1612 год - Евдокимов Дмитрий Валентинович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/102
- Следующая
Катырев взобрался на коня и дал команду к отходу. Под его знаменем осталась едва ли десятая часть войска.
Через три дня пути, убедившись, что никто их не преследует, Катырев дал команду распустить войско.
И украинских городов дворяне и дети боярские резанцы, туленя, каширеня, олексинцы и всех украинных городов, удумав и сослався с крамчаны, вору Ростриге крест втайне целовали и воевод на съезде переимали, и вся рать от того смутилася и крест Ростриге поцеловали, и восход к крестному целованью привели, и по городам писали, чтоб крест целовали царю Димитрию.
И в Путивль к Ростриге, что назвался царевичем Димитрием, послали ото всей рати князя Ивана Васильевича Голицына и дворян, и столинков, и всяких чинов людей. А бояре и воеводы и вся рать учали дожидатца Рострига под Кромами. А стрельцов и казаков, приветчих крестному целованью, отпустили по городам, и от того в городах учинись большая смута.
…А как Рострига ис Путивля пришел в Кромы, а бояр с ним пришло: князь Борис Татев, князь Василий Масальский, князь Борис Лыков, окольничей князя Дмитрей Туренин, думные дворяне Артем Измайлов, Григорей Микулин.
…А ис-под Кром пошел на Тулу, а бояр и воевод велел росписать на пять полков.
В большом полку боярин князь Василий Васильевич Голицын да князь Борис Михайлович Лыков.
В правой руке князь Иван Семенович Куракин да князь Лука Осипович Щербатой.
В передовом полку боярин Федор Иванович Шереметев да князь Петр Аманукович Черкаской.
В сторожевом полку князь Борис Петрович Татев да князь Федор Ондреевич Звенигородцкой.
В левой руке князь Юрьи Петрович Ушатой да князь Семен Григорьевич Звенигородцкой.
А дворовые воеводы были князь Иван Васильевич Голицын да боярин Михайло Глебович Салтыков.
А ближние люди при нем были князь Василей Рубец-Масальской да Артемей Измайлов, и у ествы сидел он же.
А постельничей был Семен Шапкин.
Дмитрий Пожарский недолго оставался в родовом имении Мугрееве. С облегчением убедился, что супруга и все четверо детей здоровы. Старший, двенадцатилетний Петр уже свободно сидит на коне и учится фехтовать на палках, не отстает от брата и семилетний Федор, начала ходить румяная толстощекая Ксения, названная им в честь царевны. А в люльке еще малыш качается — сын Иван, родившийся, когда князь был в походе. Крестьяне дружно отсеялись, и управляющий обещал неплохой урожай.
Но семейные радости не разгладили морщин на челе князя. Душу постоянно теребила дума: как там в Москве? Из Суздаля приходили вести, что Димитрий рассылает по городам «прелестные» письма, склоняя весь люд целовать ему крест, как законному царю. Из этих писем стало известно, что войско Димитрия беспрепятственно заняло Орел, Тулу и остановилось под Серпуховом.
Понимая, что наступает роковая развязка и Федору Годунову не усидеть на троне, Дмитрий встревожился за судьбу матери, еще остававшейся мамкой при Ксении.
Побыв дома всего две недели, князь с верным дядькой Надеей и десятком дружинников отправился к Москве. Их путь лежал по Ярославской дороге. Они миновали Суздаль, Ярославль, Ростов, Переяславль-Залесский… Эти города не спешили присягнуть новому царю, хотя на посадах велись яростные споры: кто же он действительно — сын Ивана Грозного или вор-самозванец? Заехали помолиться и поклониться святым мощам Сергия Радонежского к старцам Троице-Сергиева монастыря. Они зачитали князю последнюю грамоту патриарха Иова, где он проклинал самозванца, упорно называя его Гришкой-расстригой.
Дорога была безлюдной. Пустынным было и село Красное на подступах к Москве. Лишь на завалинке одной из изб грел кости седой длиннобородый старец в поярковом колпаке.
— А где все люди? — спросил Надея, приостановив коня.
— Бабы с детьми в погребах сидят, ну как стрельцы нагрянут!
— А мужики?
— А мужики с казаками пошли Москву грабить!
— Ого! И царского гнева не боятся!
— А чего нам бояться, когда сам царь Димитрий нашим мужикам письмо прислал.
