За короля и отечество - Асприн Роберт Линн - Страница 60

Мёрддин поморщился.

— Прошу прощения, Ковианна, — постараюсь не вспоминать про нее. Во всяком случае, на время дороги на юг до Кэр-Бадоникуса.

Да уж, постарайся,прошипела про себя Ковианна, продолжая мило улыбаться в глаза Мёрддину. Как показывал ее опыт, мужчины, даже обладающие друидическими знаниями, как Мёрддин, сплошь и рядом вели себя как совершеннейшие идиоты, прислушивающиеся не к своим мозгам, но единственно к своим мужским достоинствам.

— Пойду, — произнесла она, однако, вслух, — присмотрю за тем, чтобы мои снадобья уложили как надо.

— Что ж, встретимся на пути из Кэрлойла.

Ковианна проскользнула обратно в залу и поискала взглядом Арториуса: тот был целиком поглощен разговором с седобородыми королями и их наследниками. Дукс беллорум уже снял свой меч; во всяком случае, ни его, ни ножен нигде в зале не было. Поэтому Ковианна на цыпочках пробралась в комнату, отведенную Арториусу и Ганхумаре.

Юной королевы в комнате она не застала, хотя повсюду были в беспорядке раскиданы ее платья и украшения. Из-под одного из дорогих шелковых Ганхумариных платьев виднелись ножны Арториусова меча. Ковианна вытащила искусно выкованный меч из ножен и небрежно бросила его на кровать среди груды шелков, мехов и привезенной из Константинополя кашемировой шерсти.

Что ж, меч она оставит Арториусу — теперь от загубленной репутации его не будет отделять ничего, кроме обнаженного клинка. Вся мощь Калиберна заключалась не в дамасской стали, столь ценимой богатыми военачальниками, а в ножнах — а как раз их-то Ковианна собиралась оставить у себя. Тихонько посмеиваясь, она спрятала ножны в складках юбки и поспешила к себе в комнату спрятать их среди оставшейся поклажи.

Интрига, подумала она со счастливым вздохом, доставляет почти столько же наслаждения, сколько убийство. Особенно тогда, когда одно связано с другим, как и должно случиться — если, конечно, все пойдет, как она задумала, — со всеми, кого она опутала этой своей маленькой отравленной паутиной.

Кэр-Гретну даже деревней не назовешь, уныло думала Бренна, пока их кони плюхали по грязи от ворот в городской стене к крепости, больше смахивавшей на глинобитную лачугу. Размерами она уступала даже сторожевым крепостям на римском тракте между Гододдином и Стрэтклайдом, а весь гарнизон ее сводился к десятерым солдатам, их толстушкам-женам, копавшимся в пыли тощим курам и таким же тощим ребятишкам. От городской стены тянулся пологий склон, обрывавшийся у залива Солуэй-Фирт. Окрашенные закатом в алый цвет волны шлепали в илистый берег и узкую полоску песка, на которой сушились рыболовные сети. От моря пахло илом, дохлой рыбой и нечистотами.

Ты хочешь,спросила Бренна, с трудом пряча брезгливость, заночевать здесь?

Моргана вздохнула.

Даже за такими стенами безопаснее, чем просто на дороге, где можно напороться и на ирландских налетчиков. Мне эта вонь нравится не больше, чем тебе, но я предпочитаю потерпеть, но проснуться поутру живой и невредимой.

Поскольку возразить на это ей было нечего, Бренна постаралась дышать через рот и пореже, пока ноздри не свыклись немного со всепроникающей вонью. Хорошо хоть, внутри крепость была вычищена до блеска командирской женой. Готовясь к визиту августейших особ, она поставила на ноги весь город, раздобыв лучшей еды, лучшие постели (временно реквизированные у зажиточных горожан) и даже бочонок эля из местной таверны. Лайлокен немедленно вооружился своей арфой и исчез в этом заведении в надежде подзаработать.

Моргана разумно не стала мешать женщинам Кэр-Гретны в готовке ужина и вечерней уборке. Медройт последовал за Лайлокеном в таверну в надежде развлечься после нелегкой недели в Кэрлойле, тогда как сыновья Морганы (правда, под неусыпным надзором охраны) резвились с деревенскими мальчишками, катая палками деревянные обручи в обществе полудюжины восторженных щенков. Сама Моргана в поисках тишины и спокойствия, которых не могли ей обеспечить ни таверна, ни дети, ни взбудораженный их приездом гарнизон, отыскала местную деревянную церковь.

