Кто-то должен умереть - Малышева Анна Витальевна - Страница 54

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая

Настя вскочила – кофе впрямь лился на плиту, только что вычищенную с порошком. Она застонала:

– Ты придурок. Неужели нельзя было сказать прямо: «Кофе вскипает!»

– Что в этой жизни происходит прямо? – философски заметил тот, размешивая сахар в чашке. – Рождение, и смерть, и твой сбежавший кофе – все это явления одного порядка. Кстати, я сегодня жду маму в гости.

Настя оглянулась, держа в руках турку:

– Приготовить что-нибудь?

– Нет. Она спасается на сырой морковке и рисовом бессолевом отваре.

– Никак не могу понять, – она снова отвернулась к плите, вытирая подтеки кофейной гущи мочалкой. – То ли вы все прикидываетесь дураками, то ли и впрямь – не в порядке. Мне нужна работа! Я никогда в жизни не сидела на чужой шее.

– Пора бы, – заметил тот. – Нам ты не в обузу.

– Но ты же не монах! – вспылила Настя. – Ты водишь служебную машину, таскаешь на горбу рекламные листовки, а пачка весит килограммов десять – я знаю. Как ты можешь смеяться над деньгами?

– Деньги – ничто, – просветленно ответил Антон. – Успокойся. У меня нет блата в психиатрических клиниках, а без блата там тебя начнут бить.

– Это ты туда попадешь!

– Как сказать.

…Она первой схватила телефонную трубку и рявкнула туда такое «алло!», что сама едва не оглохла. После краткого затишья возник голос:

– Извините? То есть прости, Настя. Это ты? Борис звонит…

Последнюю фразу он произнес, будто переведя ее с английского.

– Ой, – испугалась девушка, оглядываясь на замершего Антона. – Точно, я. Извините. Я… Не ожидала.

Ее уверили, что ничего страшного не произошло. Всякое бывает. Настя внутренне сжалась – он все понял, услыхав в ее голосе панику.

– Встретимся?

– Хорошо, – она снова взглянула на парня. – Насчет работы?

– Есть варианты.

Настя легко вздохнула. Наконец. Этого она хотела, на это надеялась – и вот надежды сбылись. Пусть Антон иронизирует, явно издеваясь на просветленным состоянием буддистов. Пусть его мама ласково с ней говорит. Пусть Котик болеет – или не болеет, а смирно лежит, будто он тоже достиг какой-то своей собачьей нирваны. Главное – у нее будет работа.

– Конечно, встретимся, – пообещала она.

Уходя – она успела собраться раньше Антона, – девушка услышала его напутствие:

– Не ввязывайся.

– Еще чего? – Она нервно обернулась. – Мы с тобой попали в какую-то странную передрягу. Не выношу таких ситуаций! Живу за твой счет, схожу с ума, слушаю глупости…

– Все, что тебе нужно, – это покой, – Антон встал и вытер масляные от гренок губы салфеткой. – Знаешь, мама собралась в Тибет. Она говорит, что там даже камушки лежат неспроста – каждый именно так, как нужно.

Настя смотрела на него и не понимала – до какой степени может дойти человеческая глупость. Или он не шутил? Ведь совсем не время.

– Мама говорит, она желает посетить все нагорные ущелья, в которых спасались отшельники, – продолжал Антон. – Понимаешь, там какие-то аномальные штучки. Скала метров в двести, а посредине – дырочки. В тех дырочках живут – уж никто не проверял, живы до сих пор или нет, – монахи-отшельники. Как они туда попадали, чем питались, что пили – неизвестно. Земля бесплодная, но дико красивая.

– Ты… Должен ее остановить, – с трудом вымолвила Настя. – Она же не собирается спуститься на тарзанке в такую пещерку?

– Спуститься или подняться – это чепуха, – серьезно сказал Антон, закрывая том из собрания сочинений Мирчи Элиаде. И на сей раз его серьезность не показалась Насте деланой. – Главное – уметь разложить себя на атомы, и тогда понятия «верх» и «низ», «смерть» и «жизнь», «голод» и «пресыщение» – все сольются, и ни единое больше не будет важным. А дальше – ВСЕ!

– Господи…

– А вообще, – он вдруг улыбнулся, – я пошутил. Правда. Иди – поступай на работу. Хотел сказать, что это не так уж важно. Мы как-нибудь пропитаемся.

