Старый патагонский экспресс - Теру Пол - Страница 12
- Предыдущая
- 12/119
- Следующая
— А наш папуля, как всегда, торчит в офисе, — сказала Марлин.
В их разговор включилась еще одна женщина с таким же сюсюкающим говором, как у шоколадно-пряничной мамаши из телешоу:
— А где же наш папуля, детка? Скажи им, где наш папуля? — Однако ее дочурка упорно не поднимала глаз от пола и сосала пальчик. — Наш папуля уехал по делам! А когда он вернется, мы ему расскажем, что тоже уехали! На поезде!
Я был уверен, что все они старательно пародируют сами себя. Разодетые в пух и прах, вырвавшиеся из своих кухонь на однодневную экскурсию в Форт-Уорт, они без конца хлопотали над своими крошками. Им кружил головы воздух свободы, но этого явно было недостаточно: ведь не далее, чем завтра, они опять погрузятся в домашнюю рутину, проклиная бесконечную готовку и игры в папулю-мамулю. У них был до отвращения лощеный вид идеальных домохозяек, рекламирующих по телевизору мыло и антиперспиранты. Если бы в этом поезде их скопилось не более двух десятков, это не повлияло бы на их настроение. Но сотни мамаш, невольно превратившихся в гувернанток и с тонким сарказмом обсуждающих своих «папуль», представляли собой впечатляющую картину загубленных талантов. Это было, по меньшей мере, несправедливо, что в стране с самыми передовыми общественными взглядами собралась в вагоне целая толпа женщин, которые ведут себя самым идиотским образом. Если не считать меня — а я в любом случае лишь проходил через их вагоны, — здесь не было ни одной взрослой особи мужского пола, и царивший здесь дух средневекового гарема вверг бы в уныние не только феминисток, но и самых ярых их противников. Не исключено, что среди этих дам случайно затесалось несколько образованных особ, но тогда тем более было непонятно, что заставляет их вести себя как женщины из племени динка, обитающего в южных областях Судана.
Я вернулся к себе в купе и погрузился в мрачные раздумья. Наконец, я заметил где-то вдалеке нефтяной насос и запоздало сообразил, что вижу их уже на протяжении нескольких часов. Они разбросаны по всей Оклахоме: мрачные вышки с непрерывно качающимся вверх-вниз рычагом. Иногда они собирались в кучку, но чаше всего это были совершенно одинокие сооружения, затерянные в бескрайних равнинах.
Миновав Парселл, в девятистах милях от Чикаго мы окончательно вырвались из снежного плена. Ручьи катили свои темные воды, совершенно свободные от наледи, да и снег почти не попадался на глаза и мало походил на снег, скорее на обрывки запутавшейся в траве грязной бумаги. Весь город состоял из двух улиц с одноэтажными домишками, склада пиломатериалов, овощной лавки, американского флага и — парой мгновений спустя — прерии. Я долго и старательно пытался высмотреть какие-то особенные детали и после часа этой бесплодной работы несказанно радовался всякий раз, когда замечал хотя бы одинокое дерево или очередную качалку на нефтяной вышке, нарушавшие унылый пейзаж. Я попытался представить, каково это родиться в таком месте, где глаз останавливается лишь на переднем плане: крыльцо, фасад магазина, главная улица. А все остальное занимает пустота. А может, мне так кажется оттого, что я чужой в этих местах и разглядываю их из окна вагона? Однако у меня не было ни малейшего желания здесь задержаться. Патриоты Оклахомы и Техаса могут сколько угодно восхвалять свою свободу и осуждать ограниченность ньюйоркцев, но эти города ограничивали мое восприятие окружающего до полного удушья. Они казались мне пятачками земли, скованными страхом и ощетинившимися против всего мира. Пятачками, ограниченными кругом из составленных вплотную фургонов. И эти их убогие домишки действительно напоминали мне фургоны. Фургоны без колес, поставленные здесь только потому, что кто-то уже поселился в этом месте. И среди этих необозримых пространств дома все равно стояли тесно, вплотную, щурясь друг на друга через узенькие улочки и демонстрируя глухие задние стены бескрайней прерии.
В десяти милях от Эрдмоура, когда мы пересекали границу между Техасом и Оклахомой, пожилой господин сказал:
— Джин Отри.
Пока я расспрашивал его, что это значит, мы успели проскочить еще один поселок. Он был столь мал, что «Одинокая звезда» даже не замедлила хода на станции.
