Контракт Паганини - Кеплер Ларс - Страница 62

— А чего ты хотел от брата Акселя? — спросила Сага.

— У меня появилось ощущение… — начал Йона.

— Вау, — буркнула Сага. — Ощущение.

— Видишь ли… Мы показывали фотографию Сальману. Он узнал себя, без утайки рассказал о встрече во Франкфурте, о торговых переговорах с правительством Судана и о том, что все торговые связи были разорваны, когда Гаагский суд принял решение об аресте…

У комиссара проснулся телефон. Он взял трубку и, не отрывая взгляда от дороги, произнес:

— Быстро ты.

— Время сходится, — сообщила Анья. — Токийский струнный квартет играл в «Альте Опер», когда Понтус Сальман был во Франкфурте.

— Понятно.

Он слушал, кивал и отвечал, а Сага смотрела на него. Когда он закончил, она спросила:

— Значит, Сальман говорил правду?

— Не знаю.

— Но время подтвердилось?

— Подтвердилось только то, что Сальман ездил во Франкфурт и что Токийский квартет играл в «Альте Опер»… но Сальман был во Франкфурте не один раз, а квартет играет в «Альте Опер» не реже раза в год.

— Ты хочешь сказать, что он врал насчет времени, хотя ты только что получил подтверждение его слов?

— Нет, но… не знаю, я же сказал — это просто ощущение. Причина соврать была бы очень существенной, если он и Пальмкруна встречались с Агатой аль-Хайи уже после выдачи ордера на арест.

— Тогда это было бы преступление. Черт, это же все равно что продать оружие напрямую дарфурской милиции. Нарушение международных законов…

— Мы поверили Сальману, когда он показал на снимке себя, — продолжал Йона. — Но то, что он сказал правду, не означает, что он вообще говорил только правду.

— Это и есть твое «ощущение»?

— Нет. Что-то было в голосе Сальмана… когда он сказал, что единственный примечательный момент — это то, что Пальмкруна не отказался от шампанского.

— Потому что отмечать было нечего.

— Да, так он и говорил, но что-то мне подсказывает, что для праздника был повод. Они поднимали бокалы за то, что сумели договориться.

— Ни один факт не подтверждает твоих предположений.

— Ты только вспомни эту фотографию, — настойчиво продолжал Йона. — Настроение людей в ложе… их лица просто сияют — контракт подписан.

— Даже если и так, без Пенелопы Фернандес мы не сможем точно установить время.

— Что говорят ее врачи?

— Что мы очень скоро сможем побеседовать с ней, но что она все еще психически не восстановилась.

— Мы понятия не имеем, что ей известно.

— И как нам, черт возьми, продолжать расследование?

— Фотография, — быстро сказал Йона. — На заднем плане видны четыре музыканта. Если бы можно было по положению их рук понять, что они играют, мы смогли бы установить точное время.

— Йона, — вздохнула Сага. Комиссар в ответ улыбнулся. — Совершенно завиральная мысль, ты же сам понимаешь.

— Роберт сказал, что теоретически это возможно.

— Придется подождать, пока Пенелопе не станет лучше.

— Я позвоню. — Йона достал телефон, набрал номер в управлении полиции и попросил, чтобы его соединили с кабинетом U-12.

Сага смотрела на его безмятежное лицо.

— Меня зовут Йона Линна, я…

Он замолчал, потом по его лицу расплылась широкая улыбка.

— Конечно, я узнал и вас, и ваше красное пальто. — На том конце что-то ответили. — Да, но… Я подумал — может, вы предложите гипноз?

Сага услышала, как врач рассмеялась шутке.

— Нет, — сказал комиссар. — Но если серьезно — нам очень, очень надо поговорить с ней.

Его лицо помрачнело.

— Я понимаю, но… хорошо бы вам все же убедить ее… Ладно, мы разберемся… До свидания.

Комиссар нажал «отбой», одновременно поворачивая на Белльмансгатан.

— Я говорил с Даниэллой Рикардс, — пояснил он Саге.

— Что она сказала?

— Она думает, что через пару дней мы сможем допросить Пенелопу, но что сначала нужно подыскать ей новое жилье — Пенелопа отказывается оставаться в подземном помещении…

— Ничего более надежного у нас нет.

— Но она не хочет там оставаться.

— Придется объяснить ей, что в других местах ей жить опасно.