— Не может быть! — не поверил Надея.
— Намедни утром с казаками приехали два важных чина. Читали письмо царское мужикам красносельским, деи, если гонцам помогут в Москву войти — озолотит, а коли не помогут — всех казнить велит. Вот мужики и подхватились.
Надея пришпорил лошадь, догоняя остальных. Перебравшись по мосту через Яузу, подъехали к Белому городу. У ворот в каменной стене обычной стрелецкой стражи не оказалось. Чем дальше ехал по городу князь со своим отрядом, тем больше тревога охватывала сердце. Всюду были видны следы недавнего разорения. Ворота многих усадеб были распахнуты настежь, по улицам летал пух из разодранных перин, валялась порванная одежда, посуда, то и дело попадались лежащие поперек дороги мертвецки пьяные люди.
В Китай-городе у лавок и кабаков толпились посадские, пьяно проклиная Годуновых да их сродственников — Сабуровых и Вельяминовых.
На Красной площади народ валил валом к Лобному месту. Здесь были не только посадские, но и много дворян, поэтому Пожарский легко затерялся в толпе.
— Глянь! — удивленно сказал он Надее. — Богдан Бельский! Живой! И снова бороду отрастил!
Бельский кричал с возвышения с надрывом:
— Перед кончиной Иоанн Васильевич поручил мне, его верному слуге, попечительствовать над его детьми — Федором и Димитрием. И когда Годунов замыслил убить угличского царевича, я спас его вот на этой груди! — Он шумно ударил себя в грудь, прикрытую кольчугой.
— Пусть Шуйский скажет! Он же вел тогда следствие! — выкрикнул кто-то из толпы.
Рядом с Бельским встал на возвышении узкоплечий сутулый старик в горлатной шапке. «Василий Иванович Шуйский!» — прошелестело по толпе. Шуйский поклонился и дребезжащим козлиным голосом закричал:
— Истину говорит Богдан! По ошибке люди Борискины зарезали сына поповича, что играл с царевичем. А царевича укрыли верные люди и прятали до поры до времени. Я боялся тогда мести Бориса, потому и подтвердил, будто царевича зарезали. Жив он и идет к нам.
Шуйский в подтверждение слов размашисто перекрестился в сторону Покровского храма. Толпа взревела:
— Вон тело Бориса из Архангельского собора! Недостоин находиться в усыпальнице царской! Вон!
Новый взрыв волной раздался у Фроловских ворот. Оказывается, посланные раньше люди уже тащили гроб Бориса.
— Куда его? Собаке собачья смерть! — кричала возбужденно голь.
— Давайте его в Варсонофьевский монастырь! — отвечали более солидные люди. — Все-таки был помазанником Божьим.
Гроб в обычной деревенской телеге, подпрыгивая на рытвинах, направился к Никольской улице, за ним устремилась толпа.
— Скорей в Кремль! — скомандовал Пожарский, воспользовавшись всеобщей сумятицей.
На мосту при въезде в Кремль их остановили пьяные казаки.
— Кто такие? — спросили они, загораживая вход пиками.
— Свои! — ответил Надея. — Люди Бельского.
— Ах, от Бельского! Тогда можно! — смягчился начальник караула, неожиданно обнаружив в своей руке серебряный рубль.
Царский двор также носил следы разграбления: двери и окна были выломаны, везде валялась всевозможная утварь. Он был зловеще пуст. Дмитрий подъехал ко дворцу царевны. Никто его не встретил. Спешившись, он вошел в хоромы. Нигде никого. Содрана обивка со стен, поломаны лавки. На полу видны следы крови. «Неужели опоздал?» — горько подумал князь, однако прошел дальше, на задний двор, а оттуда в сад. Прислушался, может, почудилось? Нет, из глубины сада, где находилась беседка, раздавалось тихое всхлипывание. Пожарский бросился туда:
— Матушка!
Это действительно была княгиня, забившаяся в дальний угол.
— Сынок! — со стоном проговорила она. — Какой ужас! Ксения…
— Потом, потом расскажешь, — пробормотал князь, беря ее на руки и усаживая на свою лошадь, сам сел сзади, бережно ее поддерживая.
У ворот — снова пьяные казаки.
— Глянь, какой проворный! — загоготал один из них. — А мы бегали, баб искали…
- Предыдущая
- 34/102
- Следующая
