Верни мне мои легионы! - Тертлдав Гарри Норман - Страница 26

• Предыдущая
• 26/84
• Следующая

— Мы должны пройти через всю Германию, — сказал он. — Мы должны показать здешнему населению, что можем двигаться куда захотим и когда захотим.

— Да, господин, — покорно отозвался Аристокл.

— В чем дело? Тебе не нравится эта идея?

Квинтилий Вар хорошо знал своего раба и мигом улавливал любые перемены в его настроении.

— Господин, — честно ответил грек, — к идее убраться из Германии я отношусь с восторгом, но к идее пройти черезГерманию… По правде говоря, в этой жалкой стране нет ни одного места, куда мне хотелось бы отправиться. Она может быть мила только варварам, которые ее населяют.

Поскольку Вар придерживался того же мнения, он не стал говорить Аристоклу, как тот ошибается. Наместник заметил лишь, что в скором времени из этой земли получится прекрасная провинция, нужно только окончательно ввести ее в состав империи.

Вар постарался, чтобы в его словах звучало куда больше уверенности и оптимизма, чем он испытывал на самом деле.

Аристокл неосторожно шагнул назад и вляпался в грязь, которая тут же попыталась засосать его сандалию. Одежда, прекрасно подходившая для любого места по берегам Средиземного моря, здесь никуда не годилась. Туники и тоги в здешнем климате не согревали, неудивительно, что туземцы кутаются в плащи и носят штаны. И их сапоги не сваливаются, защищая ноги лучше сандалий.

Возмущенно бормоча, Аристокл вырвал пучок травы и, как мог, очистил сандалию и ногу.

— Лучше бы оставить этих дикарей в покое, — ворчал он, — и дать им жить в своей варварской земле по своим варварским обычаям. Они не заслуживают того, чтобы стать частью нашей империи.

И снова Вар почувствовал, что согласен с рабом: правда, в данном случае мнения раба и господина ничего не значили.

— Август хочет получить эту провинцию. У него есть на то свои причины, и Август всегда получает желаемое.

На памяти Вара так было всегда, а Вар слишком хорошо знал, что уже далеко не молод. Так что упомянутое им правило вполне можно было считать законом природы.

— Август никогда не видел этой страны. Он никогда не видел этих варваров, — возразил Аристокл и, вырвав еще один пучок травы, принялся оттирать им грязное пятно, которого не заметил раньше. — Клянусь богами, господин, если бы император их увидел, он бы решил, что германцы ему не нужны.

Представив себе Августа, осматривающего наблюдательный пост в Минденуме, Квинтилий Вар рассмеялся. Нет, Август, конечно, не был чужд военной жизни — в гражданской войне, последовавшей за смертью Цезаря, он взял верх над лучшими тогдашними полководцами. Но Август, несомненно, принадлежал миру Средиземноморья, и здесь, в мрачных северных лесах, был бы так же неуместен, как рыба в египетской пустыне. Император в Германии? Такое просто трудно себе представить.

«А ведь я тоже принадлежу к миру Средиземноморья, — подумал Вар. — И я все еще хочу, чтобы Август послал меня в Египет, в Грецию… Куда угодно, лишь бы здесь не оставаться. Тут я чужой и никогда здесь не приживусь».

— Ветера, — произнес он вслух.

Увидев впервые этот военный городок на левом берегу Рейна, наместник вообразил, что попал в самое забытое богами место на земле, но стоило ему переправиться через Рейн, в Германию, как стало ясно, насколько мало он знает о забытых богами местах… Если, конечно, боги вообще когда-то об этих местах ведали. По сравнению с Минденумом даже Ветера казалась Антиохией. По сравнению с Германией даже граница Галлии казалась похожей на цивилизованный мир.

— Ветера, — эхом отозвался Аристокл, и Вар уловил в его голосе ту же тоску.

— Мы вернемся сюда весной, — сказал Вар.

— Да, господин, — ответил Аристокл с мученическим вздохом, понимая, что тоже участвует в строительстве великой империи.