Она ступила в прохладный полумрак церкви. На грубо сколоченном столе мерцало несколько свечей. Здесь не было ни хоров, ни скамей — только пол из вытертого ногами песчаника, довольно красивый резной алтарь и яркие росписи на обшитых досками стенах. Христианские святые соседствовали здесь с языческими символами, пережитками прежней веры, так и не вытесненной до конца несколькими столетиями христианства. Моргана преклонила колени и перекрестилась на алтарь, потом плотнее запахнула свой плащ с меховой опушкой и медленно подошла к алтарю. По крайней мере здесь, в церкви, царила блаженная тишина, которой ей так не хватало: в вихре событий последней недели она даже не могла позволить себе хотя бы оплакать мужа.

Когда слезы хлынули наконец из ее глаз, Моргана снова опустилась на колени, привалившись к резному деревянному бортику, что отделял алтарь от остальной церкви. Как ей не хватало сейчас крепкого объятия Лота Льюддока! Она сама понимала наивность этого желания: ведь даже его руки не остановили бы стоявшей на пороге войны, и все же как спокойно ей было рядом с ним! Да и принимать решения по Гэлуидделу или Айнис-Меноу было ей куда как проще при его жизни…

Раньше она жила, зная, что ей есть на кого опереться — на человека, как и она, знакомого с лежащей на плечах правителя ответственностью, с необходимостью принимать порой жесткие решения, причинять кому-то боль, защищая его от большей угрозы. Теперь, когда Лот Льюддок погиб, а Арториус спешил на юг, на войну, захватив с собою Анцелотиса, у Морганы не осталось никого, с кем она могла бы поделиться бременем ответственности, кто мог бы утешить ее, кто хотя бы шепнул ей на ухо: «Все образуется, вот увидишь!..»

Может, она заблуждается, ища союза с Далриадой?

Ирландские захватчики уже не раз наносили удар по Гэлуидделу, сотнями высаживаясь с кораблей, но пока катафрактам Морганы удавалось оттеснять их на север, на менее защищенные земли пиктов. Уж не подписывает ли она Гэлуидделу смертный приговор, отдавая его Медройту, а вместе с ним ирландским федератам?Она так и не нашла ответа на этот вопрос, когда в церковь вошел со стороны алтаря местный священник, застывший от неожиданности при виде рыдающей коленопреклоненной фигуры.

— Давно ли ты, дитя мое, плачешь здесь в темноте и одиночестве? — пробормотал он, опомнившись.

Она мотнула головой, не в силах говорить.

Он опустился рядом с ней на колени, отвел мокрые от слез волосы с лица, согрел ее руки своими и укачал, как малое дитя, не мешая выплакаться у него на плече. В конце концов, когда основная буря эмоций унялась, она просто прижалась к нему, по-детски ощутив себя снова в безопасности.

— Мы слышали, что случилось неделю назад, — прошептал он. — И про смерть Лота Льюддока, и про созыв совета. Знай, королева Моргана, мы скорбим вместе с тобой.

Она нашла в себе силы смахнуть слезы со щек.

— Я благодарна за это.

— Чем можем мы, в Кэр-Гретне, помочь тебе?

К удивлению своему она смогла даже улыбнуться.

— Вы уже помогли. — Она вздохнула и села, взяв себя в руки. — Неудачное время года для неотложных дел, но нам нужно укрепить все крепости Гэлуиддела. Наша обязанность удерживать северные и западные границы, пока на юге разгорается война.

— Опять саксы?

— Ага. Сассекс и Уэссекс, действующие сообща. Слышали новости из Пенрита?

— Слышали, — кивнул священник. — Богом проклятые язычники, вот они кто, королева. Но Кэр-Гретну им так просто не взять.

— Надеюсь, и другие британские деревни тоже, — кивнула она. — Повсюду разослали гонцов, чтобы народ оставил убирать урожай и рыбачить детей, а взрослых мужчин и женщин ждет работа тяжелее: укреплять каменные стены и ковать оружие.

— Воистину тревожные времена настали. Здесь нам и защищать-то особенно нечего, но даже я, смиренный священник, понимаю: из Кэр-Гретны шайка налетчиков может ударить в глубь британских земель, сея смерть и разрушения.