Человек из тени - Макфейден Коди - Страница 24

— Почему именно они? — спросила я. — Почему маленькие девочки?

Он улыбнулся. Большая, широкая улыбка, как на Хэллоуин. Глаза как два мерцающих пустых колодца.

— Потому что ничего паскуднее этого я не сумел придумать, дорогуша. Чем хуже, — и он облизнул губы, — тем лучше. — Он опустил веки и мечтательно покачал головой: — Такие юные… Бог мой… это паскудство было таким сладким!

Потребность убивать питает ярость. Не просто легкое раздражение, но полноценная ярость по поводу всего на свете. Постоянное, ревущее пламя, которое никогда не затухает. Как бы убийца ни мотивировал свои действия, в конечном счете он совершает их в приступе ярости. Он теряет над собой контроль.

Ярость обычно рождается из-за грубого обращения, которому ребенок подвергается в детстве. Битье, пытки, содомия, изнасилование. Люди с закрученными мозгами воспитывают детей по своему образцу и подобию. Они выбивают из них души и отправляют в мир на горе ему.

В принципе это не имеет никакого значения. Во всяком случае, с позиций моей работы. Все чудовища без исключения не подлежат перевоспитанию. В итоге не важно, почему кусается собака. Ее судьбу определяет то, что она кусается и что у нее острые зубы.

Я живу, зная все это. С этим пониманием. Это тот нежелательный компаньон, который всегда рядом. Монстры становятся моими тенями, и иногда мне кажется, что я слышу, как они хихикают за моей спиной.

— Как это на вас действует в длительной перспективе? — спросил меня доктор Хиллстед. — Есть какие-то постоянные эмоциональные последствия?

— Да, конечно. Разумеется. — Я помолчала, подыскивая точные слова. — Это не депрессия и не цинизм. И это не означает, что вы не можете быть счастливы. Это… — Я щелкнула пальцами, глядя на него. — Это изменение в душевном климате. — Я поморщилась. — Что-то занесло меня на поэтическое дерьмо.

— Прекратите, — укорил он меня. — Нет ничего глупого в том, что удается найти правильные слова для чего-то. Это называется «ясность». Заканчивайте мысль.

— Ну… вы ведь знаете, как океан влияет на климат близлежащих районов. Чем ближе, тем влияние сильнее. Конечно, в климате могут быть какие-то дикие выверты, но в основном главная тенденция сохраняется, потому что океан огромен и почти не меняется. — Я посмотрела на него. Он кивнул. — Вот и тут так же. Вы живете в постоянной близости к чему-то огромному, темному и страшному. Оно постоянно здесь, никуда не девается. Каждый день, каждую минуту. — Я пожала плечами. — Оно изменяет климат вашей души. Навсегда.

Глаза его стали печальными.

— И что это за климат?

— Это такое место, где часто идет дождь. Там может быть красиво, иногда выпадают солнечные дни, но чаще там серо и облачно. Близость всегда ощущается.

Я оглядываю спальню Энни, мысленно слышу ее крики. «Сейчас идет дождь», — думаю я. Энни была солнцем, убийца — туча. А кто же тогда я? Снова поэтическое дерьмо.

— Луна, — шепчу я себе. — Свет против тьмы.

— Привет.

Голос Джеймса прерывает мои раздумья. Джеймс стоит в дверном проеме и оглядывает спальню. Я вижу, как его глаза обегают комнату, останавливаясь на пятнах крови, кровати, перевернутом столике. Ноздри его раздуваются.

— Что это? — бормочет он.

— Духи. Он налил духи на полотенце и заложил им щель под дверью, чтобы запах тела Энни не сразу был бы замечен.

— Ему нужно было время.

— Да.

Он показывает мне папку:

— Получил от Алана. Здесь фотографии с места преступления и отчеты.

— Отлично. Ты должен посмотреть видео.

Когда мы начинаем работать, оно так и идет. Мы обмениваемся короткими фразами, как пулеметными очередями. Мы превращаемся в эстафетных бегунов, передаем эстафетную палочку туда-сюда, туда-сюда.

— Ставь.

Мы садимся, и я смотрю фильм еще раз. Смотрю, как Джек-младший выкидывает коленца, смотрю, как Энни кричит и медленно умирает. На этот раз я ничего не чувствую — почти. Я отстранена, наблюдаю за поездом прищуренными глазами. Перед моим мысленным взором возникает картинка: я вижу голову Энни, лежащую на травянистой лужайке, дождь течет в открытый рот и бежит дальше, по серым, мертвым щекам.

