Старый патагонский экспресс - Теру Пол - Страница 47
- Предыдущая
- 47/119
- Следующая
И когда раздается свисток локомотива и поезд трогается, эта деревня моментально забывается, как десятки таких же, виденных прежде. Состав поднимает облако пыли, в котором навсегда скрываются ее убогие хижины. Но где-то в глубине подсознания эти деревни скапливаются в нечто единое и неизменное, пока у вас не возникает желание увидеть наконец-то что-то другое — отчаянный порыв дать надежду этим несчастным. То, что я увидел нищету этой страны, вовсе не означает, что я увидел ее сердце, но как же больно быть свидетелем такой нищеты!
Мы перевалили через очередной водораздел, и мое внимание привлекло ущелье к югу от дороги. Его склоны покрывали искривленные деревья, полускрытые толстыми лианами, — словно это была граница джунглей. Эта местность была слишком крутой и обрывистой для земледелия, здесь нельзя было ни построить дом, ни проложить дорогу. Дикий, безлюдный пейзаж оживляли лишь птицы, но и тем не хватало отваги, чтобы перелететь на другой край ущелья. Они сердито свистели на наш поезд. Я высунулся из окна, чтобы получше рассмотреть их, но внезапно все потемнело.
Мы въехали в туннель. Пассажиры завизжали. Жители Центральной Америки всегда громко визжат в туннелях, но я так и не смог понять, делают они это от ужаса или от восторга. Поскольку освещение в вагонах предусмотрено не было, мы оказались в полной темноте, да вдобавок в окна влетела очередная порция пыли. Я буквально чувствовал, как пыль оседает на моем лице и волосах, как будто попал под душ из пыли. Я повторил действия пассажиров, виденные мною ранее: спрятал лицо в подол рубашки и стал дышать через ткань. Прошло не меньше пяти минут, пока мы миновали туннель, — более чем достаточно, если вам приходится задыхаться от пыли и глохнуть от пронзительного визга десятков глоток. Правда, как выяснилось, визжали не все пассажиры. Напротив меня сидела одна пожилая леди, которая везла на продажу в Сан-Винченте ящик апельсинов. Она заснула примерно за час до того, как мы попали в туннель. И когда мы выехали из туннеля, она все еще спала. Ее голова запрокинулась назад, а рот широко распахнулся, и она оставалась совершенно неподвижной.
Наконец поезд вырвался из туннеля, и его грохот рассредоточился по открытому пространству. Мы взбирались вверх по склону горы, и натужное пыхтенье паровоза, приглушенное разреженным горным воздухом, не прекращалось на протяжении всего пути через ущелье Джибуа-Велли, которое началось у конца туннеля и лежало у самого подножия вулкана. Вулкан казался более темным на фоне светло-зеленых окрестностей и напоминал лежащего льва из-за причудливой игры света и теней, создававших подобие могучих плеч и небрежно раскинутых мускулистых лап. Вот только головы у этого льва не хватало, и по мере того, как мы проезжали мимо, он все более напоминал обезглавленного сфинкса с застывшим навеки в неподвижности зеленым львиным телом. Глядя на такие чудеса, нетрудно было понять, отчего местные индейцы верят в чудовищных владетелей этой земли. Мало того, что горы сами по себе могли своими очертаниями показаться гигантскими чудовищами и демонами с острыми клыками и длинными когтями, их постоянное содрогание и низкий подземный гул, сотрясавший убогие хижины дикарей, их выбросы лавы и пепла, способные заживо похоронить десятки людей и смести с лица земли целые деревни, постоянно служили источником неизбывного ужаса.
На протяжении следующих сорока минут мы спускались вниз, в направлении вулкана. И хотя мы двигались еле-еле, вид на вулкан менялся с поразительной скоростью: он по-прежнему напоминал лежащего льва, только теперь мы объезжали его мощный корпус, и легко можно было представить, как этот гигант вот-вот встанет, потянется и зарычит, но вдруг он попросту исчез за очередным водоразделом. Теперь я мог видеть лишь окончания его двух передних лап. Мы подъезжали к Сан-Винченте, городу в тени вулкана, лежащему между передних львиных лап.
Почти все пассажиры вышли и побрели на ту сторону железнодорожных путей. Никто не собирал у нас билеты. Кондуктор предпочитал наблюдать за нами издали, из прохладной тени деревьев. Засвистел паровоз, и поезд тронулся дальше к Кутуко. На нас опустилось очередное облако пыли, а вместе с ним сонная неподвижность маленького городка в самый жаркий послеполуденный час.
