Тьма сгущается - Тертлдав Гарри Норман - Страница 47

Усталый, как всегда после работы, Леофсиг шагал домой по улочкам Громхеорта. Шагал осторожно – после недавнего ливня мостовая еще не высохла, и каблуки скользили по булыжнику. Сам юноша тоже попал под дождь, а значит, возвращался с работы не таким грязным, как обычно. Мысль заглянуть в баню его все равно посетила, но тут же ушла. Чем быстрее он доберется до дому, тем быстрее сможет поужинать и завалиться спать. С тех пор, как началась война, чистым ходить ему случалось редко.

Леофсиг одолел больше полдороги до дому, прежде чем обратил внимание на расклеенные по заборам, стенам и столбам незнакомые плакаты. Альгарвейские, конечно – фортвежцам, вздумавшим налепить на изгородь хоть один, полагалась смертная казнь, а каунианам – вообще страшно подумать что. Но изображен на них был отчего-то не альгарвеец, а суровый, брылястый лик короля Плегмунда, предположительно величайшего из фортвежских правителей, а ниже – шеренги солдат, вооруженных мечами и луками и одетых по моде четырехсотлетней давности.

«ПЛЕГМУНД ГРОМИЛ УНКЕРЛАНТЦЕВ, – гласила надпись под рисунком. – МОЖЕШЬ ИХ ГРОМИТЬ И ТЫ! ВСТУПАЙТЕ В БРИГАДУ ПЛЕГМУНДА! ПОГИБЕЛЬ ВАРВАРАМ!» Еще ниже мелким шрифтом указан был адрес вербовочного пункта и предупреждение: «Кауниане в бригаду не принимаются».

Леофсиг фыркнул. Ему трудно было представить, чтобы какой-то каунианин пожелал вступить в бригаду под командованием тех самых людей, что намеревались втоптать в грязь все светловолосое племя. Собственно говоря, ему трудно было представить, чтобы какой-то фортвежец согласился воевать под альгарвейским знаменем. Ну кто бы в здравом уме пошел на такое? Разве что отпетый негодяй, чтобы скрыться от жандармов. Так пусть альгарвейцы попробуют вылепить солдат из таких вот новобранцев!

Из подворотни навстречу юноше шагнула каунианка одних с ним лет.

– Не хочешь переспать со мной? – спросила она, с трудом изображая похотливое томление. Штаны и блузка обтягивали ее тело так плотно, что казались нарисованными на коже.

Леофсиг покачал головой и уже хотел пройти мимо, когда к ужасу своему осознал, что они знакомы.

– Долдасаи! – выпалил он. – Мой отец вел для твоего бухгалтерию.

Юноша тут же пожалел, что не прикусил язык. Обоим было бы спокойней сделать вид, что незнакомы, и разойтись. Но уже поздно – девушка опустила голову, тоже, верно, пожалев, что Леофсиг не заткнулся вовремя.

– Ты видишь мой позор, – промолвила она; если она и вспомнила, как зовут молодого человека, то обращаться по имени не пожелала. – Ты видишь позор моего племени.

– Мне… очень жаль, – пробормотал Леофсиг. Это была правда – вот только проку от нее было немного.

– Знаешь, что самое страшное? – прошептала Долдасаи. – Самое страшное – что ты все равно можешь переспать со мной, если заплатишь. Мне нужны деньги. Моей семье нужно пропитание, а заработать его другим способом альгарвейцы нам не дозволяют.

В сизых ее глазах Леофсиг читал отчаянные посулы, обещания того, что юноше не довелось еще пережить, не довелось вообразить даже. И он не мог не чувствовать искушения и ненавидел себя за это. Покуда он продолжал надеяться, что Фельгильда позволит ему хотя бы запустить руку ей под платье – до сих пор Леофсигу это не удавалось – как может он не испытывать искушения выяснить, что же теряет?

Рука его сама потянулась к кошелю. Долдасаи издала странный смешок: не то от горького веселья, не то… от разочарования? Леофсиг сунул ей пару монет.

– Вот, держи, – выпалил он. – Жаль, не могу дать больше. Мне от тебя ничего не надо.

Это была не совсем правда, но так оно прозвучало понятней.

Девушка уставилась на мелкие сребреники, потом резко отвернулась.

– Будь ты проклят, – выдавила она. – Я думала, что уже разучилась плакать после всего, что пережила. Уходи, Леофсиг, – нет, она не забыла его имени, – и если смилостивятся силы горние, мы не свидимся больше.