— Она это знает лучше нас.

Диса с Йоной сидели друг напротив друга за столиком в зале «Мосебакке Этаблисман». [42]Солнечный свет широким потоком лился в зал через огромные окна, выходящие на Старый город, Шеппсхольмен [43]и искрящуюся воду. Салака с картофельным пюре и протертая с сахаром брусника уже были съедены, и теперь на столе стояли кружки с некрепким пивом. На небольшой эстраде сидел за черным роялем Роналд Браутигам, а Изабель ван Кёлен подняла правый локоть — смычок заканчивал движение по струнам.

Мелодия взвилась, звуки скрипки задрожали, дождались фортепианной партии, и пьеса закончилась громко, переливчато.

После концерта Йона с Дисой вышли из ресторана на площадь и остановились.

— Так что там с Паганини? — спросила Диса и поправила комиссару воротничок. — Ты опять говорил о Паганини.

Йона мягко поймал ее руку.

— Я просто хотел встретиться с тобой…

— Чтобы мы опять поругались из-за того, что ты не принимаешь лекарство?

— Нет, — серьезно ответил Йона.

— А ты пьешь таблетки?

— Скоро начну. — В голосе Йоны прозвучало нетерпение.

Диса ничего не сказала, просто посмотрела на него светло-зелеными глазами. Потом глубоко вздохнула и предложила:

— Давай пройдемся. Концерт был дивный. Музыка сливалась со светом, да так плавно. Я думала, что Паганини обычно играют… знаешь, с акробатической ловкостью и быстро… Как-то я слушала «Каприс номер пять» в Грёна-Лунд, играл Ингви Мальмстин.

Взявшись за руки, они прошли по набережной Слюссен и спустились к набережной Шеппсбрун. Йона спросил:

— Как по-твоему, можно по расположению пальцев на скрипке определить пьесу?

— В смысле — не слыша, что играют?

— По фотографии.

— Примерно можно, я думаю… зависит от того, насколько хорош музыкант.

— А насколько точно можно определить?

— Если это важно, я могу спросить Кая.

— Кая?

— Кая Самюэльссона, музыковеда. Я ходила с ним в школу вождения, но вообще знаю его через папу.

— Можешь позвонить прямо сейчас?

— Ладно. — Диса приподняла бровь. — Значит, ты хочешь, чтобы я позвонила ему прямо сейчас?

— Да.

Диса выпустила его руку, взяла телефон, полистала список контактов и позвонила профессору.

— Это Диса, — улыбаясь сказала она. — Я звоню посреди обеда?

Йона услышал оживленный мужской голос. После дежурной болтовни Диса спросила:

— Послушайте, у меня есть хороший друг, и он просил меня задать вам один вопрос.

Она посмеялась какой-то шутке, а потом перешла к делу:

— Можно ли определить, какие ноты играет скрипач… нет-нет… я хочу сказать — по положению пальцев.

Диса слушала ответ, наморщив лоб. Откуда-то из переулков Старого города донесся марш.

— Хорошо. Кай, знаете что, пусть лучше он сам поговорит с вами.

И Диса молча протянула телефон Йоне.

— Йона Линна.

— О котором Диса столько рассказывает, — весело подхватил Кай Самюэльссон.

— У скрипки всего четыре струны, — начал комиссар. — Вероятно, на них можно сыграть не так много нот…

— Что значит «сыграть»? — поинтересовался профессор.

— Самый низкий звук — на неприжатой струне соль, — спокойно сказал комиссар. — А есть ведь и самый высокий звук…

— Верно, — перебил профессор. — Французский ученый Мерсенн издал в 1636 году книгу «Универсальная гармония». В этой работе он пишет, что лучшие скрипачи способны сыграть на неприжатой струне почти октаву. Это означает, что диапазон возрастает от соль малой октавы до ми третьей октавы… что дает нам в общей сложности тридцать четыре звука на хроматической шкале.

— Тридцать четыре звука, — повторил Йона.

— Но если мы перейдем к музыке более близкой к нашему времени, — оживленно продолжил Самюэльссон, — то исполнение на неприжатой струне расширилось за счет новой аппликатуры… и еще при наших подсчетах следует учесть, что теперь скрипач может добраться до ля третьей октавы, так что хроматическая шкала разрастается до тридцати девяти звуков.