По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман - Страница 49

• Предыдущая
• 49/111
• Следующая

Однако двоюродный брат тут же хлопнул Соклея по спине.

— Так иди. Я тебя не виню — ты же возился с ними всю дорогу от Родоса досюда.

От снятого Соклеем дома до агоры Тарента было всего несколько кварталов. Она лежала к югу, недалеко от моря — местные жители именовали Ионическое море Большим морем, в отличие от Маленького моря, как они называли гавань в укромной лагуне.

Кроме рыбаков, которые продавали свой улов на агоре, тут было полно горшечников, ткачей, сапожников, мастеров, которые делали сети, и прочих ремесленников, работавших в городе. А еще здесь можно было встретить торговцев из других эллинских городов и италийцев из внутренних районов страны, явившихся на рынок с шерстью, крашеными кожами, медом и остальными товарами, производившимися за пределами города.

Некоторые из покупателей тоже были италийцами. Многие из них носили туники и плащи на эллинский манер, и их невозможно было отличить от местных жителей, пока они не открывали рот и не начинали говорить с акцентом. Однако попадались и такие, которые отличались отнюдь не только своим выговором…

Перечисляя товары, которые «Афродита» привезла с Родоса, Соклей прервался и спросил одного из них:

— Прости меня, господин, но как ты называешь одежду, которую носишь поверх хитона?

— Это называется тога, — ответил италиец на хорошем эллинском. — Я свободный гражданин, поэтому имею право ее носить.

— Понятно. Спасибо, — поблагодарил Соклей. — Ты не обидишься, если я спрошу, как ты надеваешь ее?

— Вы, эллины, очень любопытны и всегда интересуетесь странными вещами. — В глазах италийца заплясали искорки. — Что ж, должен сказать, ты спрашиваешь довольно вежливо. Почему бы и не показать тебе, как это делается?

Он стащил с себя тогу и продемонстрировал ее Соклею, держа на вытянутых руках.

— Какая необычная форма у этого куска ткани! — воскликнул родосец. — Мы, эллины, используем только прямоугольную одежду, простую. А это… Широкий восьмиугольник, кроме того что две стороны у него не прямые, а округлые. У меня появился еще один вопрос: почему вы носите плащи такой странной формы?

— Таков наш обычай, — ответил незнакомец, пожав плечами. — Многие здесь, в Италии, носят тоги. Мы, самниты, тоже их носим, так же поступают луканцы и даже наши враги римляне далеко на севере. А что касается того, как мы ее надеваем…

Он сложил тогу пополам в самой широкой части, потом накинул через левое плечо так, что один ее угол свесился на уровне его левой ступни. Забросил оставшуюся часть за спину, пропустил под правой рукой и снова перекинул через левое плечо, потом медленно повернулся, чтобы Соклей мог увидеть, как огромный плащ драпирует его.

— Спасибо тебе большое, господин, — сказал Соклей. — Надеюсь, тебя не оскорбит, если я скажу, что гиматий кажется куда менее… громоздким.

— Нет, не оскорбит, — ответил самнит. — Я сам часто ношу гиматий. Но я — Геренний Эгнатий, человек, имеющий вес среди своих сограждан, поэтому иногда надеваю тогу, чтобы показать, кто я такой.

Соклей удивился: по его мнению, варвару, отправляющемуся в эллинский город, полагалось бы желать как можно более походить на местного жителя. Юноша назвал свое имя и пожал италийцу руку. Потом задумчиво погладил бороду.

Если этот самнит с громоздким неблагозвучным именем имел вес среди своих сограждан, он мог оказаться богатым. А если он был богатым…

— Господин, я возвещаю по всей агоре, что среди товаров, которые мы с братом привезли с востока, есть прекрасное хиосское вино — даже ариосское, лучшее из лучших! И несколько павлинов. Я уверен, что ни одному самниту в наши дни не посчастливилось заиметь павлина. Вообще-то птицы, которых мы привезли, — первые подобные птицы во всей Великой Элладе. — Соклей не был до конца уверен, что говорит правду, но полагал, что никто не сможет опровергнуть его слова.

— Я кое-что смыслю в хорошем вине, — ответил Геренний Эгнатий. — Но что за птица этот павлин? — Он тщательно выговорил незнакомое слово. — Если я приобрету одну из таких птиц, покажет ли это всем, что я выдающийся человек?

