Дело о спасении телезвезды - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/56
• Следующая

Скандал, он же Селезнев Игорь Матвеевич, жил в соседнем доме. Мы туда и пошли. Позвонили участковому и пошли. Когда дошли до подъезда, участковый уже стоял возле, покуривал и кормил голубей, отщипывая кусочки от батона. Голуби бросались на булку, как камикадзе на штурм.

— Знаю обоих, — сказал участковый Фомин, когда Петренко объяснил ему суть дела. — Шпана… наркоманы. Но не думал, что они уже до разбоев доросли. Вот засранцы.

Пошли, что ли?

— Пошли, — решительно сказал Петренко. Теперь, когда дело закрутилось, он стал не в меру активен. То ли азарт в нем проснулся, то ли слова мои про «Явку с повинной» подхлестывали…

Мы зашли в подъезд, поднялись на второй этаж. На площадке было шесть квартир. Двери пяти — добротные, стальные, обшитые вагонкой. «Наша» дверь выделялась убогостью, отсутствием глазка и надписью фломастером: «Скандал — козел!»…

Ну все ясно.

Участковый нажал на кнопку звонка, но из-за двери не раздалось ни звука. Тогда он начал молотить по двери кулаком. Долго молотил… Наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла нетрезвая тетка лет тридцати пяти в грязном халате, пялилась бессмысленно.

— Здорово, Селезнева, — сказал Фомин. — С утра квасишь?

— Чиво? Ты чиво?

— Болт через плечо. Сынок-то дома?

— Чиво?

Фомин отодвинул бабенку в сторону, и мы вошли в квартиру. В одной комнате никого не было, только диктор с экрана «Радуги» рассказывал о поиске «Ан-12» в Хабаровском крае… Зато в другой храпели на диване два молодых парня.

— Во, — сказал участковый, — и Хитрый здесь… на ловца и зверь.

При обыске у Скандала нашли наркотики и самодельную дубинку. У Хитрого дома не нашли ничего. Когда они прочухались, то нагло пошли в отказ: не знаем никакого режиссера. Мы чего? Мы ничего… А часы на улице нашли. Но у Петренко были на руках показания бабы Вали, и он уверенно сказал:

— Закроем. Куда они, блин, денутся?

И ребятишки приземлились в ИВС. Что ж, подумал я, на этом, пожалуй, можно поставить точку…

Я приехал в Агентство, поймал Зудинцева и сказал:

— Размотал я это дело-то, Михалыч.

— Ну, Андрей Викторович, — развел руки Зудинцев, — снимаю шляпу. Только вот не факт, что твои наркоты долго на киче пробудут. Плавали, знаем.

Я спорить с Зудинцевым не стал. Я только подумал: как миленькие сядут… Потом пришел пьяный Родя. Совсем мужик от своего наследства с ума съехал. Я ему так и сказал.

А он мне:

— Я, Андрей, теперь другой жизнью живу. Полной, блин, и насыщенной… Но щеки не надуваю. Не такой я человек. Я, хоть и миллионер, но остаюсь простым и скромным. Вот хочешь, я для Агентства спонсором стану?

— Хочу, — ответил я.

— Я, блин, новейшими компьютерами Агентство обеспечу. Нормальный шаг, Андрей?

— Нормальный, Родя. Компьютеры нам нужны.

Э-э, да что там компьютеры. Я для Агентства комплекс построю: бетон, сталь, стекло. Двенадцать… нет, двадцать этажей.

Нормальный ход, Андрей?

— Замечательный, — говорю, — ход, Родя. Но двадцать, пожалуй, маловато… Двадцать пять не слабо?

— Запросто.

— И подземный гараж?

— Легко.

— Бассейн?

— Без проблем.

— А зимний сад?

— Как же без него! С пальмами и попугаями.

— Ну уж тогда и вертолетную площадку на крыше.

— И вертолет в придачу, — сказал миллионер, глубоко задумался, восхищенный дерзостью проекта, и — упал со стула. Да, не дай Бог получить наследство. Родя сунул кулак под щеку и засопел.

Ну что ты будешь делать? Я приказал миллионера-спонсора не будить, а сам поехал к Худокормову в больницу. Порадовать Яна Геннадьевича тем, что часы нашлись, да и преступники получат по заслугам.

