Кракен - Мьевиль Чайна - Страница 49

Те полицейские. Они так жаждали получить от нее ответы, так заинтересованы были в ней как в свидетеле, но ни в одном Мардж не нашла ни капли личной озабоченности. Им явно приходилось заниматься очень важным заданием, которое — Мардж осознала это довольно ясно — не имело ничего общего с ее безопасностью.

Что это все означало? Что за чертовщина, думала она, происходит вокруг?

У нее было такое чувство, что она поймана, словно ее окружает некая растягивающаяся ткань. На работе все доходило до нее как через фильтр. Дома ничто не работало как надо. Вода в кране брызгалась, перебиваемая воздушными пузырями. Ветер, казалось, твердо вознамерился стучать ей в стены и окна сильнее обычного. По вечерам плохо принимал телевизор, а фонарь за окном то загорался, то гас, возмутительным образом испорченный.

Не один вечер провела Маргиналия, шагая от дивана к окну, и обратно, и опять к окну, и выглядывая, как будто Леон — или Билли, который не однажды появлялся в этих, как их назвать, мечтаниях, — мог оказаться снаружи, стоять в ожидании, прислонившись к фонарному столбу. Но там оказывался лишь прохожий, свет из ближайшей бакалейной лавки и фонарь, к которому никто не прислонялся.

Однажды ночью, после многих часов погасания-загорания, этого театрального эффекта, наблюдаемого сквозь шторы, раздраженная Мардж присмотрелась к фонарю повнимательнее и с физическим содроганием, с ощущением прозрения, мгновенно заставившим ее побрести к окну, держась за стены, осознала, что мигание не было беспорядочным.

Она обнаружила некий цикл. Неподвижно просидев несколько минут, наблюдая и подсчитывая, Мардж наконец неохотно, будто тем самым допускала нечто нежеланное для себя, начала делать записи. Фонарь включался и выключался. Вспышка, вспышка. Горит недолго, потом подольше, потом еще дольше. Вкл, выкл, вкл-вкл-вкл, выкл, вкл, выкл, вкл, выкл, затем перерыв и снова короткий цикл.

Да. Как же иначе? Длинные и короткие сигналы, выверенные комбинации. Фонарь выплескивал свет в азбуке Морзе.

Мардж нашла эту азбуку в Сети. Фонарь говорил: ЛЕОН УМЕР ЛЕОН УМЕР ЛЕОН УМЕР.

Мардж заставила его сообщать ей это повторно, множество раз. Все эти долгие минуты она не думала о том, как себя чувствует. «Леон умер», — шептала она, пытаясь не осознавать значения этих слов, а лишь убеждаться, что правильно перевела точки-тире проблесков.

Она расслабилась. В дурной абсурдности того, как пришло известие, было, конечно, что-то ужасное; да и самих слов, их содержания, объяснения, почему исчез Леон, она не могла не постичь, удержать вне восприятия. Мардж заметила, что плачет. Плакала она долго, почти беззвучно, глубоко потрясенная.

Настроившись за это время на световой ритм, она сразу же осознала внезапную заключительную перемену. Она схватила расшифровку азбуки Морзе, роняя на нее слезы. Эту последнюю фразу фонарь повторил только дважды. ДЕРЖИСЬ, прочла она, ПОДАЛЬШЕ.

Жалобно всхлипывая при каждом вздохе и двигаясь словно сквозь что-то клейкое, Мардж прошла к компьютеру и принялась за поиски. Ей ни на мгновение не пришло в голову повиноваться предписанию.

В воздухе над Лондоном витала бумага.

Стояла ночь. Куски бумаги разлетались с башни Кэнери-Уорф [41], Канада-сквер, дом номер один. На вершке пирамидальной крыши, в высшей точке этой отвратительной фаллической постройки, стояла женщина. Ей легче было бы взобраться на башню БТ [42], но здесь она была на пятьдесят три метра выше. Магическая топография — штука непростая.

Время башни БТ миновало. Женщина помнила, что когда-то этот минарет со своим кольцом тарелок-антенн и передатчиков держал пригвожденным весь Лондон. Много месяцев он копил оккультные энергии и удерживал их на привязи, когда злые силы хотели их рассеять. Энергии шести наиболее мощных магических пользователей Лондона — соединенные с мыслями их соратников из Кракова, Мумбаи и сомнительного городка Магогвиля — сфокусировались вдоль тела башни и высвободились в мощном взрыве, который испарил наиболее значительную Неопознанную угрозу за последние семьдесят семь лет.

