Возьми мою душу - Сигурдардоттир Ирса - Страница 39

Торольфур осторожно, стараясь не запачкать рукава униформы, облокотился на старенький кухонный стол.

— А что вы делали в конюшне, если лошадьми не занимаетесь и верхом не ездите?

— Лошадей следует кормить на ночь. Корм им даю я, — пояснил Бергюр, не поднимая глаз. — Для этого не нужно быть наездником.

За годы службы в полиции у Торольфура выработалось много привычек, одна из которых состояла в безоговорочной вере в свою интуицию, особенно во время допросов. Он всем своим нутром чувствовал — сидевший перед ним приниженный человек что-то скрывает.

— Разумеется, разумеется, — отозвался детектив и продолжил допрос: — Почему вы держите лошадей в закрытом помещении? Насколько мне известно, начиная с июня их обычно выпускают пастись на открытом воздухе.

— Мы сдаем лошадей в аренду. Бизнес принадлежит жене. Я просто помогаю ей при необходимости — кормлю животных, убираю в конюшне. — Бергюр откусил заусеницу с пальца на левой руке. — Мы давно собирались выпускать жеребца на пастбище, да все руки не доходили.

Выслушав ответ, Торольфур сделал в блокноте короткую запись.

— Когда вы поняли, что в конюшне что-то не так?

Бергюр пожал плечами.

— Если вы говорите о времени, то точно не помню. Часов я не ношу, телефона, — он кивнул на лежавший между ними мобильник Торольфура, — у меня нет. Могу сказать только примерно — почти сразу как вошел туда. — Бергюр замолчал и громко сглотнул слюну.

— Допустим. Но каким образом вы заметили неладное? Стойло, в котором находится жеребец, расположено в дальнем конце конюшни, и тем не менее вы направились именно туда.

Бергюр снова мучительно сглотнул.

— Я всегда первым кормлю жеребца. Он у нас еще не объезжен, и нрав у него крутой. Стоит ему заволноваться, и он становится неуправляемым. Людей он боится, не любит даже, когда я захожу в конюшню. А поев, становится спокойнее. Поэтому я сразу же иду к нему.

— Понятно, — сказал Торольфур. — Жеребец у вас крупнее остальных лошадей и ограждения его стойла — выше. Правильно? — Бергюр молча кивнул, и Торольфур продолжил: — А почему? Потому что он легко возбуждается и становится неуправляемым?

— Не совсем. Жеребцов всегда ограждают надежнее, чтобы они не контактировали с другими лошадьми. Они могут укусить их, лягнуть — в общем, наделать бед. Даже насмерть забить.

— То есть характер вашего жеребца можно назвать обычным? Никакой особой злобой он не отличается? Ну, раз все жеребцы представляют угрозу для других лошадей, — заметил Торольфур.

— Особой — нет. Жеребцы намного агрессивнее меринов и кобыл, — негромко пояснил Бергюр. — Правда, наш на редкость дикий и жестокий. Могу сказать с уверенностью, хотя в лошадях совершенно не разбираюсь.

— Отлично, — заметил Торольфур, ни к кому конкретно не обращаясь. — Стало быть, вы говорите, что первым делом направились в сты…

— В стойло, — поправил Бергюр.

— Хорошо. Стойло, — произнес Торольфур. — И тут же увидели лежавшего человека. Или кого вы там сразу увидели?

— В общем, примерно так, — ответил Бергюр. — Деталей я не помню, потому что поначалу просто глазам своим не поверил.

— И все же постарайтесь вспомнить, кого вы заметили первым, — упорствовал Торольфур.

— Кажется, сначала лису, а уже потом — человека. Помню, мне бросилась в глаза кровь на соломе. Я еще подумал, что лошадь порезалась. Затем я увидел разорванную лису и решил было, что кровь — ее, но потом… — Бергюр начал задыхаться. С большим трудом ему удалось взять себя в руки. — Ужасно. Там лежал мужчина. Я не знал — жив ли он. Всмотрелся повнимательней и все понял. Мужчина был мертв. — Бергюр несколько раз глубоко вдохнул: — Ужасно. Господи помилуй.

— Странно. Выходит, вы еще не привыкли к подобным зрелищам? — спросил Торольфур, барабаня кончиками пальцев по столу.

Бергюр посмотрел на него со смешанным чувством удивления и страха.

— О чем вы говорите?

— О том, что в течение нескольких дней вы дважды наталкиваетесь на обезображенные трупы. По идее вторая встреча должна пройти намного легче, — заметил Торольфур. — Странное совпадение, не так ли?

