Контракт Паганини - Кеплер Ларс - Страница 43

Изможденное лицо Сальмана ничего не выражало. Йона подумал — не принимает ли он таблетки, которые придают ему спокойствия и уверенности в себе. Во взгляде Сальмана было что-то странно безжизненное, отсутствовала связь между эмоциями и мимикой; нечто ускользающее в самой сути этого человека придавало его лицу отстраненное выражение.

— Вероятно, для вас это важно. — Сальман положил ногу на ногу.

— Важно, — подтвердила Сага.

— Так можно наконец взглянуть на эту примечательную фотографию? — равнодушно-легко спросил Сальман.

— Кроме Пальмкруны, мы опознали торговца оружием Рафаэля Гуиди, — пустился в объяснения Йона, — и Агату аль-Хайи, она военный советник президента аль-Башира… но четвертого человека пока не установили.

Йона достал папку, вытащил из пластикового кармашка фотографию. Сага указала на фигуру с затененным лицом, стоящую у барьера ложи. Йона заметил, каким острым стал ее взгляд. Сага готова была ловить каждое изменение мимики, каждое нервное подергивание, когда Сальман начнет врать.

Сальман облизал губы, побледнел, потом улыбнулся, постучал по фотографии пальцем и сказал:

— Это же я!

— Вы?

— Да! — Он рассмеялся так, что стали видны резцы — как у ребенка.

— Но…

— Мы встречались во Франкфурте, — с довольной улыбкой продолжал Сальман. — Слушали замечательный… я сейчас не помню, что играли, Бетховена, кажется…

Комиссар попытался осмыслить это неожиданное признание. Он кашлянул и уточнил:

— Вы уверены?

— Да.

— Ну вот все и выяснилось, — тепло сказала Сага, ничем не выдав, что они с Йоной просчитались.

— Наверное, мне стоит перейти в Службу безопасности, — пошутил Сальман.

— Можно спросить, по поводу чего была встреча? — поинтересовался комиссар.

Сальман рассмеялся:

— Конечно. Снимок сделали весной 2008 года. Мы обсуждали отправку боеприпасов в Судан. Агата аль-Хайи представляла суданское правительство. Нужно было стабилизировать регион после заключения мира в две тысячи пятом году. Мы уже давно вели переговоры, но после того, что там произошло летом две тысячи девятого, все пошло прахом. Нас это потрясло, понимаете… Разумеется, после случившегося мы разорвали все сделки с Суданом.

Комиссар посмотрел на Сагу — он понятия не имел, что произошло летом две тысячи девятого года. Лицо Саги было совершенно нейтральным, и он решил ни о чем подобном не спрашивать, а вместо этого поинтересовался:

— Сколько раз вы встречались?

— Была только эта встреча. Так что тот факт, что директор Агентства по контролю за экспортом оружия выпил бокал шампанского, может и удивить.

— Вы так думаете? — подняла брови Сага.

— Праздновать-то было нечего… но, может быть, ему просто хотелось пить, — улыбнулся Сальман.

Пенелопа и Бьёрн не знали, сколько времени они провели в молчании, прячась в глубокой расщелине. До самой ночи они просидели скорчившись в тени сломанной сосны.

У них больше не осталось сил бежать; тело не отдыхало. Беглецы немного поспали, по очереди охраняя друг друга.

Прежде преследователь предвидел каждый их шаг, но теперь ощущение его близкого присутствия пропало, он до странного долго не давал о себе знать. Тянущее ощущение в спине, леденящее чувство того, что кто-то дышит в затылок, исчезло, как только беглецы сошли с ведущей к жилому району дороги, сделав ненадежный выбор — повернуть в лес, прочь от людей и большой земли.

Пенелопа так и не поняла, удалось ли ей оставить сообщение у матери на автоответчике.

Скоро кто-нибудь найдет яхту Бьёрна, думала она. И тогда полиция примется искать их.

Единственное, что им нужно, — сидеть в укрытии, чтобы преследователь не нашел их первым.

Покатую горку покрывал зеленый мох, но в расщелине были одни голые камни, из некоторых сочилась вода.

Пенелопа и Бьёрн слизывали эту воду и снова заползали в тень. Днем было жарко, они, задыхаясь, сидели без движения, но к вечеру, когда горячее солнце скрылось за деревьями, оба уснули.