— Может, он родился здесь, — сказал старик. — А может, похоронен.
Границу с Техасом отмечала череда пологих сухих холмов, чередовавшихся с серо-зелеными равнинами. Ни льда, ни снега: судя по всему, стало значительно теплее. Сопровождаемый какими-то черными птицами, фермер пахал на тракторе поле, оставляя за собой шесть борозд земли. Я с облегчением отметил, что на нем нет рукавиц. Значит, погода и правда изменилась. Весна пришла в эти места в первые недели февраля, и если я продолжу свой путь на поезде, то уже через несколько дней попаду в лето. Пассажир самолета может перенестись в любую климатическую зону в мгновение ока, и только на поезде, идущем на юг, вы можете получить удовольствие от вида того, как меняется погода, и следить за этими изменениями час за часом, отмечая даже самые мелкие подробности. В окрестностях Гейнсвилля вовсю пахали и уже начинали сеять, а кое-где поля даже зеленели молодыми всходами. Здесь вокруг домов росли деревья, и все выглядело намного веселее, чем в поселках Оклахомы. Это были уже настоящие усадьбы с колодцами, ветряками и какими-то зарослями, скорее всего являвшимися фруктовыми садами.
Путь, по которому двигалась сейчас «Одинокая звезда», — что можно было проследить по любой исторической карте, — в точности совпадал с маршрутом, по которому когда-то гнали на север стада скота: тропой Крисхольма. В самом начале, в 1860-х годах, скот перегоняли по этим равнинам, которые называли тогда Индейской территорией Оклахомы, к железнодорожной станции в Эбилен в Канзасе. Да и остальные великие города: Додж-Сити, Уичита (который мы проехали в шесть утра), Шайенн — процветали благодаря тому, что сюда сгоняли огромные стада скота, чтобы погрузить на поезда, идущие в Чикаго. На огромном пространстве до самой реки Рио-Гранде господствовал мексиканский стиль, и американские ковбои унаследовали многие свои обычаи — в том числе и клеймение стад, и в особенности профессиональный жаргон, — у мексиканских пастухов. Тропа Крисхольма была лишь одной из многих. Ковбои из Седалии гнали свой скот через Арканзас и Миссури, а тропа Гуднайт-Лавинг ведет по берегам реки Пекос. Железная дорога повторяла маршруты этих ковбойских троп. Источники воды, которыми славилась тропа Крисхольма, были не менее важны и для паровых локомотивов. И только намного позднее пассажирские перевозки заменили скот в качестве основного источника прибыли.
Я видел стада скота, и летящих уток, и круживших совсем высоко больших черных птиц — скорее всего хищников, — но даже здесь, почти в тысяче миль от Чикаго, деревья все еще оставались голыми. На протяжении целых четырех дней пути я не увидел ни одного зеленого дерева. Я не отрывался от окна, но мимо нас мелькали лишь крылатые силуэты хищников, да ветряные мельницы, да пасущиеся лошади. Дома попадались довольно часто, но я не увидел ни одного их скопления, которое можно было назвать хотя бы поселком. Все деревья казались мертвыми, однако упрямо тянули свои ветви к небу, как позабытые кем-то вешалки вдоль берегов ручьев. Позади одиноких построек под широкой ржавой крышей, между изгородью из колючей проволоки и трактором я увидел давно ожидаемую картину: коровье кладбище. Выбеленные ветром позвонки, узловатые бедренные кости, проломленные черепа с пустыми глазницами.
Воплощенную гордость Техаса, дружелюбную, но навязчивую простоту представлял во плоти невероятно толстый мужчина в ковбойской шляпе, оказавшийся в феврале в салуне «Серебряный доллар» в Форт-Уорте. Скорее всего, это было демонстрацией стойкости: день выдался мрачным и холодным, а в баре было темно, как в могиле (единственным источником тусклого света служил аквариум, каким-то чудом затесавшийся на полке среди бутылок виски). Я заскочил туда в надежде согреться и без помех почитать местную газету. Подождав, пока мои глаз; привыкнут к темноте, я уселся возле аквариума и развернул газету. Кроме того, мне предстояло решить: оставаться ли на ночь в Форт-Уорте или через пару часов сесть на поезд до Ларедо. Свой чемодан я оставил в камере хранения на вокзале. Вид Форт-Уорта не внушил мне доверия.
- Предыдущая
- 12/119
- Следующая