— Не понимаю, к чему вы клоните и как я должен реагировать, — пробормотал Бергюр. — Я не собирался вторично натыкаться на труп. Надеюсь, больше со мной такого не случится. Никогда. — Он впился взглядом в лицо Торольфура. — Вы думаете, я имею отношение к этим случаям? Ровным счетом никакого.

— Я ничего не думаю. Может быть, и не имеете. Но все равно факт интересный, правда? — проговорил Торольфур, пристально глядя на Бергюра.

— Абсолютная случайность, — пролепетал тот. — Какие могут быть сомнения!

— И вы не в состоянии объяснить, как такое произошло в вашей конюшне? — напирал Торольфур.

— Не знаю… — Бергюр мучительно искал ответ. — Несчастный случай. Наверное, охотник преследовал лису и случайно зашел туда. Или кто-нибудь пострашнее.

— Пострашнее? Кого вы имеете в виду? — заинтересовался Торольфур.

— Ну, есть мужчины, которые удовлетворяют свои потребности с животными. Может, это один из них, — залился краской Бергюр.

— Тогда он принес бы с собой ящик, чтобы встать на него, вы не считаете? И как в таком случае вписывается в общую картину лиса? И при чем здесь булавки? — сыпал вопросами Торольфур с ледяным лицом. — Все ваши объяснения неправдоподобны.

Бергюр выпрямился.

— Я же не расследую дела! Я понятия не имею, с какой стати он забрел в конюшню. Вы меня спросили, я ответил. Я лично не имею к его гибели никакого отношения.

— Вот и замечательно. Но сарай-то ведь ваш.

— Не сарай, а конюшня. Лошади не домашний скот, их в сараях не держат, — раздраженно сказал Бергюр, но, подавив внезапно охватившее его недовольство, сдержанно прибавил: — Я плохо себя чувствую. Еще не оправился от пережитого ужаса. Боюсь, не смогу больше отвечать на ваши вопросы. — Он опустил голову и уперся взглядом в стол.

— Да мы с вами почти закончили. — В голосе Торольфура не было ни малейшего сочувствия к сидевшему напротив человеку. — Я заметил на одной из стен в конюшне ружье. Оно ваше?

— Да, — ответил Бергюр. — Мое. Вы не найдете здесь ни одного фермера, у которого не было бы ружья. — Он мрачно посмотрел на полицейского. — Мужчина умер не от пули. При чем тут ружье?

Торольфур бесстрастно улыбнулся.

— Лиса умерла от пули. Случайно, не вы ее убили?

Бергюр нервно теребил край скатерти.

— Нет, не я. А может, и я. Откуда мне знать?

— Как же так? — изобразил удивление Торольфур. — Простите, я вас не понимаю. Потрудитесь ответить более внятно. Вы не знаете, убивали лису или нет?

Бергюр оставил скатерть и посмотрел на полицейского.

— Я стреляю лис, потому что они разоряют гагачью колонию. Однако за последние месяцы не убил ни одной. Правда, несколько дней назад я стрелял в лису, но она ушла. Я ее ранил — на месте, где она была, остались кровь и клочья шерсти. Возможно, она умерла позже. Не знаю. Может, это та самая лиса.

— Значит, не знаете, — холодно произнес Торольфур. — Ладно. Тогда объясните мне еще кое-что, а к остальному мы вернемся потом.

— Я не могу больше разговаривать, — взмолился Бергюр, явно утомленный беседой. — Действительно не могу.

— Нет проблем, — согласился Торольфур, хлопая себя по ляжкам. — Тогда всего два маленьких вопросика, и на сегодня закончим. Первый: вы обычно запираете конюшню? И второй: вы знаете погибшего?

Бергюр продолжал глядеть в пол.

— Конюшню мы никогда не запирали. Не видели необходимости. До сегодняшнего дня. — Он поднял голову и устало посмотрел на Торольфура. — Не могу сказать, знаю ли я погибшего. Сами видели, в каком состоянии его лицо. Кто он — мне неизвестно.

— Вот и отлично. — Торольфур начал было подниматься, но остановился. — Простите, совсем забыл. Самый последний вопрос! — воскликнул он.

Бергюр окинул его взглядом, полным смирения.

— И какой же?

— На одной из стен конюшни мы нашли надпись. Точнее, даже не надпись, а три нацарапанные буквы. Когда их там оставили — мы так и не смогли определить.