Я спросил у мальчишки, как пройти к рынку. Он ответил мне очень просто: иди по дороге. Он явно удивился, что кому-то понадобилось спросить дорогу в этом месте. Однако вокзал оказался не в центре городка: от него надо было еще пол мил и идти по дороге до площади. Вдоль этой дороги выстроились практически все дома в Сан-Винченте. Дорога представляла собой пыльную колею, которая поворачивала, после чего оказывалась мощенной булыжником, а потом и вовсе была залита бетоном до самой площади. Рынок, которым, как было сказано, я заинтересовался, походил на восточный базар — скопление полотняных навесов вокруг открытого пространства. Под каждым навесом громоздились горы овощей и фруктов, или там были развешаны туши животных, или стояли коробки с карандашами и карманными расческами. Все продавцы в какой-то одной секции торговали одним и тем же: там были секции фруктов, секции овощей, одна секция мяса или домашних принадлежностей, а немного в стороне имелась секция с тухлой рыбой. Я купил бутылку содовой воды и обратил внимание на то, что никто ничего не пытался покупать. Продавцы дружески беседовали, собравшись в кучки — там мужчины, тут женщины, — и не обращали внимания на свои прилавки.
На границе рынка начиналась площадь, а на ее дальнем конце стояла церковь Сан-Винченте. Это была самая древняя церковь в Центральной Америке, и она имела собственное название — El Pilar(«Колонна»), Возведенная испанцами в этой удаленной местности, она не подвергалась реставрации: реставрация здесь не требовалась. Она строилась с расчетом на то, чтобы пережить атаки дикарей и землетрясения. И она пережила все это и, кроме нескольких разбитых окон, не несла других признаков разрушения. Ее стены были в толщину не менее метра, и неохватные колонны надежно подпирали своды портика и нефа. Но «Колонна» была не просто храмом, она напоминала по форме мавзолеи, которые мне приходилось видеть в самых глухих районах Гватемалы: белая и округлая, со сводами, как у мечети, и квадратными арабесками, которыми испанцы привыкли украшать свои храмы в сельской глубинке. Однако белая штукатурка не могла скрыть ее воинственного вида, так же как и витражи в окнах с толстыми решетками. Она все равно выдавала свое истинное предназначение: быть крепостью.
В начале XIX века эту часть Центральной Америки постоянно раздирали восстания индейских племен. Благодаря превосходству в численности и дикой жестокости индейцам иногда удавалось полностью освободиться от власти испанцев и даже создавать свои государства на территории колоний. Из этих центров сопротивления они совершали свои кровавые набеги на города, держа их население в постоянном страхе. Война продолжалась до 1830-х годов, и самой большой армией индейцев командовал известный вождь Агустино Акуинас — крещеный индеец, начавший свой путь здесь, в церкви «Колонна» в Сан-Винченте. Он сорвал венец со статуи Святого Иосифа и короновал им себя, провозгласив вечную войну испанцам. Затем он ушел в горы и удерживал под своей властью довольно обширную территорию, продолжая партизанские вылазки.
Думаю, храм не мог сильно измениться с тех пор, как его подверг осквернению Акуинас. Все также тяжело нависали над головой арки колоннады, да дерево на иконостасе стало еще темнее от времени, отчего внутренность храма стала похожа на склеп. Безусловно, это было самое святое здание в городе и одновременно самое непоколебимое. И я нисколько не сомневался, что в свое время оно выполняло роль укрепленного форта.
У алтаря преклонили колени и молились одиннадцать пожилых леди. Не торопясь покинуть ее приятную прохладу, я сел на заднюю скамью и постарался высмотреть статую Святого Иосифа. От одиннадцати закутанных в черные покрывала голов шло невнятное молитвенное бормотание, подчинявшееся своему монотонному ритму, как похлебка, булькающая в котелке на очаге у сальвадорцев. Они напомнили мне призраков: ряд темных силуэтов, издававших глухие звуки в полумраке церкви. Столбы солнечного света, проникавшие сквозь светлые островки в мозаике, казалось, пробивают насквозь древние стены. Воздух был пропитан стойким запахом ладана и воска, и язычки свечей трепетали, как голоса молящихся женщин. Здесь, в стенах «Колонны», все оставалось точно таким же, как было в 1831 году, когда жены и матери испанских солдат молились об избавлении от ужаса индейских набегов.
- Предыдущая
- 47/119
- Следующая
