Верни мне мои легионы! - Тертлдав Гарри Норман - Страница 72

• Предыдущая
• 72/84
• Следующая

Еще один германец метнул копье, с такой силой, что острие пробило наголенник Нумония и задело его ногу. Наголенник все же ослабил силу удара, иначе рана была бы куда страшнее.

Нумоний вырвал копье и неуклюже швырнул обратно.

Потом пришла боль. Теплая струйка крови стекала по ноге, смешиваясь с холодными струями дождевой воды. Нумоний не мог даже посмотреть, насколько опасна рана: для этого пришлось бы отстегнуть пробитый наголенник, а он не хотел снимать доспех посреди битвы, рискуя получить еще один удар.

При мысли о том, что в него могут попасть еще раз, Нумоний почувствовал, как тлевший в нем огонек паники разгорелся в целый костер. Нет, в огромный пожар! Боль и вид дикарей, рвущихся уничтожить его людей, заставили командира конницы выкрикнуть такие приказы, что многие всадники уставились на него вытаращенными глазами.

— Отступаем! — заорал он. — Спасайся, кто может! Легионерам конец! Спасайся, кто может!

Он развернул лошадь, вонзил шпоры в ее бока, и животное, заржав, рвануло с места так резко, что едва не сбросило седока. Нумоний, однако, удержался в седле, отчаянно в него вцепившись, а потом лошадь успокоилась и выровняла бег. Многие кавалеристы пустились наутек вместе с командиром: некоторые обгоняли его, мчась, как выпущенные из баллисты снаряды. Может, они и спасутся.

«Может, я спасусь», — подумал Нумоний.

Эгоистичный страх заставил его забыть обо всем на свете.

Между тем среди кавалеристов нашлись и такие, которые постарались сделать все возможное для спасения своих товарищей, хотя понимали, что могут погибнуть сами. Оглянувшись через плечо, Вала Нумоний увидел, как германцы стаскивают с лошади всадника и — расчетливо и неторопливо — прикалывают его копьями. Ему даже показалось, что он слышит хриплый, лающий смех дикарей. Но конечно, то была лишь игра воображения — он находился слишком далеко.

«Может, я спасусь, — думал он вновь и вновь, гоня лошадь на северо-запад. — Может, я спасусь. Может. О боги, молю вас! Молю только об одном — пусть я спасусь!»

Мужская плоть под плащом Арминия возбудилась и затвердела, как будто самая прекрасная женщина Германии танцевала перед ним обнаженной. План, вынашиваемый годами — всем планам план! — не просто успешно осуществился. Плоды задуманного превзошли все ожидания, все самые смелые мечты. Если этого недостаточно, чтобы пробудить вожделение в мужчине, у этого якобы мужчины просто нечему возбуждаться.

Римляне проделывали такое — делали мужчин неполноценными. Одним из латинских слов, выученных Арминием в Паннонии, было «евнух», и его тошнило от одного звучания этого слова. Обойтись с мужчиной как с жеребцом, как с быком, как с бараном! Стоило германцу представить себе такое, и его член съеживался.

Он знал римского командира, который держал при себе раба-скопца, и Арминия выводил из себя один лишь вид евнуха и звук его противного голоса.

Но здесь, в Германии, он отрезал римлянам яйца.

«Будь я проклят, если я этого не сделал!» — подумал вождь.

А ведь был опасный момент, когда кавалерия повернула назад, чтобы попытаться выручить пеших легионеров. Однако было уже слишком поздно, римские конники сами это поняли. Сейчас они стремглав удирали, и некоторые, наверное, уже доскакали до Рейна — те, кому повезло, потому что многих наверняка переловили в лесу люди Арминия.

Ну а если кто-то спасся, что с того? Если поразмыслить, это даже к лучшему. Сбежавшие римские конники посеют панику, и гарнизоны рейнских крепостей тоже ударятся в бегство вместо того, чтобы противостоять германцам. И тогда Арминию будет гораздо легче отвоевать у империи Галлию.

А именно это он и собирался сделать. За ним стояла победоносная армия, а имея армию, что еще делать, как не воевать? Пока он будет вести воинов от одной победы к другой, они будут следовать за ним. А пока они за ним следуют, Арминий может пользоваться ими по своему усмотрению.