Настя не ощущала своих рук, ни даже всего тела, будто на миг стала тем самым монахом-отшельником, неизвестным образом существующим в крохотной пещерке-норе на обрывистом склоне горы.

– Но что я для тебя делаю? – вымолвила она наконец. – За что вы все меня содержите? Ты даже ни разу не пытался…

Антон сделал резкий жест:

– А тебе это нужно?

Она впервые задумалась: нужно или нет? И вдруг поняла, что именно сейчас, тут, ему ответит всю правду.

– Нет. Не очень. То есть даже совсем не нужно. – Она лихорадочно растерла загоревшиеся щеки. – Сама не понимаю… Ты все время смеешься, шутишь, а я сейчас пытаюсь серьезно…

– Пытайся. Попробуй.

– Какого черта? – Она завела глаза к потрескавшемуся панельному потолку. Наверху кто-то поставил музыку – одну из тех песенок, которые она слышала в ресторане, сидя рядом с новыми знакомыми. – Мама говорила – увлекайся чем хочешь, но не позволяй втянуть себя в секту.

– Какая секта? Я вообще атеист. Это же была шутка. Для мамы это тоже не все так серьезно – она любит прикидываться в чем-то убежденной, а потом всех разыгрывает и просит приз!

– Но почему ты сейчас так говорил? Я испугалась.

– Я хотел, чтобы ты задумалась о том, что творишь. Ты какая-то несчастная, загнанная. Я это сразу увидел – как только познакомился с тобой. Вроде бы все при тебе – и профессия, и внешность, и молодость. Но в то же время ты была какой-то несчастной.

Настя вскинула ресницы:

– Вот и нет. Я тогда была неодинока.

– Все знаю про твоего жениха. Он мог бы подумать, прежде чем тебя бросать.

– Его убили!

– Ты сто раз говорила – его убили после того, как он тебя бросил.

– Заткнись!

Выкрикнув это, девушка сразу осеклась. Она подумала, что услышит в ответ очередное ироничное, деланое рассуждение о духовном просветлении, которыми так любил ее пичкать Антон. Но тот промолчал.

– Прости. – Она вновь провела по лицу рукой. – Я не в себе. Мне кажется, ты надо мной издеваешься, все время шутишь.

– А знаешь, зачем я шучу? – Антон попытался улыбнуться, но улыбка вышла странной – едва намеченной, бледной. – Я защищаюсь.

– От кого?

– Нет, не от кого – от чего. Мама не виновата, что ищет какого-то совершенства. У нее была не очень легкая жизнь. Папа просто посмеивается над ней. У нас в семье принято шутить, когда хочется плакать. Вот я и научился этому лучше всех. Вовсе она не едет в Тибет. А норки в горах я видел по телевизору. И к тебе никаких претензий – просто розыгрыш.

Настя подняла глаза:

– Я не думала, что ты такой. Извини. Я боялась, что и с тобой мне не удастся поговорить. Несмотря на то что ты ко мне не лез. Я думала – ты обычный парень, которому надо уложить меня в постель, и вот только после этого мы начнем общаться. А потом ты меня бросишь. – Она нервно засмеялась: – Но знаешь, с буддистом, со святым, спасающимся в норках, я бы тоже не хотела общаться. Я простой человек. Сижу на твоей шее, да еще не одна. С собакой. Ее нужно везти к ветеринару. Кормить. Покупать лекарства.

– Никаких проблем.

– А чем мы будем питаться? Рисовым отваром?

– И что? – Он поднял светлую бровь. – Главное – чтобы он был жив.

– Почему – он?

– Да потому, что он сам не может ничего заработать. А я могу. И… – Он подошел вплотную и коснулся ее мокрой, горячей от слез щеки. – Не чувствуй себя такой виноватой перед всеми.

– Опять издеваешься?

– Нет. И ни разу я не издевался. – Парень задумался и добавил: – Наверное, это кажется тебе по контрасту. С теми, кто издевался до меня.

– Опоздала, – Настя швырнула под стол потрепанную объемистую сумку и с трудом перевела дух, глядя на Бориса. – Транспорт…

– Машины нет?

– Да какая там машина, – она отдышалась и огляделась по сторонам. На сей раз обстановка была более скромная – Борис позвал ее сюда для делового разговора, но выглядел не слишком официально. Его легкая рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы, так что было видно волосы на груди, пластиковые столики, странный запах от прилавка, где продавались корейские салаты, – все это сочеталось очень хорошо… И Борис казался простым и понятным.

• Предыдущая
• 54/71
• Следующая