В сонном сознании Пенелопы перепутались сны и воспоминания. Она услышала, как Виола играет «Ты мигай, звезда ночная» на детской скрипочке с клеевыми метками аппликатуры, потом увидела, как сестра, втянув щеки перед зеркалом, накладывает на веки розовые тени.

Проснувшись, Пенелопа тяжело перевела дух.

Бьёрн сидел, обхватив руками колени, и дрожал.

На исходе третьей ночи они не выдержали. Голодные, ослабевшие, они выбрались из убежища и пошли дальше.

Ранним утром Бьёрн и Пенелопа добрались до берега. Красные солнечные лучи, пробивавшиеся через длинные облака, были похожи на сияющее шоссе без обочины. Вода на рассвете была тихая и светлая. По водной глади бок о бок плыли два лебедя-шипуна. Они скользили прочь от берега, медленно гребя лапками.

Бьёрн протянул руку, чтобы помочь Пенелопе спуститься к воде. Внезапно ноги у него подкосились от усталости, он покачнулся, скользнул вниз, оперся о камень и снова выпрямился. Пенелопа, уставившись перед собой пустым взглядом, сняла кроссовки, связала их шнурками и повесила себе на шею.

— Давай, — прошептал Бьёрн. — Мы переплывем. Не думай, просто плыви.

Пенелопе захотелось попросить его подождать, она сомневалась, хватит ли у нее сил, но Бьёрн уже спускался к воде. Пенелопа, дрожа от холода, посмотрела на противоположный берег, на остров в Стокгольмских шхерах.

Она тоже вошла в воду, ощущая, как холод охватывает лодыжки. Потом бедра. Дно было каменистым и скользким; очень скоро стало глубоко. Пенелопе не хватило времени на сомнения; она просто скользнула в воду вслед за Бьёрном.

Руки болели, одежда намокла и отяжелела; Пенелопа плыла к другому берегу. Бьёрн был уже далеко впереди.

Пенелопа плыла из последних сил. Каждое движение причиняло боль, мышцы требовали одного — отдыха.

Остров Чюммендё виднелся вдалеке полоской песка. Пенелопа бессильно шевелила ногами, с трудом продвигаясь вперед и поднимая голову над водой. Внезапно ее ослепили первые солнечные лучи, появившиеся над деревьями, они ударили прямо в глаза, и Пенелопа остановилась. Судороги не было, однако руки отказались двигаться. Девушка пробыла без движения всего несколько секунд, но намокшая одежда успела утянуть ее под воду, прежде чем руки снова стали слушаться. Переводя дыхание, Пенелопа поняла, как испугалась — адреналин подскочил, она часто дышала и сбилась с курса, вокруг было бесконечное море. Не зная, что делать, она закружилась в воде, сумела удержаться от крика и наконец заметила голову Бьёрна — метрах в пятидесяти впереди. Пенелопа поплыла дальше, не зная, дотянет ли до острова.

Кроссовки, висевшие на шее, мешали плыть; она попыталась избавиться от них, но шнурки зацепились за нательный крест. Тонкая цепочка порвалась, и распятие исчезло в воде вместе с кроссовками.

Она поплыла дальше, чувствуя, как колотится сердце, и понимая, что Бьёрн уже выбирается на берег.

В глаза попала вода; Пенелопа проморгалась и увидела, что Бьёрн стоит на берегу. Вместо того чтобы спрятаться, он оглядывался на нее. Преследователь мог сейчас находиться на северном берегу острова Урнё, стоять где-нибудь у них за спиной и смотреть на остров в бинокль.

Движения Пенелопы становились все более медленными и вялыми, она ощущала тяжесть и усталость в ногах — по мышцам распространялась молочная кислота. Плыть было тяжело, последний отрезок казался непреодолимым. У Бьёрна были испуганные глаза; когда она подплывала к берегу, он вошел в воду навстречу ей. Пенелопа готова была сдаться, но продолжала упорно грести — и наконец почувствовала под ногами дно. Бьёрн схватил ее за руку и потащил за собой, вверх по каменистому берегу.

— Давай спрячемся, — задыхаясь, проговорила Пенелопа.

Бьёрн помог ей пробраться сквозь ветки. Пенелопа не чувствовала ног и так замерзла, что вся тряслась. Они бежали все глубже в лес и остановились только тогда, когда море скрылось из виду. Опустились на мох и кусты черники, обнялись и сидели так, пока не восстановилось дыхание.