Рога - Кинг Джозеф Хиллстром "Хилл Джо" - Страница 60

• Предыдущая
• 60/89
• Следующая

В другие разы он приносил матери соленую воду и насильно поил так, что она чуть не захлебывалась. Выпив всего лишь один глоток, мать начинала корежиться и задыхаться, пытаясь плюнуть. Было интересно наблюдать, как долго она сумеет выжить. Ли никак не ожидал, что его мать протянет до второй недели июня, однако сверх всяких ожиданий она даже в июле продолжала еще цепляться за жизнь. Он держал одежду аккуратно сложенной на книжной полке рядом с гостевой комнатой, чтобы быстро одеться, если вдруг забегут Иг или Меррин. Он не позволял им зайти и взглянуть на мать, говоря, что она только что уснула и ей необходим покой. Он не хотел, чтобы они заметили, как жарко в доме.

Иг и Меррин приносили ему DVD, книги, пиццу и пиво. Они приходили вместе и приходили по отдельности, хотели его поддержать, хотели увидеть, как он держится. В случае Ига Ли усматривал зависть. Иг хотел бы, чтобы кто-нибудь из его родителей ослабел физически или умственно и о нем нужно было бы заботиться. Это был бы прекрасный случай показать свою готовность к самопожертвованию, проявить благородство. В случае Меррин ему казалось, что она рада иметь повод побыть вместе с ним, выпить один-другой мартини, расстегнуть от жары верхнюю пуговицу блузки и обмахивать голые ключицы. Когда забегала Меррин, Ли обычно открывал дверь обнаженный по пояс; ему нравилось быть вместе с ней полуодетым, только он и она, и больше никого. Ну, не только они, но еще его мать, но ее уже можно было не принимать во внимание.

Ли получил указание сразу же звонить врачу, если матери станет хуже, но он считал про себя, что, если она умрет, это будет изменением к лучшему, а потому первым делом позвонил Меррин. В этот момент он ходил по квартире голышом и было очень приятно стоять в таком виде на полутемной кухне и внимать утешениям Меррин. Она сказала, что сейчас оденется и прибежит, и Ли тут же представил себе ее почти раздетой. Ну, может, в маленьких шелковых трусиках. Девчоночьи панталончики с разбросанными там и сям цветочками. Она спросила, не нужно ли ему чего, и Ли сказал, что нуждается только в друге. Повесив трубку, он снова выпил. Теперь это был ром с кока-колой. Ему представилось, как она надевает юбку и крутится перед зеркалом, разглядывая себя. Затем он перестал об этом думать, чтобы не слишком заводиться, и стал вместо этого решать, как одеться самому. Немного поспорив с собой, надевать ли рубашку, он решил, что на сегодня сойдет и голая грудь. Вчерашняя несвежая рубашка и джинсы лежали в бельевой корзине; он подумал было сбегать наверх и взять что-нибудь чистое, но затем спросил себя, ЧбСИ, и решил одеться во вчерашнее. Мятая нестираная одежда в некотором роде завершала картину мучительной утраты. Все последние десять лет Ли регулировал свое поведение при помощи вопроса «ЧбСИ?», и это сберегало его от многих неприятностей, сберегало от самого себя.

Он прикинул, что она придет не мгновенно, а через несколько минут. Можно позвонить еще кое-куда. Сперва он позвонил врачу и сказал, что мать уснула. Он позвонил отцу во Флориду. Он позвонил в офис конгрессмена и немного побеседовал. Конгрессмен спросил, не желает ли он помолиться, молча, прямо сейчас, не кладя телефонную трубку. Ли сказал, что желает. Возблагодарить Господа за эти три последние месяца, проведенные в обществе матери, ведь это истинно бесценный дар. Ли и конгрессмен несколько минут молчали в телефонные трубки. В конце концов конгрессмен прочувствованно откашлялся и сказал Ли, что будет о нем постоянно думать. Ли сказал «спасибо» и «до свидания».

Под конец он позвонил Игу. Он был почти уверен, что, услышав новость, Иг расплачется, но тот удивил его, что случалось нередко, и только изъявил тихое спокойное сочувствие. Последние пять лет Ли с некоторыми перебоями учился в колледже, он изучал психологию, социологию, теологию, политологию и теорию средств массовой информации, но главной его специализацией было Иговедение, и, несмотря на годы упорной работы, он все еще не научился предугадывать реакцию Ига.