— Зачем он это нам оставил? — тихо спрашивает Джеймс.

Я пожимаю плечами:

— Я еще не все поняла. Давай начнем сначала.

Он открывает папку:

— Они обнаружили тело вчера, приблизительно в семь утра. Время смерти определено приблизительно, но на основании разложения трупа, температуры воздуха и так далее медики полагают, что умерла она три дня назад примерно в девять-десять вечера.

Я задумываюсь.

— Надо учесть, что у него ушло несколько часов на то, чтобы насиловать и мучить ее. Значит, здесь он появился около семи часов. То есть он вошел, когда они не спали. Как он проник в квартиру?

Джеймс сверяется с папкой.

— Никаких признаков взлома. Или она его впустила, или он вошел сам. — Он хмурится. — Вот хитрожопый мерзавец. Проделывает все, когда никто вокруг еще не спит. Самоуверенный.

— Но как же он вошел?

Мы в недоумении смотрим друг на друга.

«Дождь, дождь, уходи…»

— Начнем с гостиной, — говорит Джеймс.

Пулеметная дробь: тра-та-та.

Мы выходим из спальни, идем по коридору и останавливаемся в дверях. Джеймс оглядывается.

— Подожди. — Он возвращается в спальню Энни и приносит оттуда папку. Протягивает мне фотографию: — Вот как.

На фотографии входная дверь. Я вижу то, что он хочет, чтобы я увидела: три конверта, лежащие на ковре. Я киваю.

— Он не выпендривался — просто постучал. Она открыла дверь, он ворвался, и она уронила почту, которую держала в руках. Все произошло внезапно. Быстро.

— Не забывай, был ранний вечер. Как смог он помешать ей закричать и позвать на помощь соседей?

Я выхватываю у него папку и просматриваю фотографии. Показываю на фото обеденного стола:

— Вот.

На снимке виден лежащий на столе учебник по математике. Мы оглядываемся и смотрим на стол.

— До него не больше десяти футов. Когда Энни открыла дверь, там сидела Бонни.

Он кивает. Он понял.

— Он схватил ребенка, и мать делала все, что он скажет. — Он присвистывает. — Значит, он сразу вошел. Без всяких колебаний.

— Настоящий блиц. Он не дал ей ни секунды времени. Ворвался в квартиру, оттолкнул ее, подошел к Бонни и, возможно, приставил нож к горлу.

— И сказал матери, что, если она закричит, он убьет ребенка.

— Да.

— Решительный ублюдок.

«Дождь, дождь, уходи».

Джеймс задумчиво пожевал губами.

— Теперь следующий вопрос. Как скоро он принялся за дело?

«Вот здесь все и начинается», — думаю я. Мы не просто рассматриваем темный поезд, мы садимся в него.

— Тут несколько вопросов. — Я считаю по пальцам. — Сколько прошло времени, прежде чем он принялся за нее? Сказал ли он, что собирается с ней сделать? И что он тем временем сделал с Бонни? Он ее связал и заставил смотреть?

Мы оба смотрим на входную дверь и прикидываем. Я могу мысленно его видеть, я могу его чувствовать. Знаю, что то же самое может Джеймс.

В коридоре тихо, он полон нетерпения. Сердце колотится в груди. Он ждет, когда Энни откроет ему дверь. Он уже снова поднимает руку, чтобы постучать… А что у него в другой руке? Нож?

Да.

Он должен ей что-то сказать, он репетировал свое выступление много раз. Что-то совсем простое, например: «Я сосед с нижнего этажа, не знаете ли вы?..» Что-то подходящее к случаю.

Она открывает дверь, причем сразу широко. Еще начало вечера, город не спит. Энни у себя дома, в доме с решетками и охраной. В квартире везде горит свет. Никаких оснований пугаться.

Он решительно проходит в дверь, прежде чем она успевает прореагировать. Ей его не остановить. Он сшибает Энни с ног и закрывает за собой дверь. Кидается к Бонни. Прижимает ее к себе и подносит к горлу нож.

— Один звук, и она умрет.

Энни сдерживает инстинктивный крик. Полный шок. Все происходит слишком быстро. Она все еще надеется, что происходящему есть разумное объяснение. Может быть, он снимает все на скрытую камеру, может быть, кто-то из друзей решил пошутить, может быть… Безумные мысли, но любое безумие лучше, чем реальность.