Он отчаянно хотел помочь ей чем-то большим, нежели пара монет, но даже ради спасения жизни не придумал бы – чем. Оставалось только бесславно скрыться и не оборачиваться больше – чтобы не увидеть, как Долдасаи предлагает свое тело другому фортвежцу, готовому расстаться с несколькими сребрениками за пару минут удовольствия.

– Быстро ты сегодня вернулся,– заметила Эльфрида, отпирая дверь.

– Да…

Леофсигу не хотелось рассказывать матери, что он бежал от Долдасаи так же позорно, как фортвежская армия – от альгарвейцев.

– Ну да. – К его облегчению, мать не уловила фальши в голосе. – У тебя еще будет время ополоснуться, – это значило, что, несмотря на ливень, от него до сих пор несло потом, – и выпить глоток вина перед ужином. Конберга даже купила где-то мяса дл бобовой похлебки.

– Какое мясо? – подозрительно осведомился Леофсиг. – Кролик с крыши?

Эльфрида покачала головой.

– Мясник уверяет, будто баранина, но по-моему, козлятина, да такая старая – который час тушится, а все как подметка. Но лучше жесткое мясо, чем никакого.

Поспорить с этим Леофсиг не мог, но подумал про себя: сколько же месяцев не видывали мяса родные Долдасаи? Его семья переживала тяжелые времена. Ее семья пережила катастрофу. Юноша сдернул полотенке с вешалки и пошел к себе, чтобы ополоснуться из кувшина над тазиком – не баня, понятное дело, но тоже лучше, чем ничего.

Эалстан поднял голову от учебника: в кои-то веки это был не отцовский задачник, а хрестоматия по литературе.

– Что такой кислый? – спросил он старшего брата.

– Правда? – пробормотал Леофсиг, обливаясь водой.

– Ну да, – отозвался Эалстан. – С чего бы?

– Ты правда хочешь знать? – Леофсиг призадумался. Но братишка уже не маленький… – Я тебе расскажу. По дороге домой я столкнулся с дочерью Даукантиса – помнишь, торговец оливковым маслом? – И он коротко пересказал историю Долдасаи.

Эалстан поцокал языком.

– Сурово, – заметил он. – Я слышал такие истории, но чтобы про знакомых – никогда. Ты бы отцу рассказал. Если кто и сможет им помочь, так это он.

– Угу, – буркнул Леофсиг сквозь полотенце, которым вытирал волосы, и, опустив руки, глянул на брата: – Знаешь, а это хорошая мысль. Ты взрослеешь быстрей, чем я думал.

– Жизнь под рыжиками сказывается. Тут быстро плавать научишься… или утопят, как наших кауниан, – отозвался Эалстан. – Ты видел эти новые плакаты «Вступайте в бригаду Плегмунда» – или как там она у альгарвейцев называется?

– Заметил, конечно. Трудно не заметить – ими весь город обклеен, – отозвался Леофсиг. – Экая дрянь!

– Вот и я так думаю. А Сидрок твердит, что готов туда записаться. – Эалстан вскинул руку, прежде чем Леофсиг взорвется, как ядро. – По-моему, он не Мезенцио в любви признается. Мне кажется, он просто мечтает куда-нибудь пойти и кого-нибудь убить. А тут такой случай подворачивается!

– И что сказали об этом отец и дядя Хенгист? – поинтересовался старший брат.

– Дядя Хенгист как раз на него орал, когда ты пришел, – ответил Эалстан. – Он уверен, что Сидрок ума лишился. Папа молчит; может, он считает, что Сидрок – дядина забота?

– А может, стоит отпустить дурака в бригаду изменников? – обронил Леофсиг с такой леденящей душу практичностью, что сам испугался. – Если он уедет брать приступом Котбус, то не сможет выдать альгарвейским жандармам, что я сбежал из лагеря для военнопленных.

Эалстан глянул на него с ужасом, но, прежде чем Лефсиг успел ответить, в комнату из дворика заглянула Конберга и крикнула: «Ужин готов!» Младший брат побежал в столовую. На лице его читалось неприкрытое облегчение. Леофсиг, следуя за ним, тоже порадовался про себя, что беседа их прервалась так удачно.

Мясо в похлебке не имело к баранине никакого касательства – это Леофсиг понял после первого куска. Козлятина – может быть, но с тем же успехом это могло оказаться мясо мула, верблюда или бегемота. Тухлятинкой не подванивало; в армии, а потом в лагере Леофсигу не раз приходилось впихивать в себя подгнившие куски. Предложить такой кусок Фельгильде в роскошном ресторане Леофсиг не рискнул бы, но чтобы набить присохший к хребту желудок, оно сгодилось.