Германии нужен царь. Возможно, пока Германия об этом не догадывается, но он ей нужен. Римляне многого добились благодаря тому, что у них один человек указывает другим, что и как делать. А германцы, следуя за множеством племенных вождей, военных предводителей и мелких царьков, попусту растрачивают силы в мелких стычках. Зато под водительством кого-нибудь вроде Арминия они смогут обрушить свою мощь на иноземных недругов.

«Под водительством кого-нибудь вроде меня», — подумал Арминий и кивнул в подтверждение своим мыслям.

Он был уверен, что имеет право вести за собой других. После такой победы никто не посмеет ему противостоять. Правда, он знал, что сильнейшим из германских правителей остается Маробод, вождь маркоманов, чьи владения находятся далеко на юго-востоке. Все знали, что Маробод тайно помогает паннонским повстанцам, чтобы те отвлекали римлян на себя, не позволяя легионам вторгнуться в его земли. Умно, спору нет. Но у Маробода не хватало смелости самому напасть на римлян.

«Я сделал это!» — ликующе думал Арминий.

— Я сделал это! — вскричал он, потрясая в воздухе мечом.

Умирающий легионер застонал. Несколько германцев обернулись на крик.

— Что ты сделал? — спросил один из них — воин в поношенном плаще, застегнутом на плече позеленевшей бронзовой фибулой.

Воин был никем и, скорее всего, знать не знал, как выглядит Арминий.

— Это я заманил сюда римлян, — заявил Арминий. — Я обрек их на погибель.

— И кем ты себя вообразил? Невесть какой важной шишкой?

Германец окинул взглядом молодого вождя — его плащ из тонкой шерсти с меховой оторочкой, скрепленный золотой застежкой, и, главное, меч. Мечи имелись только у богатых людей, оружием обычному воину служило копье.

— Впрочем, может, ты и есть важная шишка, — проворчал германец.

— Я — Арминий.

Вождю хотелось, чтобы все знали, кто он такой. Его сородичи, как и римляне, считали признание и славу наивысшими наградами выдающегося человека. Какой же ты выдающийся, если тебя не узнают, не превозносят?

Однако имя Арминия не произвело на незнакомого германца того впечатления, на которое рассчитывал вождь.

— Может, ты и впрямь Арминий, — усмехнулся воин, — да только совсем недавно двое других людей назывались тем же самым именем.

— Покажи мне их, и я их убью! — прорычал Арминий.

Он пришел в бешенство при мысли о том, что кто-то может похитить его славу. Никто не вправе присваивать его громкое имя, присасываясь к нему, как болотная пиявка.

— Сейчас я их не вижу, — ответил воин.

Возможно, так и было. А возможно, он просто не хотел драки между соплеменниками — и поступал мудро. Арминий понял это еще до того, как воин спросил:

— Да и вообще, не лучше ли нам убивать не друг друга, а ненавистных богам римлян?

— Да, ты прав, — согласился Арминий. — Так будет умнее. Давай займемся этим.

— Милосердия! — воззвал на латыни раненный в ногу легионер, умоляюще протянув руки.

Большинство товарищей Арминия не знали языка раненого, но всем был понятен жест.

— Вот милосердие, которого ты заслуживаешь, — ответил тоже на латыни Арминий и вонзил ему в горло меч.

Римлянин захрипел, закашлял, повалился наземь и затих.

Арминий знал, что и впрямь поступил милосердно. Другие германцы уже тащили в тыл закованных в цепи пленников. Всех римлян по окончании битвы принесут в жертву богам, опробовав на пленных много интересных, необычных способов прикончить человека. И Арминий не сомневался: пойманных легионеров ждет куда более тяжкая участь, чем смерть от перерезанного горла.

Здесь и там самые упорные римляне продолжали сражаться — по одному и маленькими группами. Может, некоторые из них знали, какая участь ждет пленников, и делали все, чтобы погибнуть в бою, с оружием в руках. А может, как многие храбрые воины, были слишком упрямы, чтобы сдаться. Арминий восхищался их смелостью, хотя от нее не было никакого толку. Легионеры не имели возможности сформировать строй — голова колонны была уже рассеяна, и римляне перемешались с врагами. Но если кому-то охота погибнуть, сражаясь, это их право.

• Предыдущая
• 72/84
• Следующая