— Покажет, о почтеннейший, еще как покажет! — Соклей деликатно покашлял. — Поскольку это редкие птицы, ты понимаешь, что мы продаем их не за три обола.

— Конечно, — кивнул самнит. — Одна из вех, разграничивающих людей разных положений, — это то, сколько всего и на какую сумму человек может позволить себе купить. Твое судно стоит в гавани Маленького моря?

— Да, но мы с Менедемом — моим двоюродным братом — сняли дом здесь, в Таренте, чтобы лучше показать павлинов людям, которые захотят их купить, — пояснил Соклей.

Геренний Эгнатий расправил плечи. Он был как минимум на ладонь ниже Соклея, но, как и Менедем, вел себя так, как будто был выше.

— Проводи меня туда, — проговорил он. — Ты заинтересовался моей тогой. А я… я точно так же заинтересовался твоими павлинами.

Соклей собирался еще походить по агоре, но потом подумал — какой в этом смысл? Он же пытался привлечь покупателей и вот, возможно, уже нашел одного.

«Во всяком случае, стоит это выяснить», — решил он и кивнул самниту:

— Пойдем со мной.

Когда Соклей постучал в дверь дома, который они снимали, Аристид, открыв, удивленно посмотрел на него.

— Я не ожидал, что ты вернешься так скоро, господин, — сказал он.

— Вот этот иноземный господин, — Соклей кивнул на Геренния Эгнатия, — интересуется павлинами.

И как раз в этот момент павлин начал кричать.

Геренний Эгнатий широко распахнул глаза.

— Что это за ужасающий шум? — спросил он.

— Это кричит павлин.

Не слишком удачное начало. Соклею оставалось только надеяться, что Менедем не выберет именно этот миг, чтобы завопить: «Да заткнись ты, проклятая грязная тварь!»

Геренний Эгнатий слегка улыбнулся. И, как тот шутник в гавани, спросил:

— Полагаю, ты продаешь своих птиц не за красоту их пения?

— Ну… нет.

Соклею снова пришлось признать, что этим достоинством павлины не обладают.

Он попытался исправить положение.

— Пойдем со мной во двор, и ты увидишь, за что мы их продаем.

Он повел италийца в довольно тесный внутренний дворик. Там стоял Менедем, уперев руки в бока и яростно глядя на павлина. Похоже, он задремал, и птица его разбудила.

Но главное — во дворе был сам павлин, развернувший во всю ширь испещренный «глазами» хвост: он красовался перед павой, которая как будто вовсе его не замечала.

«Может, поэтому он так и кричал», — подумал Соклей.

В некоторых отношениях павлин не слишком отличался от мужчины.

— Ох! — негромко сказал Геренний Эгнатий, а потом добавил что-то на своем языке — Соклей предположил, что это осканский диалект. По звучанию выговор его не слишком отличался от эллинского, хотя родосец, конечно, не понял ни слова.

Мгновение спустя самнит опомнился и снова перешел на эллинский:

— Теперь я понимаю, почему вы их продаете. Сколько он стоит?

— Прежде чем мы начнем разговор о таких вещах, позволь представить тебе моего двоюродного брата Менедема, сына Филодема, — сказал Соклей. — Менедем, это Геренний Эгнатий, он интересуется павлином.

Менедем мгновенно сменил брюзгливое выражение лица на очаровательное и пожал италийцу руку со словами:

— Очень рад знакомству, господин. Могу я предложить тебе чашу вина? Боюсь, это всего лишь местный урожай, но если ты желаешь ариосского, я могу принести образец нашего товара.

Геренний Эгнатий покачал головой. Подобно финикийцу Химилкону и многим другим варварам, он не видел в таком вине ничего особенного.

— Местного вина будет достаточно. Я ищу способ выделиться из толпы простолюдинов. Многие торговцы привозят прекрасное вино в Италию, привозят его даже в Самний. Но такой птицы я еще никогда не видел.

Его взгляд то и дело возвращался к сверкающему многоцветным великолепием оперению павлина.

— У нас только один павлин. — Менедем поднял большой палец, чтобы подчеркнуть свои слова. — А еще есть четыре павы и… сколько у нас сейчас яиц, Соклей?

• Предыдущая
• 49/111
• Следующая