И что же, получило ли строение хоть какую-нибудь благодарность? Получило, но только от очень немногих, кто был в курсе происходящего. Теперь башня БТ стала устаревшим оружием.

Кэнери-Уорф родилась умирающей: таков был источник ее неблаговидной силы. В банкротские девяностые, когда верхние этажи башни пустовали, заброшенные во имя прибыли, они сделались могучим пространством для выделки реальности. Когда наконец туда въехали застройщики, их озадачили остатки сигилов, свечные огарки и кровавые пятна, не поддающиеся отбеливанию, которые обнаружатся снова, если с полов когда-нибудь снимут невероятно уродливые ковры.

Женщина стояла рядом с постоянно мигающим световым глазом на вершине башни. Она раскачивалась на ветру, но не испытывала страха. Ветер хлестал ее. Женщина смаргивала слезы, проступавшие от холода, засовывала руку в сумку и доставала оттуда бумажные самолетики.

Она бросала их через край. Те описывали дугу и благодаря аэродинамике сгибов устремлялись в темноту, а уличные огни освещали их снизу. Самолетики ловили теплые восходящие потоки воздуха. Деловитые крошки, они поднимались к луне наподобие мотыльков. Самолетики вели охоту, паря над уровнем автобусов, погруженных в сияние ламп.

Они продолжали чудить — лондонские протуберанцы, — поворачивая на поворотах, огибая изгибы, продвигаясь в одну сторону вдоль улиц с односторонним движением. Возле Уэст-Уэя один летел по спирали над-под-над широкой эстакадой, явно ради удовольствия.

Многие терялись. Неправильно рассчитанный наклон — и бумажный аэроплан внезапно втыкался в проволочную ограду. Атака сбитой с толку лондонской совы — и вскоре когти ее разжимались, а изодранный клочок бумаги падал на мостовую. Один за другим они наконец сворачивали на крыши в поисках территорий — не тех, откуда явились, но тех, которые должны были стать их домом.

К тому времени женщина уже была там, чтобы встретить своих летунов. Она сама пересекала город, быстрее их и при помощи обычных средств, и ждала свои аэропланчики. На протяжении многих часов она ловила один самолетик за другим и соскребала — или срезала, как можно тоньше, — написанные на них послания, орудуя бритвенным лезвием. Лишенные бумажной основы надписи лежали рядом с ней странными цепочками.

Самолетики, не достигшие цели, разлагались в сточных канавах — быстро, но не мгновенно. Они образовывали мистический сор.

— Привет, Варди. — В убогий кабинет ПСФС вошла Коллингсвуд. — Где Бэрон? Гад не отвечает на звонки. Чем занимаетесь? — (Тот что-то вводил в свой компьютер.) — Что, Варди, читаете про белых сов? — Она перегнулась, чтобы глянуть на его дисплей. Варди неприветливо посмотрел на нее. — Могу я вернуть спрута? Не-е-е-е! Они опять его сопрут, о, где же ты, противный спрут!

— Курить здесь не положено.

— А я курю, и еще как! — Коллингсвуд затянулась. Варди смотрел на нее со спокойной антипатией. — Вот так мир, а?

— Да уж.

Коллингсвуд опять набрала номер Бэрона и еще раз оставила ему голосовое сообщение, требуя перезвонить как можно скорее.

— Ну как, выяснили что-нибудь? — обратилась она к Варди. — Кто разинул рот на эту резину? Кто стоит за ограблением?

Варди пожал плечами. Он вошел в секретный чат, где общались на тему магии и культов, стал вводить реплики, вчитываться в ответы. Коллингсвуд ничего больше не говорила, оставаясь в точности на том же месте, где была. Проигнорировать ее Варди все же не смог.

— Слухи самые разные, — сказал он наконец. — Сплетни о Тату. И есть люди, которых я раньше не видел. Ники, которых я не знаю. Лопочут что-то о Гризаменте. — Он бросил на Коллингсвуд глубокомысленный взгляд. — Дескать, с тех пор, как тот умер, все пошло наперекосяк. Нет больше противовеса.