Я совершенно искренне был уверен, что в деле поставлена точка, но…

(Окончание в книге «Агентство „Золотая пуля“»-8)

«Скрипка Алексей Львович, 31 год, заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части. Убежден, что обладает врожденными талантами не только в области коммерции, но и в сфере журналистики. Требователен к соблюдению сотрудниками „Золотой пули“ правил внутреннего распорядка. Семейное положение — холост. Сверхкоммуникабелен. Внеслужебные отношения с сотрудницей Агентства Горностаевой В. И. довольно запутанные…»

Из служебной характеристики

Высунув язык, я прилежно рисовал на листе ватмана угрожающий плакат: отвратительная скрюченная «беломорина» перечеркнута красным крестом наподобие знака «Остановка запрещена». Рядом стоят: румяный я, нарисованный очень любовно, и румяный же Спозаранник, выписанный… ну, скажем, реалистично. Они оба провозглашают: «Черт с вами, курите! Но не отравляйте жизнь пока еще здоровым людям!»

Внизу приписано черным: «В соответствии с Указом президента курить на территории Агентства категорически запрещено!»

Отступив на шаг, я осмотрел свое произведение. Потом подошел и приписал к нижней надписи еще два восклицательных знака. Достали они меня, эти отравители атмосферы в Агентстве. И больше всех, между прочим, сам Обнорский, который упорно не желал расстаться с пагубной страстью и подписать многократно подпихиваемый мною приказ о материальной ответственности за курение в Агентстве. Потому что понимал, что больше всех платить придется ему.

Закончить свой труд я не успел, потому что в мой кабинет вошла Горностаева и, не успел я ее удержать, как она со стоном рухнула в кресло. Махнув рукой, я продолжил рисовать. А она немного последила за мной странным взглядом (у нее в последнее время все чаще какой-то странный взгляд) и сказала низким голосом (который тоже отчего-то стал низким только в последнее время):

— Леш, поговори с Обнорским.

— На тему?..

— На тему меня. — Она всхлипнула (что тоже стало в последнее время частым явлением). — Я больше не могу.

— Один мой знакомый очень боялся покупать жене белое и обтягивающее. И заставлял ее носить черное и просторное. Однажды они приехали в Запорожье и поймали машину, чтобы ехать к родственникам на Бабурку (это район такой). Жена села на заднее сиденье. А мой знакомый сел впереди. Когда они приехали и вышли, обнаружилось, что у жены сзади — огромная дыра на брюках. Оказывается, водитель долго возил на заднем сиденье протекший аккумулятор. Тогда-то мой знакомый понял — ни от чего в жизни нельзя застраховаться.

— Это ты к чему? — спросила она настороженно.

— Потом объясню. Так о чем я должен поговорить с Обнорским?

— Меня гноит Соболин.

— Это как? — спросил я и стал по-боксерски разминаться. — Кто смеет гноить мою женщину?

— Он поставил меня вне очереди, — серьезно и надрывно продолжала Горностаева. — Светкина очередь была заступать по психам…

Тут, пожалуй, самое время объяснить, что Соболин добился от Обнорского важного нововведения — все журналисты Агентства обязаны были отдежурить по неделе в должности «дежурного по ненормальным», которые все чаще одолевали «Золотую пулю» визитами, не говоря уже о письмах, факсах и телефонных звонках. Почетного права выслушивать весь этот бред лишены были лишь сам Обнорский, Агеева, да мы со Спозаранником. Но не из-за особой занятости вышеперечисленных. Просто опыт показал, что у нас четверых, как ни странно, совершенно не хватало такта и ума общаться с такими людьми. Скажем, Агеева, слушая человека (с кандидатской, между прочим, степенью), который рассказывал ей о новых способах тотальной слежки за ничего не подозревающими гражданами, — разоржалась так, что довела его до полного бешенства, и он расколотил всю посуду в кафе. Я собственноручно спустил с лестницы братка с поехавшей крышей — он утверждал, что барыга, которого он крышует, на самом деле — инопланетянин.

• Предыдущая
• 6/56
• Следующая