Все имеет свою цену. Высокопоставленные римляне нуждались в умных греках, которые помогали им вести дела. В материальном отношении приближенный к господину раб, такой как Аристокл, был обеспечен гораздо лучше, чем если бы оставался свободным человеком в гордой, но бедной Греции. А свобода — что ж, он бы предпочел освободиться от этой грязи на лодыжках и между пальцами ног.

— По крайней мере, на некоторое время мы можем предоставить здешних дикарей самим себе, — промолвил Вар. — Кажется, мы положили неплохое начало.

Он хихикнул, и этот звук получился похожим на кудахтанье.

— Во всяком случае, хочется верить, что именно так это будет выглядеть в глазах Августа.

Сам Август, ясное дело, никогда не покажется в Германии. Но его воля все равно будет выполнена.

Арминий знал, что в Римской империи отдельные дома с участками земли, как правило, объединяют в деревни или города. Германцы селились не так кучно. В лесах можно было наткнуться и на одинокие усадьбы, и на хутора из трех-четырех хозяйств, принадлежащих, как правило, родственникам. У германцев, конечно, имелись и деревни, совсем небольшие по римским меркам.

Арминий впервые увидел настоящий город, лишь поступив на римскую службу.

Он понимал, что города дают людям определенные удобства. Например, принеся в город новости, можно было огласить их всего один раз на рыночной площади — и о них узнавали все горожане. А поскольку окрестные земледельцы являлись в город, чтобы продать плоды своего труда, очень скоро вести разносились по всей округе.

Города были… действенными. В латинском языке существовало такое слово, в отличие от языка германцев. Римские армии тоже были действенными, и Арминию хотелось, чтобы его народ усвоил, что такое «действенный», потому что это понятие было своеобразным оружием, таким же как клинок меча.

Однако Арминий жил совсем в другом мире. Если ему нужно было распространить вести, он не мог просто посетить несколько городов: ему приходилось разъезжать по усадьбам, убеждать мелких вождей и хозяев, чтобы те в свою очередь донесли мысли Арминия до своих людей. Правда, он быстро убедился, что настроить и вождей, и простых общинников против римлян совсем несложно. Для этого требовалось лишь спросить у хозяина, являлись ли к нему прошлой осенью римляне за налогами, а после утвердительного ответа (как правило, сопровождавшегося руганью) задать еще один вопрос:

— А хочешь ты платить им налоги и в будущем году?

Обычно после этого раздавались возгласы ужаса или ярости, чаще — ярости и ужаса одновременно.

— Им повезло, что они забрали у меня скот, просто потому, что застали меня врасплох. Но пусть меня утащат под землю, если им удастся проделать это снова! — такое ему говорили много раз, причем почти одинаковыми словами.

— Но они собираются явиться снова, — утверждал Арминий, ничуть не кривя душой. — И они попытаются убить тебя, если ты не позволишь себя ограбить. Что, по-твоему, стоит предпринять?

На это люди не всегда отвечали одинаково. Многие не верили Арминию или не хотели верить — понятие ежегодной уплаты налогов находилось за пределами разумения германцев так же, как и понятие «действенный». Но Арминий, в отличие от прочих, прекрасно сознавал свою правоту, ибо видел в Паннонии, как собирают налоги. Римляне являлись за налогами ежегодно и ради того, чтобы их собрать, готовы были на все.

Однако Арминий убеждал собеседников, затрагивая в них и другие струнки помимо естественной жадности.

— Когда римляне повадились так же грабить паннонцев, те взялись за оружие и воюют по сей день, — говорил Арминий каждому, кто соглашался его слушать. — А мы? Или паннонцы сильнее нас?

— Нет! — возмущались его собеседники.

Германцы были убеждены, что они — самый сильный народ в мире.

Арминий кивал и соглашался.

— Ты прав. Я сражался с паннонцами. Они довольно сильны, но не сильнее нас. Так, может, они смелее?

— Нет!

Подобный вопрос был оскорблением для любого германца. Этот народ гордился своей отвагой.

И Арминий снова кивал.

— Верно — они не смелее нас. Они, конечно, отважны, спору нет. Но не храбрее нас. Но если им хватает отваги, чтобы воевать с римлянами, почему бы нам не сделать то же самое?

• Предыдущая
• 26/84
• Следующая