— Даже и не знаю, откуда она брала силы держаться так долго, — сказал Игу Ли.

— От тебя, Ли, — сказал Иг. — Она брала эти силы у тебя.

Рассмешить Ли Турно было довольно трудно, но на это заявление он зашелся лающим хохотом, мгновенно превратившимся в хриплое судорожное всхлипывание.

Когда-то, в далеком прошлом, Ли обнаружил, что способен разрыдаться в любой момент и что рыдающий человек может повернуть разговор в любом желаемом направлении.

— Спасибо, — сказал он, применив еще одно искусство, почерпнутое из многолетних наблюдений за Игом. Ничто не доставляет людям большее удовольствие, чем многократное, ненужное изъявление благодарности. — Прости, но у меня дела, — сказал он, что идеально подходило для этого момента, а заодно было и правдой, потому что он увидел, как Меррин паркует на подъездной дорожке фургон своего папаши; Иг сказал, что скоро придет.

Ли наблюдал в кухонное окно, как она идет по дорожке, ладно одетая в синюю льняную юбку и белую блузку, чуть расстегнутую на шее, так что был виден ее золотой крестик. Голые ноги, синие босоножки. Идя сюда, она оделась не как попало, а предварительно подумав, как будет выглядеть. По пути к двери Ли допил остатки рома с кока-колой и отворил как раз в тот момент, когда Меррин поднимала руку, чтобы постучать. После разговора с Игом его глаза продолжали слезиться, и он даже мельком задумался, не подпустить ли на щеки слезу-другую, но затем решил, что не надо. То, что он сдерживает слезы, выглядело даже лучше, чем если бы он и вправду плакал.

— Привет, Ли, — сказала Меррин.

Она выглядела так, словно тоже сдерживает слезы; прикрыв лицо ладонью, она порывисто прижалась к Ли.

Объятие было совсем коротким, но на какое-то мгновение нос Ли был в ее волосах, а ее руки лежали у него на груди. Ее волосы резко, почти остро пахли лимоном и мятой. Для Ли этот запах был самым возбуждающим, какой он когда-либо обонял, даже лучше запаха влажной шахны. Он имел дело с множеством девиц, знал все их запахи, но Меррин была другая. Иногда ему даже казалось, что, если бы она пахла иначе, он мог бы о ней особенно и не думать.

— А кто здесь есть? — спросила Меррин, войдя в дом, так и не сняв еще руку с его талии.

— Ты первая… — начал Ли и чуть было не закончил «кому я позвонил», но затем понял, что так будет неправильно, так будет слишком, как? Необычно. Не подойдет к моменту. Вместо этого он закончил: — Кто сюда приехал. Я позвонил Игу, а потом тебе. Так уж вышло. Вообще-то нужно было позвонить сначала отцу.

— Ты ему уже звонил?

— Несколько минут назад.

— Ну тогда все в порядке. Ты бы посидел немного. Хочешь, я позову сюда кого-нибудь?

Ли ввел ее в гостевую спальню, где лежала мать. Он не стал спрашивать, хочет ли она туда, а просто пошел, и она пошла за ним с рукой на его талии. Ли хотел, чтобы Меррин увидела его мать, хотел посмотреть, какое лицо станет тогда у нее.

Они остановились в открытой двери. Как только Ли понял, что мать умерла, он поставил в окно вентилятор и включил его на полную, но комната еще хранила сухое лихорадочное тепло. Иссохшие руки матери прижимались к груди, ее костлявые ладони были судорожно скрючены, словно она хотела что-то отбросить. Так оно, собственно, и было, где-то около половины десятого она сделала последнюю жалкую попытку сбросить одеяла, но не хватило сил. Теперь дополнительные одеяла были сложены и убраны, ее прикрывала только одна голубая, ослепительно чистая простыня. В смерти его мать стала похожа на птицу, на мертвого птенца, выпавшего из гнезда. Ее голова откинулась назад, рот широко распахнулся, так что стали видны все ее коронки и пломбы.

— О, Ли! — сказала Меррин и порывисто стиснула его руку.

Затем она заплакала, и Ли подумал, что, может быть, и ему самое время заплакать.

— Сперва я накрыл ей лицо простыней, — сказал Ли, — но это выглядело как-то неправильно. Понимаешь, Меррин, она же так долго боролась.

— Я знаю.

— Мне не нравится, как она смотрит. Ты не могла бы закрыть ей глаза?

• Предыдущая
• 60/89
• Следующая