Выбери любимый жанр

Дело о прокурорше в постели - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 19

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

— Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве — другое дело, — он лежал рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. — Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни «шестисотые», особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, — он вдруг рассмеялся.

Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.

— Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю — в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: «Меняю на ВАЗ-2109 или на три тысячи долларов». Истинная правда, Аллахом клянусь, — заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.

— Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.

Аслан оказался пацифистом.

— Я не хочу воевать и не буду, — заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта. — А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.

— А на что тратят эти семьи твою помощь, ты знаешь? Может быть, на вооружение боевиков? — Сам Спозаранник мог бы позавидовать моей атакующей способности.

— На что они потратят эти деньги — на хлеб детям или на оружие, — меня не касается, — ответил Аслан, сосредоточенно вытряхивая из густой шерстяной поросли, покрывающей его грудь, застрявшие песчинки. — Я несу ответственность за поведение и процветание родственников нашего тейпа. Наш тейп был в оппозиции правительству Дудаева — он вынужден был посылать своих сыновей за пределы Чечни, — сказал он и насупился.

— Бедняжка, — вздохнула я, скрывая за темными стеклами обидную для всякого горца иронию.

«Прямо-таки чеченский диссидент» — это я сказала уже про себя, как оказалось, очень предусмотрительно, потому что дальше речь пошла о чеченской воинственности и обычае кровной мести, соблюдать который предписывает Адат. Но прежде чем погрузиться в спор относительно безобидности пребывания чеченцев в городе Петербурге, мы, помнится, погрузились в ласковые волны Средиземного моря.

И хотя это к делу не относится, забывать подробности этого погружения мне не хочется.

За время отпуска на побережье Анталии к моей убежденности в том, что чечены — хорошие воины, добавилась еще и уверенность в том, что они хорошие любовники. Хотя вполне возможно, 'что мне просто повезло — попался исключительный экземпляр.

В Турции я с легкостью избавилась от колючей проволоки условностей, которой положено оплетать себя перед подобными поездками в полном одиночестве. Пугающе быстро я лишилась и всех признаков здравомыслия. В свое время я сознательно его в себе культивировала, а потом оказалось, что оно прижилось, окрепло и подмяло меня под себя. Но желания чеченца меня до такой степени опьяняли, что я с трудом себя узнавала. Мне кажется, я даже не вспоминала о своем семилетнем сыне Сереже — маленьком Зайчике, Солнышке и единственной безусловной Радости жизни.

***

К шести часам вечера отдел Спозаранника, как и обещал, подготовил досье на Алавердыева Аслана Амирановича, по кличке «Койот», 1960 года рождения, чеченца, генерального директора акционерного общества «Султан», объявленного в федеральный розыск по подозрению в совершении тяжких преступлений.

Пробежав глазами биографию Аслана, я, не скрою, испытала некоторое облегчение оттого, что судьба связала меня не с простым уголовником, а с личностью незаурядной и даже романтической.

Выходец из известной чеченской семьи, выпускник престижной школы, лауреат детских и юношеских музыкальных конкурсов, обладатель черного пояса по каратэ…

Следующий абзац перечислял криминальные заслуги моего возлюбленного. Один из основоположников чеченской организованной преступной группы, заслуженный работник торговли наркотиками, ветеран-вымогатель, дважды герой принудительного труда в колониях особого режима…

Въедливый Спозаранник постарался на славу и проявил такую осведомленность о прегрешениях моего возлюбленного, как будто лично его исповедывал.

— Что-то вы, Марина Борисовна, сегодня заработались, домой не торопитесь? — в дверях моего кабинета, прислонившись к косяку, стоял Обнорский. — Занимательное чтиво?

Я отбросила от себя листы досье, как будто это был крамольный Солженицын, за чтением которого меня много лет назад застал стукач из «девятки».

— Что-то я не припомню, Андрей Викторович, чтобы вас когда-либо удивлял трудовой энтузиазм ваших подчиненных. Обычно вы воспринимаете его как должное, — от смущения и неожиданности я начала дерзить.

Обнорский ухмыльнулся и вышел. Он почел за благо не связываться со мной, наверное, просто хотел проверить меня, а я так бездарно выдала себя глупой растерянностью…

***

Муж вернулся домой за полночь. Не снимая плаща, он прошел в спальню и уставился на меня безумным взглядом.

— По какому вопросу? — поинтересовалась я.

Наши отношения уже давно не отличались порывистостью, которую Роман демонстрировал в этот вечер. Широкие плечи, властный голос, манера держать голову внушали трепет и почтение кому угодно, но только не мне. Чем успешнее складывалась его карьера в бизнесе, тем прохладнее становились наши отношения. Пять лег назад Роман выкупил контрольный пакет акций завода, на котором когда-то начинал простым инженером. Он модернизировал производство и вошел в число лелеемых властью промышленников местного масштаба. Все поддавалось Роминой хозяйской хватке, кроме собственной жены и детей. Я вышла из подчинения, возможно, из чувства протеста против его разрастающегося эгоизма и властолюбия.

— Сегодня меня заставили выбросить на ветер десять тысяч долларов…

— Ни одна женщина, кроме меня, не способна на такой поступок, — уверенно заявила я.

— Женщины тут ни при чем, — довольно злобно буркнул Роман.

Ну конечно, только проблемы и неприятности могли заставить его переступить порог моей спальни. Не станет же он делиться ими со своей тупой толстозадой секретаршей, удовлетворяющей нечастые и скудные позывы его мужской плоти. Роман тяжело опустился на плюшевый пуфик, подмяв под себя белоснежный французский лифчик.

— Вчера похитили Эдика — моего охранника. Похитители потребовали десять тысяч долларов. Жена Эдика обратилась в РУОП. Якобы для гарантированного успеха операции по задержанию вымогателей, так сказать, для создания «правды жизни», этим идиотам понадобились настоящие «живые» деньги. Обратились ко мне, и я отсчитал. А что я мог сделать?

— Операция провалилась? — догадалась я.

— С треском. С бездарной погоней и беспорядочной стрельбой. Они переполошили всю Петроградскую, небо в решето превратили. В квартире Эдика было установлено прослушивающее устройство. Похититель звонил несколько раз, но место «стрелки» не назначал, как будто время тянул. В очередной раз позвонил с мобильного и велел жене Эдика в течение пяти секунд выкинуть деньги в окно. Она, дура, и выкинула, а он тут как тут. Подобрал пакет и был таков. Пока эти менты безмозглые с седьмого этажа вниз мчались, он успел протаранить обе их машины и смылся. С моими денежками. Слушай…

Роман вдруг вскочил с пуфика и, засунув руки в карманы плаща, забегал взад-вперед.

— Ну конечно, как же я сразу не догадался, — он звонко хлопнул себя ладонью по лбу. — Это же наверняка все подстроено. И чеченец этот с руоповцами в доле, и Эдик, возможно, тоже…

— Чеченец?… Какой чеченец? — спросила я сдавленным шепотом.

— Какой? — Роман недоуменно пожал плечами. — Бандит. Кличка «Койот». Он мне еще в 94-м… — Роман запнулся, поняв, что сболтнул лишнее.

— Ты знал его раньше?! — Мне показалось, что в комнате стало нестерпимо душно, видимо, количество сделанных мною сегодня открытий достигло критической отметки.