагония все это прекрасно понимал и, выждав небольшой срок после очередного своего рывка, чуть ли не в открытую посылал оперов на три веселых буквы. Знал, гаденыш, что с уголовным делом ввиду отсутствия потерпевшего никто морочиться не будет. И вот так он злодействовал-злодействовал, пока не достал уже просто до печенок. Однажды я его задержал, со слабенькой довольно фактурой, приволок в управление и в коридоре пристегнул наручниками к ряду кресел, которые там стояли. Пристегнул как раз напротив женского туалета. И высвистал своего агента, чтобы тот рядом с ним посидел, потрендел, послушал чего-нибудь интересного — ну как обычно работают «на коридоре». Затаскиваю потом агента своего в кабинет, и он мне шепчет, что Патагония замыслил побег, он, дескать, когда дверь в женский туалет открывалась, увидел там в окне шнур, который с верхнего этажа до самого нижнего спускался. И вот по этому шнуру Патагония и замыслил свинтить, если его, конечно, пописать в женский туалет пустят. А надо сказать, что мужской туалет располагался в другом крыле нашего управления, очень далеко от моего кабинета, поэтому я действительно задержанных часто пускал именно в женский сортирчик, тем более что женщин у нас было мало. Как только принял я информацию от своего агента, так у меня сразу настроение и повысилось, поскольку знал я, что это за шнур и откуда и куда он протянут. И вот через минут тридцать Патагония мне говорит: «Я хочу в туалет». Я ему спокойно отвечаю: «Пожалуйста». Отстегиваю наручники, похлопал его по карманам для вида и вежливо открываю ему дверь. Управление у нас на третьем этаже располагалось. Он в сортирчик юрк, я стою, жду. Слышу, как со скрипом открывается окно, вижу, что Патагония стоит на подоконнике, я кричу в голос: «Ой, что же это ты, негодяй, делаешь?». А Патагония мне с таким торжеством, с победной такой улыбочкой отвечает: «А пошел бы ты на хер». Обхватывает шнур руками и гульк вниз со страшным свистом. Шнур этот был антенным кабелем, который шел к телевизору дежурного оперполка на пятом этаже. Дежурный, наверно, очень удивился, когда у него телевизор резко прыгнул к окошку, а потом из него с хрустом вылетел кабель. В общем, шумный побег получился. Патагония внизу валяется, за ногу держится, визжит и матерится, а дежурный по оперполку матюгается сверху, поскольку телевизор был хороший и за этот телевизор, естественно, дежурный трех жуликов зараз загрызть смог бы. Я спокойно вызвал «скорую помощь» и взял с Патагонии объяснение, что нога у него сломалась не в результате избиения на допросе, а исключительно вследствие им самим, Патагонией, задуманного побега. И пока нога у него срасталась, множество иностранцев могли спокойно гулять по Невскому проспекту и снимать красоты нашего города видеокамерами. Я ему даже так и сказал: «Это тебя, милый, Бог наказал».

• Предыдущая
• 26/64
• Следующая